Если Дмитрий не соврал, портрет должен был найтись среди других картин Василия. В мастерской их несколько десятков, если не считать тех, что хранились в свернутых холстах, без подрамников. Со свежей работой художник бы так не поступил, тем более, в ближайшее время он наверняка собирался ее демонстрировать.
Иван Ильич прошел в комнату и принялся разворачивать картины лицом к себе. Среди пейзажей и натюрмортов мелькали и лица, некоторые показались знакомыми, но жены Дмитрия среди них не было.
Такую женщину сложно не узнать. Высокая, стройная, с каштановыми волосами и гордым подбородком. Она каждое утро выходила на пробежку по пляжув любую погоду. Мураш об этом еще в декабре по деревне растрепал, да многие и сами видали. Жена Дмитрия была намного моложе его, лет двадцати пяти, не больше. Неудивительно, что мысль о брачных узах, связывающих «бандита» и «городскую шмару» никому даже не пришла в голову.
Иван Ильич вернулся на кухню и сел перед холодной печкой. Знакомый дом впервые показался ему неуютным: ведь столько лет Василий здесь провел в одиночестве и тишине! Их детская дружба вспыхнула с новой силой, когда старый моряк сошел на берег и обосновался в деревне, но, если вдуматься, Василий все отмеренные полвека с лишним прожил особняком.
Иван Ильич помнил мечтательного парнишку, над которым смеялись деревенские ребята. Это их и сблизило: маленький Ванька тоже популярностью среди местных не пользовался. Противостоять гогочущей ватаге всегда легче вдвоем. Потом «училкин подкидыш» окреп, стал давать достойный отпор и заработал кое-какой авторитет среди мальчишек. Его лучшего друга тоже скоро перестали задирать.
После школы их дорожки разошлись в первый раз. Ивана Ильича ждала служба на флоте, а Васюхудожественное отделение Института Искусств. За несколько лет, прожитых в городе, они виделись от силы дважды.
Уже потом он узнал, что Вася бросил художку и вернулся в деревню. Помнит, с каким изумлением читал теткины письма. Что случилось с его другом? Ведь он только и мечтал, что рисоватьи вдруг Иван пообещал себе при следующем визите на малую родину все разузнать, но вышло иначе.
Вышло так, что в деревне он первый раз объявился только через год, с невестойи ни на шаг от нее не отходил все время побывки. Может, с другом вовсе и не виделся в тот раз. Теперь разве вспомнишь
Потом были долгие рейсы и короткие наезды домой. Случалось и отпуска проводить у тетки после развода. С Василием тогда, конечно, встречались не раз. Сидели. Молчаликаждый о своем. Как-то так у мужиков принято, особенно когда есть, о чем молчать.
Так и вся жизнь в тишине прошла.
Ну и ладно. Смерть Василия он замалчивать не позволит. Милиция может бездействовать, братдо бесконечности убеждать себя, что не было убийства Кстати, Петру бы надо позвонить, рассказать об истории с полушубком.
Кот после трапезы не стал умываться, а запрыгнул на табуретку и свернулся калачиком, спрятав нос в меху. Иван Ильич встрепенулся и принялся растапливать печь. Скомканная газета вспыхнула от шипящей спички, пламя быстро перебежало на щепки. Горячий дым загудел в трубе, согревая старые кирпичи, унося прочь из избы дурной воздух и дурные мысли.
Иван Ильич прикрыл дверцу и закурил.
С другой стороны, подумалось ему, зачем Петру звонить? Только побеспокою лишний раз. Еще пошлет куда подальшеи что тогда? Он, по сути, единственный родственник, который может потребовать дополнительного расследования. И важнее всегоперетащить его на свою сторону, собрать побольше доказательств того, что Василий умер с чужой помощью.
Убили его.
Эта мысль была дурнее прочих. Иван Ильич невольно сжал кулаки, сминая зажженную сигарету. Он чертыхнулся и подул на левую ладонь, посреди которой пылало красное пятнышко ожога. Впрочем, он был почти что раддумать об убийстве лучшего друга оказалось еще больнее. Пусть лучше так, на самом деле. Авось быстрее пройдет.
Кот, будто почуяв неладное, запрыгнул к нему на колени. Иван Ильич рассеянно почесал Кешу за ухом здоровой рукой, и тот заурчал. Впервые, надо сказать. Когда он бывал тут в гостях, кот и близко не подходил, тем паче в руки не давался. А теперь вот Принял, значит. Признал.
Ты по хозяину-то скучаешь? спросил Иван Ильич, пытаясь поймать взгляд янтарно-желтых глаз. Говорят, вы к нам вообще не привязываетесь. Да и хрен бы с ними, пусть говорят. Я вот собак не люблю: шумные, все скачут, в лицо лезут. Мы дочке как-то подарили щенка давно Мороки было! Все шнурки мои сгрыз. Ну, он с ними остался жить, конечно. Джеком звали. Ванильные сухари любил
Воспоминание двадцатилетней давности неприятно поразило его. Пес-то давно издох, а память вон какие фортели выкидывает. Иван Ильич не любит думать о прошломчто-то в этом есть неправильное. На дворе двухтысячный год, а ты вдруг оказываешься в восьмидесятом. Брежнев по телеку, дочка в садик идет, жена тайком таскает ванильные сухари в кармане плаща, потому что заводчик настрого запретил
Да и пес бы с ней, неправильностью, но отчего так горько-то? Оттого, что жизнь прошла? И зря прошла, судя по всему?
Кот свернулся клубком и задремал, не прекращая урчать. Иван Ильич осторожно погладил его по голове и затих. Так и сидел, время от времени вороша в топке поленья. Когда печь прогорела, небо за окном налилось оранжевым светом. Теперь уж точно не до звонковв лавку бы успеть.
Едва ли не с извинениями спустив Кешу на пол, Иван Ильич поднялся со скамеечки и потер затекшие колени. Впрочем, онемение было приятным. Все-таки правду говорят: коты лечат. Душевные хворитак определенно. Из дома он вышел, можно сказать, в приподнятом настроении и зашагал к магазину, прикидывая, рассердится ли тетка, если купить еще и пива? Пропустить за ужином по стаканчикугрех небольшой.
Глава седьмая
На крыльце магазина разыгрывалась необычная сцена: отец Геннадий о чем-то горячо спорил с супругой Дмитрия. Она была как всегда хорошо одета, голову держала высоко и, судя по усмешке, гуляющей на подкрашенных губах, эту неожиданную проповедь воспринимала со скепсисом. Иван Ильич тоже ничего не понялветер донес лишь пару крепких словечек, которые при дамах обычно не употребляют.
И что в таких случаях полагается делать деревенскому атеисту-интеллигенту? Напомнить зарвавшемуся служителю культа о правилах хорошего тона или сохранять благоразумный нейтралитет? Иван Ильич даже шаг замедлил, чтобы обдумать сложившуюся ситуацию
В магазинном окошке плющила нос Кузьминична, жадно внимая пастырю сквозь стекло. Впрочем, тот в пылу не замечал ни преданной прихожанки, ни соседа-безбожника, в нерешительности топчущегося неподалеку. Молодая женщина увидела Ивана Ильича первой, порядочно смутилась и что-то наконец ответила священнику, после чего невозмутимо спустилась с крыльца и пошла вниз по улице.
Отец Геннадий с минуту глядел ей вслед, а потом тоже отправился восвояси, молча кивнув соседу. Отлипнув от стекла, Кузьминична скрылась в глубине магазина. Над деревней сгущался мирный зимний вечер. Иван Ильич облегченно вздохнул и вошел внутрь.
Добрый вечерок, приветствовал он хозяйку. Слыхал, хлебушек свежий завезли
Есть такое. Тебе сколько?
Да булки хватит, потом еще зайду И пива пару бутылочек, добавил Иван Ильич, когда на прилавке появился румяный кирпичик в целлофановом пакете.
Не частишь?
Что за красавица сейчас вышла? он разумно пропустил мимо ушей бестактное замечание бывшей одноклассницы.
Да бандитская баба. Не слыхал, что ли? Хозяин на базу приехал, да кралю с собой привез. Отдыхают вроде как. Каждый день баню топили. Там прямо в хозяйском большом домебаня, хриплым шепотом закончила Кузьминична.
О супруге бандита Димы Иван Ильич знал, между прочим, из первых уст. Что касается бани ничего предосудительного в такой чистоплотности он не видел. Сам бы ходил каждый день, дайте дров только. И баню.
Собственная ванная в деревнеэто, конечно, роскошь, но Иван Ильич с удовольствием бы обменял ее на хорошую парилку, да чтоб рядом с морем. Выйдешь на крылечкои в воду. Хоть летом, хоть зимой! Он даже зажмурился, представляя такую благодать. Кузьминична истолковала это выражение лица по-своему.
Во, и этот туда же! Вы и на пенсии все об одном думаете, кобели!
Что, и отец Геннадий тоже? деланно удивился Иван Ильич, в очередной раз закрывая глаза на несправедливые обвинения.
Да побойся бога! Этот и зайти не успел. Она только расплатилась, вышла на крыльцослышу ругань. Ну, я к окошку, а тамОтец Геннадий на эту наседает, руками машетя уж испугалась, залепит он ей леща! И чего делать? Вроде и правильно, а с другой стороны и грех!
Иван Ильич понимающе кивнул.
Да видел я. А в честь чего он даме выволочку сделал? Вроде одета прилично, да и сам мужик молодой, должен бы понимать.
Я так думаю, батюшка-то наш совсем тоговздохнула Кузьминична. Все-таки выпишу по весне племянницу в гости.
Зачем племянницу?
Ясное делозачем. Жениться отцу Геннадию надо, пока окончательно крышу не сорвало. Заберут в желтый доми кто о душах ваших думать станет?
Чьих этонаших?
Ваших, алкашовских.
Не удержавшись, Иван Ильич фыркнул. Кузьминична не без основания считала пропащими всех выпивающих безработных мужиков, но его, молодого пенсионера, в эту категорию записала впервые. Собственная душа хозяйки магазина наверняка хранилась где-то в надежном месте, аккуратно сложенная и оснащенная инвентарным номером.
Ниже всех в сложной картине мира Кузьминичны находился ее собственный муж. Мураш не работал, не получал пенсию и обладал самой поганой кличкой в деревне. Впрочем, стараниями супруги пару лет назад он оформил инвалидность. Односельчане даже не знали, на каком основании. Сам инвалид на все расспросы туманно отвечал: «Нервы». Выплаты получал на сберкнижку, чтоб не пропивать.
Ты все-таки зря на отца Геннадия наговариваешь. Ну, психанулс кем не бывает. Одичал у нас в деревне, а тут женщина молодая, хорошо одетая, незнакомая
Да как же незнакомая? На Рождество, помню, забежала в церковь, тут Васька навстречу, как ошпаренный А внутри отец Геннадий с этой, Кузьминична выразительно кивнула в сторону двери. Соображаешь?
Пока не очень, признался Иван Ильич.
Я так считаю, она приходила грешки замаливать. Думала, в деревне священники добренькие, а тут на нашего нарвалась. Ну, Васька и послушал ненароком, как бабы молодые в городе живут. А ему, бобылю, много ли надо? Коза эта тоже быстро ушла. Мне, конечно, тоже любопытно было, да отец Геннадий насчет исповеди строго.
В этом как будто и смысл
Тебе-то, безбожнику, откуда знать?
В книжке теткиной вычитал.
Да уж В детстве старухи грамотнее нынешних были, когда дело бога касалось Я помню, как Зоя Ивановна нас атеизму учила, протянула Кузьминична, а сейчас вон как, все по-другому. Уже мы ее можем кое-чему поучить.
В этом Иван Ильич сильно сомневался. Расплатившись, он попрощался с хозяйкой и пошел домой. Про себя решил при случае поговорить с отцом Геннадием: с чего он так взбеленился? Но это подождет. Сегодня к соседу лучше не лезть.
Стой! донеслось сзади.
Его догнала запыхавшаяся Кузьминична. Выскочила на мороз в чем была.
Забыла совсем. Про Ваську-то статья вышла.
Что за статья?
Да в газете! Прессу же свежую подвезли! она сунула ему в руку газету. Вот, держи. Деньги потом занесешь.
Зябко стянув на животе полы вязаной жилетки, Кузьминична затрусила обратно к магазину. Иван Ильич в недоумении взглянул на титульный лист разворачивать газету на морозе не хотелось. В сгущающихся сумерках черные буквы с неохотой сложились в заголовок:
«Что имеемне храним: Приморский «Айвазовский» умер в безвестностистр. 5».
Ишь как, пробормотал он. Обозвали красиво, а место только на пятой странице нашлось.
Сунул газету в карман брюк и пошел домой.
Глава восьмая
Теть Зой, я пришел! крикнул Иван Ильич из прихожей. Держи свой хлеб!
Зоя Ивановна вышла ему навстречу и взяла авоську.
Отнес кота? А это что такое звенит?
Отнес, протопил, накормил Нам хлеба свежего купил и пива взял по бутылочке хорошего.
С ума сошел: мнепива?
Ты ж говорила, колбаски домашние с капустой. А к ним пиво необходимоу европейцев спроси.
Иван Ильич повесил куртку, отобрал назад авоську и прошел на кухню. Тетка проследовала за ним, скептически качая головой.
Где мы и где Европа? Все-таки по географии ты всегда слабоват был.
Я по морям ее выучил. Китайцы, между прочим, тоже пиво уважают, но мы сегодня все-таки поужинаем по-европейски. Культурно, он поставил на стол покупки и выложил рядом газету. Свежую прессу почитаем, поговорим об искусстве.
Газету купил? изумилась Зоя Ивановна. Что-то ты совсем сегодня разгулялся. Ну, понятно: пообщался с бандитамии вспомнил городскую жизнь.
Я вообще-то в городе с порядочными людьми общался в основном. А за газету даже не платилКузьминична дала сама. На мороз за мной выбежала, представляешь?
Чего это на нее нашло? Интересное что-нибудь напечатали?
А вот сама погляди.
Он поднес газету к глазам тетки, расставляющей тарелки на подносе. Она прочла заголовок и ахнула:
Неужели про Васю? И как узнали?
Так на его похоронах сплошной бомонд собрался. Плюнешьв творческую личность попадешь, я один был нормальный. Написать кто угодно мог, Иван Ильич развернул газету и прочел подпись под нужной статьей: Сергей Горобец какой-то. Первый раз слышу.
Странно, что они вообще за такую тему взялись, заметила Зоя Ивановна, неодобрительно покосившись на соседнюю страницу, где красовалась полуобнаженная девица со спиннингом в руках.
Что правда, то правда. В былые времена газета «Плоскодонка» печатала интересные материалы для рыбаков-любителей: как залатать лодку, для чего какая наживкаа также своевременно оповещала о нересте лососевых и запрете на их вылов, параллельно публикуя инструкцию по извлечению икры.
Перестройка изменила это приличное, в общем, издание до неузнаваемости: страницы наполнились рекламой снастей, чернушными отчетами о браконьерских рейдах и, разумеется, обнаженкой, ради которой «Плоскодонку», в основном, и покупали. Иван Ильич рыбалку тоже уважал, поэтому время от времени ее почитывал.
Каким, интересно, образом желтую газетенку мог заинтересовать местный художник?
Иван Ильич присел на краешек стула, вглядываясь в отпечатанные плохой краской строки.
Да ты вслух читай, мне же тоже интересно! потребовала тетка.
И он прочел:
«На трагической ноте оборвалась жизнь талантливого приморского художника Василия Петровича Бондаря. Одиночество, равнодушие публики и безденежье толкнули его на край проруби в роковой день. Собравшимся для Крещенских купаний односельчанам пришлось отложить свои планы, чтобы воздать дань уважения последней жуткой инсталляции художника»
Это он серьезно?
Зоя Ивановна даже хлеб резать перестала. Так и замерла с ножом в руке, надеясь, что племянник опровергнет ту ересь, которую только что прочел. Увы, ничего утешительного Иван Ильич любимой тетушке сказать не мог.
Так и написано, кивнул он. Дальше читать?
Тетя махнула рукой и снова склонилась над разделочной доской. Иван Ильич продолжил:
«Василию Петровичу было пятьдесят четыре года. Большую часть жизни он провел в родном селе, за исключением нескольких лет учебы во Владивостокском институте искусств. Академическое образование художник не окончил, вернулся домой и более не покидал родных мест. Жизнь в окружении деревенских пьяниц удивительным образом не отразилась на его творчестве: многочисленные полотна Бондаря наполнены светом, радостью, передают предвкушение чуда »
Глядите, искусствовед какой! фыркнула Зоя Ивановна. Куда нам, алкашам деревенским, до него!
О, точно, пиво забыл открыть!
Иван Ильич отложил газету, взял запотевшую с холода бутылку и достал из ящика стола открывалку. С тихим чпоком крышечка выпустила облачко пара, и к ароматам свиных колбасок, наполняющим кухонный воздух, добавился запах хорошего пива.
Подожди, я стаканы поставлю, спохватилась тетка.
Алконавтам стаканы ни к чему, назидательно ответил Иван Ильич. Только посуду переводить. Будем из горла. По-нашему, по-деревенски.
Будем!
Они звонко чокнулись и пригубили холодное пиво. Тетка с непривычки чуть не поперхнулась пеной и рассмеялась. Иван Ильич взял поднос и пошел в комнату. На его лице тоже играла улыбкастатья, чего скрывать, оказалась забавная благодаря зашкаливающей абсурдности и щедро рассыпанным сантиментам.