Но как бы он ни старался, как следует подумать над разгадкой этого преступления у Гейба не получалось. И он достаточно быстро выяснил почему. Воспоминания о танце Рика и Энни и об их последующем поцелуе никак не покидали голову мальчика. В том, что он увидел, не было ничего особенного. На первый взгляд.
«Я и не знал, что Рик умеет танцевать», эхом отозвались в голове Гейба его же собственные слова. Затем они повторились, правда, на сей раз с несколько другим концом: «Я и не знал, что Рик умеет цел»
Его размышления неожиданно прервал громкий чавкающий звук, разлетевшийся по всему залу. От неожиданности Гейб вздрогнул и забегал взглядом по помещению. В прочем, он достаточно быстро нашёл причину нарушенной тишины: во входном проёме, опершись на дверной косяк, стоял Фрэнк. В правой руке он держал надкусанное яблоко. Не стесняясь своего громкого чавканья, Фрэнк сказал:
Доброе утро.
Гейб встряхнул газету и стал читать заново, сделав вид, что не слышал приветствия. Он не стал делать замечания Фрэнку по поводу жевания с открытым ртом только из надежды на то, что неприятель скоро уйдёт, но не тут-то было. Фрэнк, увидев газету в руках Гейба, сказал:
О. Так ты у нас, оказывается аристократ.
Гейб сделал вид, что пропустил слова мимо ушей. Фрэнк продолжал есть яблоко. Внезапно газета вылетела у Гейба из рук и отправилась куда-то наверх. Мальчик сначала не понял, в чём дело, однако сразу догадался, что это Фрэнк выхватил газету. Он попытался забрать журнал обратно, но Фрэнк отвёл её в сторону, и Гейб не смог до неё дотянуться. Пришлось ждать, когда любопытный наглец начитается. Юный любитель детективов наблюдал за тем, как тот периодически щурится, пытаясь разобрать мелкий текст. Вдруг глаза Фрэнка стали такими широкими, что Гейбу стало даже несколько не по себе. Фрэнк развернул к нему газету, указывая на какую-то крошечную надпись. Гейб вгляделся и понял, в чём дело. В верхнем правом углу страницы красовалась дата выпуска: 05.11.75.
На хрен ты это читаешь? спросил Фрэнк. Этой газете шесть
Почти семь, поправил Гейб.
почти семь лет! Ну и зачем? Фрэнк небрежно швырнул газету Гейбу.
Не твоё дело, ответил юный любитель детективов.
Почему это? удивился Фрэнк.
Потому что. Тебя не должны касаться мои личные дела.
Гейб понимал, что Фрэнк не привык к тому, что что-то в этом мире может быть для него недоступным. А потому и реакция последовала ожидаемая:
А мне интересно!
А мне насрать! крикнул Гейб, причём так громко, что эхо повторило его последнее слово несколько раз.
Фрэнк остался стоять на месте. Гейб не видел его лица, но по тяжёлому сопению у него прямо над ухом чувствовал, что тот злится. Однако мальчик продолжал делать вид, будто бы просто читает газету, хотя в душе он радовался тому, что смог вывести из себя этого наглеца.
Однако радость длилась не долго. Фрэнк, на удивление Гейба, не стал отпускать каких-то колкостей в ответ, а спокойно откусил ещё яблока и вышел из зала. Вернулся он довольно быстро, но только теперь помимо яблока в левой руке он держал ещё, как показалось Гейбу, средних размеров чемодан, выкрашенный синей краской.
А дело, кстати, проще некуда, внезапно сказал Фрэнк.
Что? не расслышал Гейб.
Я говорю, что загадка в твоей газете простая.
Гейб удивился.
С чего ты взял?
Фрэнк самодовольно ухмыльнулся и поставил чемодан на один из столиков, после чего открыл. Внутри оказался обыкновенный патефон. Внутри он был обит бархатом того же цвета, что и снаружи. В боку располагалась выемка для заводной ручки.
Класс, правда? спросил Фрэнк, указывая на патефон. Это отец подарил на Рождество. И сдаётся мне, этот будет куда круче того, что привёз твой дружок Эрне.
Он наклонился и заглянул. Когда выпрямился обратно, в его руках уже покоилась целая стопка самых разнообразных пластинок.
Что ты предпочитаешь?
Ты так и не ответил, вернулся к прежней теме Гейб. Почему ты сказал, что загадка проста?
Фрэнк отложил квадратный свёрток с пластинкой, тяжело вздохнул и закрыл глаза ладонью, будто бы ему приходилось объяснять нечто очевидное.
Потому что я нашёл ответ, как только взглянул на эту чёртову статью.
Гейб не поверил своим ушам. Он перевёл взгляд с Фрэнка на газету и стал лихорадочно искать ответ в чащобе текста.
«Фрэнк сказал, что нашёл ответ, как только посмотрел на страницу. Скорее всего, первое, что он увидел, был центр статьи. Но тут же нет никаких имён! Как он тогда так быстро разобрался с ответом?» мысли Гейба опережали друг друга. Пытаясь найти злополучную отгадку, мальчик параллельно размышлял над тем, почему он, начитанный любитель детективов, уже как полтора месяца не может разгадать это дело, а этот противный наглец обскакал его за какие-то пару секунд зрительного изучения текста?
Однако размышления мальчика были прерваны, от чего Гейб пришёл, мягко говоря, в бешенство. Причём он даже не понимал, от чего он злиться больше. От того, что его мысли оборвали, или от того, как это сделали. А сделали это самым грубейшим образом. По всему залу грохотал заливистый смех Фрэнка. Как только он раздался, Гейб сразу же всё понял.
В Видел бы ты себя сейчас! кричал Уоллис-младший. Тебя что, серьёзно так легко развести?!
Ты хоть знаешь, чего мне стоит эта грёбанная газета?! нервы Гейба сдали окончательно.
И чего же? Фрэнк постепенно стал успокаиваться.
Да если я до конца недели не разгадаю это дело, этот придурок Луи потребует у меня сотню фунтов, которые я ему благополучно проспорю!
Ну, так может быть и не стоило лезть в это, раз ты не можешь ничего сделать? Фрэнк перестал смеяться.
На эти слова Гейбу сказать уже было нечего. Даже гнев, который бурлил в нём сейчас словно проснувшийся вулкан, не перекрывал здравый смысл. А здравый смысл подсказывал, что Фрэнк прав. Так что, смирившись с этой горькой истиной, Гейб встряхнул газету и, как и до этого, стал просто пялиться на текст, хотя ничего поделать с ним не мог. Он слышал, как Фрэнк роется в куче пластинок в поисках интересных песен.
Ну а если серьёзно, снова заговорил Уоллис-младший. Почему ты даже не заподозрил, что я вру?
Ты застал меня врасплох, попытался оправдать самого себя Гейб.
Ой, вот только не ври мне, возразил Фрэнк, оторвавшись от дисков. Ты же сраный детектив! Ты должен был понять с самого начала, что я вру!
Гейб слегка ухмыльнулся. Ему было невероятно лестно услышать в свой адрес слово "детектив".
В конце концов, кто из нас разгадывал настоящее убийство? Я или ты? не унимался Фрэнк.
Гейб опустил газету. Парень стоял к нему спиной, держа в руках огромных размеров пластинку.
Ты сейчас серьёзно?
А почему нет?
Убийство Альфреда Дэвенпорта так и не было разгадано.
Не гони.
Что? удивился Гейб.
Глухой? Я говорю, что не верю тебе. Сколько прошло с тех событий? Год? Полгода?
Десять месяцев.
Десять месяцев, эхом повторил Фрэнк. Так неужели ты за десять месяцев даже не попытался понять, кто же всё-таки стоит за всем этим?
Гейб задумался.
Честно сказать, мне всё равно, ответил он.
Так значит, тебе плевать на того, кто убил твоего друга?
Глаза Гейба расширились. Сначала от удивления, потом от злости. Его взгляд, полный ненависти устремился прямо в затылок Фрэнку. Тот будто бы это почувствовал и повернулся лицом к мальчику. Секунда за секундой напряжённая пауза в их диалоге становилась всё дольше и дольше. По ощущениям Гейба прошло больше минуты. Часы же говорили о том, что не миновало и одной десятой этого времени. Наконец Фрэнк сказал:
Интересно, сколько бы стояло на кону в этом деле? Пять? Десять сотен? Или может быть ещё больше?
Не смей, проскрипел зубами Гейб.
Что?
Я говорю, не смей так отзываться о смерти Ната. Гейб словно выплёвывал слова.
А что случилось? Я тебя расстроил? Чтоб ты знал, не ты один тут натерпелся всякого дерьма?
Да ну? саркастично спросил Гейб. И кого же потерял ты?
Хо-хо-хо. Придержи коней. Терять-то я не терял. Фрэнк вернулся к изучению пластинок. Но знаешь, лучше бы эта сучка в маске всё-таки померла.
Внутри Гейба разгорелся не поддельный интерес.
Ты о своей сестре?
Сестра, Фрэнк произнёс это слово так, будто бы оно ему было противно. Она никогда мне не будет сестрой.
Да? А мне казалось, что вы родственники. Почти что одно лицо, Гейб не упустил возможности съязвить.
В прочем, Фрэнк на колкость никак не отреагировал. Он продолжал читать названия песен на упаковках.
Мне было четыре, когда моя мама изменила папе, начал свой рассказ Уоллис-младший. Возможно, эта тайна так и осталась бы тайной, если бы мудак, с которым она тогда трахалась, думал своими мозгами, а не членом. Он забыл, что называется, "предохраниться". И вот, спустя пару месяцев, посреди глубокой ночи, у родителей состоялся откровенный разговор. Папа орал на маму так, что его, наверное, слышал весь ближайший квартал. От его криков мне не спалось, так что я слышал каждое слово, каждое оскорбление, адресованное моей маме. Удивительно, как они не развелись после этого. Может быть, папе было совестно бросать маму в трудную минуту. Может он просто не хотел платить алименты. Этого я не знал. Я знал лишь то, что нас ждут тяжёлые времена. Фрэнк закончил с выбором пластинки. Вынув большой чёрный диск из конверта и установив его в патефоне, он несколько раз прокрутил ручку. И, чёрт побери, так оно и было.
Он опустил иглу на крутящуюся пластинку. Из патефона в тот же миг полилась музыка. Фрэнк уселся в рядом стоявшее кресло и, закрыв глаза, стал слушать. Поначалу Гейб не слышал мелодии из-за обуревавших его эмоций, нахлынувших волной после рассказа Фрэнка. Но вскоре песня взяла своё, и мальчик тоже закрыл глаза, последовав примеру Уоллиса-младшего.
Когда веки опустились, Гейб ожидал погрузиться в привычную темноту, но, к его удивлению, он очутился совсем не там, где предполагал. Вместе с креслом он оказался под ветвями большого раскидистого клёна, по листьям которого барабанил настоящий ливень. Сначала мальчик не понимал, где находится, однако, как только он увидел множество маленьких колокольчиков, развешенных по веткам клёна, он сразу же догадался, в какое место и время он попал. Это был клён, росший в самом сердце окраинного парка Ноттингема. Гейб очень любил там гулять. Больше всего ему нравилось тут бывать ранней осенью, когда деревья ещё не окрасили свою листву в осеннюю палитру, но сумеречные сентябрьские дожди уже давали о себе знать. Сейчас, к слову, и был такой дождь. Его крупные капли ударялись о маленькие колокольчики, и получавшийся звон складывался в начало той самой мелодии, которую поставил Фрэнк. Гейб представил, как прохожие, в страхе намокнуть, раскрывают свои зонты, образуя танец, идеально вливавшийся в долгий и протяжный ветер скрипки. Внезапные порывы всколыхнули ветви клёна, но колокольчики не перестали звонить. Наоборот, скрипка и звон объединились в одну единую строку, и под неё кружились в волнительном танце зонтики, разбрасывавшие попадавшие капли в стороны.
Но вот мелодия стала затихать, ветер становился всё слабее и слабее, дождь постепенно прекратился, а зонтики один за другим спрятались обратно в дамские сумки, портфели и рюкзаки. И только колокольчики по-прежнему продолжали тихо звенеть. А скоро смолкли и они. Музыка стихла.
Гейб медленно открыл глаза. Видение оказалось настолько реалистичным, что поначалу он даже пытался понять, как ему из парка в Ноттингеме ему удалось переместиться в банкетный зал поместья Мортен. К слову, на то, чтобы узнать место, где он прибывал, мальчику тоже потребовалось некоторое время. Однако Гейб быстро пришёл в себя.
Он неторопливо оглядел помещение. Всё оставалось на своих местах: столы, стулья, кресло, патефон. Единственной переменившейся вещью стала погода за окном. В начале их разговора было солнечно, в то время как сейчас по стеклу в полную силу стучал ливень, словно пытался вломиться внутрь.
Фрэнк тоже оставался в кресле. Как и Гейб, он также медленно открыл глаза и несколько секунд соображал, где находиться. Странная мысль промелькнула в голове Гейба: "Интересно, куда отправлялся он?" Окончательно убедившись в том, что он по-прежнему сидит в кресле в доме Мортена, Фрэнк посмотрел на Гейба. Сперва в его взгляде не было ничего, но затем Гейб заметил странную усмешку на лице мальчика.
Ты и в правду такой плакса? внезапно спросил Фрэнк.
Только сейчас Гейб почувствовал на своих щеках мокрые дорожки и сильную влажность возле ресниц. Гадать было нечегоГейб плакал. Недолго думая, юный любитель детективов принялся стирать с лица следы своей сентиментальности.
Хотя беру свои слова назад. Я тоже чуть было не разрыдался, издевательски отметил Фрэнк.
Он поднялся из кресла и подошёл к патефону. Пластинка всё ещё крутилась, а игла по-прежнему продолжала скользить, пытаясь сыграть прекрасную музыку, но на деле выдавая лишь лёгкое шипение. Фрэнк убрал иглу с пластинки, снял диск и убрал обратно в конверт.
Как тебе песня? спросил мальчик, откладывая бумажную упаковку в сторону.
Неплохо, признал Гейб, закончив приводить себя в порядок. Но мне больше по душе Last Christmas. Эта уже довольно приелась и надоела.
То есть? удивился Фрэнк.
Эту песню я знаю уже практически наизусть.
Фрэнк усмехнулся.
Интересно, сколько раз ты её слышал.
Пять, не считая этот, ответил Гейб. Первый раз её играли музыканты в парке недалеко моего дома. Потом нам как-то раз включили её на уроке музыки. Третий пришёлся на любительский фестиваль музыкантов в Петербурге, на который мы попали по чистой случайности.
Ты был в Петербурге?
Всего пару дней, сказал Гейб и решил вернуться к прежней теме. Так вот. Это был третий случай. Четвёртый раз я услышал эту песню, когда её решил исполнить один из учеников школы отца Эрне. Вот уж где действительно был кошмар. Ну а пятый
Погоди, погоди. Расскажи мне про Петербург, перебил Фрэнк.
Гейб смутился.
Тебе правда интересно? спросил он, ожидая нового подкола.
Но к его удивлению, Фрэнк закивал головой.
Как человеку, который ни разу не бывал за пределами Англии, мне интересно всё, что касается других стран.
Ты ни разу не был за границей?
Возможно, и был, но это было так давно, что я совсем этого не помню. А после рождения моей сестры, как я уже сказал, дела пошли не лучшим образом. Так что нам было не до этого.
Напоминание о сестре Фрэнка вернуло Гейба к тем вопросом, которые он не успел озвучить перед прослушиванием.
А почему ты так ненавидишь свою сестру?
Фрэнк перестал рыться в громаде пластинок. В его руках был большой конверт со сборником лучших песен Элтона Джона, разукрашенный преимущественно в жёлтый цвет.
Ведь она же ни в чём не виновата, продолжал свои рассуждения Гейб. В твоём случае логично было бы винить мать, а не
Договорить он не успел. Фрэнк с силой согнул конверт пополам. Было слышно, как внутри треснула пластинка. А спустя секунду Уоллис-младший схватил стопку остальных конвертов и яростно опрокинул всё её содержимое на пол. Бумажные упаковки рассыпались по полу. Лицо Фрэнка же перекосилось от злости.
Ты, проскрипел он зубами, тыча указательным пальцем в Гейба.
Я, спокойно отозвался Гейб.
Ты, повторил Фрэнк. Было видно, как эмоции мешают ему подбирать слова. Не смей мне указывать, кого я могу ненавидеть, а кого нет! Это моё дело, и даже не смей совать в него свой нос! Ты не знаешь, через что прошла наша семья!
Ох! Твоя семья? саркастично спросил Гейб. А мне казалось, что
ЗАТКНИСЬ! завопил Фрэнк, и стены зала эхом повторили его приказ.
Гейб покорно исполнил просьбу. На несколько секунд повисла гробовая тишина, нарушаемая лишь редкой барабанной дробью дождя по стеклянным окнам.
И всё же такая ложь с твоей стороны была довольно неприятной, сказал Гейб, когда Фрэнк более-менее успокоился. Однако чтобы предотвратить очередной всплеск эмоций у оппонента, он добавил, В прочем, я, наверное, должен извиниться, ведь я тоже наврал тебе кое о чём.
Да ладно? с поддельным интересом спросил Фрэнк. И о чём же?
Гейб сложил газету в четверо. Мальчик решил, что сегодня, пожалуй, больше не будет приступать к решению каких-либо головоломок, причём не обязательно этой, встал и сделал ровно три шага в сторону Фрэнка. Таким образом, он оказался в самом центре зала.
Я никогда не был в Петербурге и понятия не имею, что из слуховправда, а чтоложь, сухо проговорил Гейб. И отсюда следует, что я солгал ещё об одной вещи. Песню Фрэнка Синатры "Мой путь" я слышал всего лишь два раза, а не пять, как говорил до этого.