Пусти меня, ты! дерзко крикнула девушка, и попыталась укусить Цента за руку. У того исчерпался лимит галантности, и князь легонько съездил неадекватной особе кулаком в челюсть.
С бесчувственным телом на плече он прибежал обратно к вагончикам. К тому моменту все пятеро дежурных уже убежали в туман и скрылись в нем. Оттуда не прозвучало ни единого звука. А вот Владик продолжал вопить и биться в конвульсиях. Он честно пытался совладать с собой, но не мог. К обычным зомби он уже как-то привык и успешно выносил их близость, но этот кошмарный туман буквально ввергал его в неудержимую панику.
Подбежавший Цент сгрузил на землю подбитую девицу, после чего прописал с ноги вопящему слуге.
Заткнись! рявкнул он. Возьми себя в руки, осел!
Нам конец! рыдал Владик. Мы все умрем.
В этот момент из вагончиков повалили люди. Со счастливыми улыбками на лицах они бежали прямо в туман, и это было настолько дико и страшно, что Цент, оцепенев, не пытался их удержать.
Что происходит? стенал Владик. Зачем они делают это?
Люди вбегали в туман и исчезали в нем, без криков, без шума, без борьбы. А мгла продолжала надвигаться.
Понимая, что обычное оружие бессильно против дьявольского тумана, Цент выхватил из-за пояса волшебный топор. Стоило секире оказаться в его руке, как узоры на ней вспыхнули синим огнем ярче обычного, будто небесное оружие чуяло поблизости зло. Цент вонзил лезвие топора в землю, и стал быстро чертить круг, сам до конца не зная, поможет ли это защититься от тумана, или нет. Но просто стоять на месте и покорно ждать смерти он не мог. Не мог, уподобившись Владику, биться в сопливой истерике. Конкретный пацан никогда не сдается, борется до конца, даже если шансов на победу нет.
Очертив на земле круг диаметром метра два, Цент внес в него бесчувственную Ингу и уложил ее на землю. Владика, что интересно, он в свой круг не приглашал, но тот все равно приперся. Был соблазн выкинуть программиста наружу, на растерзание адскому туману, но что-то подсказывало Цента, что этой порции дьявольской мгле будет мало. Она явилась сюда для того, чтобы сожрать всех, каждую разумную тварь в колонии.
Туман наваливался со всех сторон. Он поглотил вагончики, подступил к очерченному Центом кругу, и остановился. Князь стоял, широко расставив ноги, и держа в руке топор. Готовился дать последний бой силам ада, и хотел лишь одногоне остаться в долгу. Хотя бы одного демона, но на прощание прикончить. А лучше пяток. У его ног лежала Инга, рядом с ней на коленях ползал Владик. Когда туман сомкнулся вокруг них, программист перестал плакать и кричать, поскольку от страха у него отнялся дар речи. Вместо этого он не придумал ничего лучшего, как навалить в штаны. Цент не стал осуждать слугу за этот экстравагантный поступок. Сам едва удерживался, чтобы не повторить его постыдное деяние.
Круг, прочерченный небесным оружием, явно сработалтуман уперся в него и остановился. Но Цент не спешил радоваться. Он вдруг понял, что больше не слышит жуткого голоса, произносящего темные заклинания. Было неясно, хорошо ли это, или темные силы затевают какую-то пакость.
Вдруг прямо из тумана прозвучал уже знакомый голос. На этот раз, он перешел на русский язык:
Храбрый витязь, страж Ирия, твоя война окончена. Брось небесное оружие и прими свою участь.
Цент поднял руку, лихо оттопырил безымянный палец, и показал сей жест стене тумана.
Хочешь мой топор? дерзко спросил он. Выходи, покажись. Я тебя им угощу. Навалю с горкой, тройную порцию. За добавкой точно не прибежишь.
А ты, дитя? спросил голос, явно обращаясь не к храброму князю. Ты тоже готов сражаться до смерти, даже зная, что надежды нет?
Трясущийся Владик поднял голову, и, шмыгая носом, уставился в туман. И увидел в нем юную девушку, столь прекрасную, что на ее фоне нервно курили все его прежние объекты сексуальных мечтаний.
Красавица улыбнулась, и нежным голосом спросила:
Что за страхи терзают тебя, дитя?
Владик хотел ответить, но в экстремальных ситуациях его организм оперативно втягивал язык в известное место, и держал его там крепко, не выпуская.
Твоя жизнь не обязана быть сплошным кошмаром, заметила девушка. У тебя есть выбор.
Вдруг что-то произошло. Только что Владик стоял на четвереньках посреди колонии, а в следующее мгновение очутился в каком-то незнакомом темном коридоре. Перед ним была дверь, из-под которой выбивался свет. Из-за двери так же доносились голоса, удивительно веселые и беззаботные.
Владик трусливо попятился, справедливо не ожидая увидеть за дверью ничего хорошего, но тут среди хора голосов прорезался один вне всяких сомнений знакомый. Владик не мог его не узнать, ведь это был голос его лучшего друга Славика.
На мгновение Владик растерялся. Возможно ли, чтобы его друг не сгинул в хаосе зомби-апокалипсиса и выжил. Это было маловероятно. Просто потому, что если Владик был обычным комнатным юношей, не способным в одиночку прожить и дня без всех благ цивилизации, то Славик являлся организмом, взращенным в стерильных условиях чистой комнаты. Когда ему однажды интернет на три часа отключили, он впал в коматозное состояниеврачи едва вернули с того света. На улицу из квартиры выходил раз в три месяца, да и то нехотя. Каким чудом этот тепличный малый мог пережить конец света, Владик не понимал. Да, в рейдовых подземельях Славик был хорош, да, он был неплохим программистом, но в реальной жизни от него не было никакого толку. В одиночку он бы и часа не протянул. Разве что ему кто-то помог.
Владик собрался с мужеством и робко приоткрыл дверь. Приоткрыл, и едва не лишился чувств. Потому что прямо за той дверью начинался самый настоящий рай. Притом не просто какой-то рай общего пользования, а его, персональный, будто по заказу созданный.
За дверью открывалось огромное помещение, очень светлое и чистое, посреди которого возвышался мраморный фонтан с кристально чистой водой. Вдоль стен, на удобных креслах с функцией массажа от пролежней, восседали тощие прыщавые праведники с бледной кожей и воспаленными красными глазами, и непрерывно играли в компьютерные игры. Дабы процесс райского блаженства не прерывался физиологическими нуждами, под креслом у каждого был установлен унитаз, способный даровать облегчение даже в самый разгар битвы с финальным боссом. Чтобы праведников не мучили голод и жажда, шикарные девушки, каковые на грешной земле обходят бледных прыщавых юношей большим кругом, разносили яства и напитки, охотно позволяя похлопать себя по попкам, да и иные шалости так же не возбранялись. Владик как увидел этих девушек, так тут же забыл и Машку, и Алису, и Ингу раз и навсегда. А когда увидел, на каких крутых машинах рубятся праведники и сколь потрясающую картинку выдают мониторы, он забыл вообще обо всем на свете. А когда обнаружил, что все они играют в одну и ту же, его любимую игру, то понялстрадал не зря. Адские муки, пережитые им в ходе конца света, десять чаш страданий и горестей, испитые им стараниями демонического Цента, не были проигнорированы небесами. Высшие силы все видели. И все учли. По страданиям и награда.
Подошла девушка, такая нестерпимо красивая и столь символически одетая, что Владик едва на оргазм не изошел, и указала новичку на его место. Один из компьютеров ждал нового пользователя, притом, как отметил Владик, предназначенная ему машина была круче, чем у остальных, а кресло удобнее и с большим набором функций. Это он воспринял как должное. Справедливо, что ему, страдальцу и великомученику, досталось все самое лучшее. Кто из прочих праведников выстрадал столько же, сколько он? Кому из них довелось провести долгие месяцы рядом с кошмарным Центом?
Владик опустился в кресло, чувствуя давно забытое состояние счастья, повернул голову, и увидел по соседству лучшего друга Славика.
Привет! радостно сказал ему Славик.
Привет! поздоровался Владик. Ты тут давно?
Да с тех пор, как все это началось. Меня в первый же день и загрызли.
И сразу сюда? удивился Владик, и хотя вслух ничего не сказал, про себя все же решил, что высшие силы тут погорячились. Славик, конечно, хороший парень, но много ли он выстрадал? Погиб в первый же день зомби-апокалипсиса, можно сказать, и не мучился вовсе. То ли дело он сам, изведавший такое, что вспоминать жутко. Как-то не совсем правильно, что и ему и Славику одинаковый рай. Было бы справедливее, если бы лучший друг сидел не в удобном кресле, а на деревянном табурете. И компьютер ему можно было бы предоставить похуже, чтобы игры шли не на максимальных настройках. Максимальные, их еще выстрадать надо. И девушек следовало бы распределить иначе. Вот он, страдалец, заслужил самых красивых, а Славику хватило бы и страшненьких, потому что при жизни он все равно никаких не щупал, ему не с чем сравнивать.
Но Владик почти сразу же устыдился собственных мыслей, поскольку начал рассуждать как какой-то Цент, что все на свете мерил своими понятиями. Не прошло даром общение с извергом, нахватался скверны.
А я все гадал, где тебя носит, признался Славик, одним глазом глядя на друга, а другим на экран монитора, дабы не отрываться от игрового процесса. Вот, думаю, все уже в сборе, одного Владика что-то нет.
Да если бы я знал, что попаду сюда, я бы в первый же день умер! с жаром выпалил Владик. Ты даже не представляешь, что мне довелось пережить!
Поведай! взмолился Славик. Нет, подожди. Подключайся к общему каналу и расскажи всем.
Владик чуть не разрыдался. Сколько раз за минувшие месяцы ему хотелось пожаловаться на тяжкую судьбину, излить на чужие уши свои сокровенные горести, вывалить на левого человека весь воз своих проблем. Но жестокосердный Цент наложил мораторий на его жалобную книгу, пообещав за подобные выходки вырвать язык и не только. Приходилось терпеть, носить все в себе. Накопилось в итоге столько, что в себе уже не помещалось, так что Владик, если выпадала минута покоя, и рядом никого не было, жаловался вслух единственному человеку, которому до него было делосебе самому. Что тоже было рискованно, потому что однажды Цент застукал его за жалобным онанизмом, и заставил в качестве наказания есть земляных червяков. Владик осилил двух, затем угощение полезло обратно с солидными процентами.
И вот долгожданный миг блаженства настал. Десятки внимательных слушателей, готовых внимать ему, неограниченное время, отсутствие кровожадного извергасамые благоприятные условия для жалобной книги. И Владик, без ложной скромности, начал:
Я так страдал! Я столько пережил! Вы даже себе не представляете.
Не успел начать, как посыпались утешительные лайки. Первый пришел от Славика. Лучший друг показал Владику большой палец, дескатьтак держать, и, нажав ногой педаль, спустил под собой воду. Тут же появилась девушка и своевременно побрызгала вокруг Славика освежителем воздуха.
Рай, он и есть рай. Одни радости, и только. Владик кушал гамбургеры (как же он истосковался по ним, да и вообще по нормальной человеческой еде!), жаловался на жизнь, и одновременно с этим был участником рейда в своей любимой роли танка. Жизнь после смерти была прекрасна. И чего же он, глупый, не умер еще в детстве? Зачем жил? Зачем страдал? Ну, ничего, зато теперь-то у него все будет хорошо, и лютому извергу Центу до него больше никогда не добраться.
Когда программист вдруг сорвался с места и попытался броситься в туман, Цент едва успел его перехватить. Спасло то, что Владик стартовал с четверенек, что заняло некоторое время. Князь ухватил подданного за шкирку, и рванул обратно.
Славик! Я иду! бредил страдалец, вырываясь на волю. Пусти меня, у меня там рейд.
Цент понял, что слабохарактерный Владик попал под воздействие темных чар, и расколдовал его обухом по затылку. Теперь у княжеских ног валялись уже два бесчувственных тела.
Задурить очкарику мозги дело не хитрое, презрительно усмехнувшись, заметил Цент. Там, в сущности, и дурить нечего.
Вместо ответа из тумана прозвучал издевательский смех. Цент, рассердившись, хотел обложить темные силы такими немыслимыми словами, окатить такими несмываемыми комплиментами, чтобы демоны до конца своих дней тяготились комплексом неполноценности. Но вдруг понял, что никакого тумана уже нет, а он стоит в незнакомом темном коридоре один.
Не успел опомниться, как откуда-то вдруг полилась родная и любимая мелодия в стиле русского шансона, а затем зазвучал качественно прокуренный голос исполнителя, тянущий балладу о юном воре, которого бездушные присяжные и судья-изверг обрекли на тюремное заключение за ряд сущих шалостей: кого-то убил, что-то украл. Цент замер на месте, пытаясь понять, что происходит. Откуда льется его любимая песня? Цент мотнул головой, ущипнул себя два раза, поковырялся мизинцем в ухе. Песня продолжала звучать. Она была настоящей и исходила из внешнего мира. То была музыка девяностых, счастливых и свободных времен.
Цент пошел на эту музыку, потому что иных ориентиров в этом мире у него не осталось. С каждым шагом она становилась все громче и громче, пока, наконец, не привела его к двери. Из-под нее наружу пробивался красноватый свет, а еще слышался женский смех, звон бутылок, доносился запах сигаретного дыма и божественный шашлычный аромат.
Шансон, выпивка, бабы, шашлык. Цент еще раз ущипнул себя, ибо сильно заподозрил, что умер, и стоит пред вратами райскими. Вроде бы не помнил, чтобы умирал, но ведь неизвестно, как оно бывает. Вдруг все произошло очень быстро, что даже понять ничего не успел.
Цент быстро подошел к двери и распахнул ее. И едва не захлебнулся нахлынувшим валом абсолютного счастья.
Так и естьон умер и заслуженно попал в рай. Притом не просто в какой-то там общественный христианский рай, безрадостный и унылый, где кроме скучной вечной жизни никаких удовольствий не припасено, а в свой собственный, на заказ сделанный рай.
Персональный рай являл собой любимый кабак Цента, который функционировал в городе во времена свободы и счастья, а затем, с приходом унылой эпохи порядка и безнадеги, бесследно исчез, как и многое другое. Немало вечеров провел Цент в этом заведении. Лучшие люди города собирались тут, чтобы отдохнуть после трудов праведных. От обилия наколок пестрело в глазах, от концентрации крутости звенел воздух. В этом кабаке не только приятно проводили время, но решали важные вопросы, заводили полезные знакомства, обсуждали наиболее эффективные методы пробуждения щедрости в жадных коммерсантах. Иной раз дело доходило до стрельбы. Так был убит прямо за своим любимым столиком один нехилый авторитет. Ликвидировали в лучших традициях девяностыхворвались трое с автоматами и давай валить всех подряд. Цента в тот вечер в заведении не оказалось, ибо интуиция и один хороший знакомый подсказали ему остаться дома.
Но если не брать в расчет мелких недостатков в виде периодически врывающихся внутрь и всех убивающих автоматчиков в масках, заведение являло собой идеальное место для приятного во всех смыслах времяпровождения. Неплохая кухня, арсенал напитков внушал уважение, всегда приятная компания, интересные собеседники. В том кабаке подавались лучше девочки города, юные, свежие, едва ступившие на тропу проституции. Высший сорт, вчерашние, а иногда и действующие школьницы. Совсем не те чудовища, что топтались на обочинах дорог, и не те потасканные профессионалки, что обслуживали клиентуру на конспиративных квартирах. Свежак. Эксклюзив. Товар не для всех.
Немало восхитительных вечеров провел Цент в этом заведении. Пил, гулял, веселился, и наивно полагал, что так будет продолжаться вечно. Мог ли он тогда помыслить, одной рукой держа шампур, прогибающийся под тяжестью баранины, а другой лапая за упругую попу отличницу с косичками, что этот божественный мир в скором времени будет разрушен, а на его месте возникнет что-то иное, куда менее приятное. Никто этого и предположить не мог. Всем конкретным пацанам казалось, что прекрасные девяностые продлятся сотни лет, но все оказалось куда пессимистичнее. Темные силы не дремали. Так что когда Цент вышел из тюрьмы, не было уже ни любимого кабака, ни конкретных друзей, ни самих девяностых.
Но справедливость восторжествовала, и кабак со всем содержимым вознесся на небо, где и ждал праведника. Небесная версия кабака была даже лучше земной, потому что к Центу подошел ангел в форме бармена, и по секрету сообщил, что для него, как для почетного клиента, все и всегда теперь за счет заведения. Вечно скупой на чаевые Цент воспринял эту новость с нескрываемой радостью и тут же сделал заказ с размахом: потребовал много-много шашлыка и много-много пива.
Его усадили за самый почетный стол. Тут же на колени к нему прыгнула одна отличница в мини-юбке, еще одна хорошистка пристроилась рядом. Появился официант, и водрузил перед Центом огромное блюдо, с горой наполненное дымящимся шашлыком. Рядом с ним поставил графин с водкой.
Шансон, братки, девочки, шашлык. У Цента слезы навернулись на глаза. Как же давно он мечтал попасть сюда, в это прекрасное место, в этот чудом уцелевший уголок благословенных девяностых. Он поднял руку, чтобы смахнуть со щеки слезу радости, но вдруг с удивлением обнаружил в ней топор.