Бриони уже собиралась спросить полубогиню, что, во имя милосердной Зории, она хочет сказать всей этой чепухой о яблоках и ветках, когда свет молнии, ярче которой ещё не бывало, затопил все щели, а чуть запоздавший раскат грома ударил так мощно, что Бриони и Лисийю встряхнуло, как две сухие горошины в миске.
Только это совсем не гром, с ужасом поняла Бриони, перекатываясь по полу и пытаясь восстановить равновесие: то, что она услышала, был голосслишком низкий и громкий, чтобы разобрать слова, ярящийся и ревущий так, будто великан стоял прямо над домишком, изрыгая вопль из глубин огромнейших в мире лёгких.
Наружу, дитя! вскричала Лисийя. Давай!
Она схватила Бриони за руку и потянула за собой к двери. Сон обернулся теперь сплошным кошмаром: как бы отчаянно Бриони ни рвалась, спотыкаясь, вперёд, дверь, которая должна была находиться всего в двух шагах, оставалась недостижима. Лисийя исчезла, и хижина превратилась в необъятное залитое чернотой пространство, которое прорезали зубцы молний, будто трещины в расколотом горшке.
Лисийя, где ты?! заорала Бриони.
Здесь! Здесь!
И девушка ощутила, как мозолистая рука старухи снова крепко обхватила её ладонь. Принцессу дёрнули вперёд, впихнули в куда-то в темноту, во внезапно поднявшийся ветер, а затем вырвали из него на свет, в иссечённый дождём лес. В небе над ней бесновались молнии, вспышка за вспышкой накрывая тучи, превращая деревья в хлещущие, пляшущие силуэты. Громовой голос, всё такой же неразборчивый и ревущий всё так же ужасающе близко, давил на Бриони со всех сторон, пока ей не почудилось, что один его вес может расплющить ей череп так же легко, как яйцо.
Что это?! взвизгнула она, зажимая уши ладонямичто ничуть ей не помогло.
Он начинает просыпаться! глубинный бессловный рык почти перекрыл слабый голос старухи. Беги!
Кто?! завопила Бриони, опасно пошатываясь и едва не падая под напором ветра и громоподобного голоса.
Беги! прокричала Лисийя. Прошло больше времени, чем я думала! Я должна была рассказать тебе
Сказать что?!
Слишком поздно. Ты должна пойти к Народу камня они должны привести тебя к своему древнему барабану к их каменному барабану!
И с этими словами полубогиня пропала. В воздухе вихрились оторванные от лесных деревьев листья и ветки, остервенело лупя по ней, как разозлённые руки, царапая и почти совершенно ослепляя. В кратких и ярких мазках молний Бриони, однако, сумела разглядеть кое-чтоогромное тёмное нечто, маячившее неясным пятном на фоне неба, намного возвышаясь над лесом.
Девушка закрыла голову руками и пустилась бежать, бежать, бежатьмимо падающих деревьев, проносящихся со свистом ветвей, сквозь воздух, сгустившийся и гудящий от рокочущего смеха.
На этот раз она проснулась без крика, но вся в поту, с больно колотящимся в груди сердцем. Она лежала, вцепившись в талисман Лисийи у себя на груди и молясь за брата, и за себя, и за всех, кого любила. Бриони так устала, что казалась себе старше и дряхлее самой древней полубогини, но даже когда сердце унялось и застучало как обычно, она не могла сомкнуть глаз почти до самого рассвета.
Глава 20 Терновый мост
Существуют утверждения, что большинство эттинов обитают ныне в подземном городе Первой пропасти, далеко за Границей Тени, в местности, которая когда-то звалась Западным Вутландом; но до прихода Великой Чумы, как говорят, жили они и много южнее: до самого Элиуинского хребта Сиана, а тако же в Сеттской гряде и в горах Перикалаесли и не ещё подалее.
Хуже меня шпиона боги ещё не видывали, уныло признался себе Мэтт Тинрайт. Стоит первому же встречному спросить меня, что я тут делаю, я ведь завизжу как девица и хлопнусь в обморок.
Насколько поэт мог вспомнить, прежде он никогда не бывал в этой части королевской резиденции: незнакомые гулкие залы со старинными, закрывающими стены от пола до потолка гобеленами, с которых на чужака пялились многочисленные чудища, были для Мэтта всё равно что пещера огра-людоеда в глухой чащобе, усеянная костями незадачливых путников. Злой рок, чудилось ему, караулит за каждым углом.
Будь ты проклят богами, Авин Броун, ругнулся Мэтт про себя уже, наверное, в сотый раз. Ты не человекчудовище!
Тинрайт отважился на эту отчаянную вылазку в столь опасное место только потому лишь, что обитатели замка большей частью столпились сейчас на стене, пытаясь высмотреть, что за злокозненное чародейство затеяли творить фаэри за отделявшей их от крепости полосой воды. Мэтт, конечно, и сам был бы не прочь взглянуть на это дело, но понимал, что нельзя упускать такой случай. До сих пор Броун с презрением отмахивался ото всех сведений, что Маттиасу удавалось раздобыть, а список зеркал, найденных им в резиденции, граф отшвырнул, обозвав пустопорожней чушью, - и пригрозил содрать с поэта шкуру и пустить на шапку. И хотя даже сам Тинрайт не верил, что в самом деле окончит свой земной путь в скорняжной мастерской, он, однако, понимал предельно ясно, что граф Лендсендский начинает терять терпение: когда тот в последний раз весьма громко выказал поэту своё неудовольствие, от каждого слова Мэтта пробирало так, что поджилки тряслись.
И вот вам пожалуйстауже больше часа он слоняется по залам резиденции. Нескольким любопытным слугам пришлось солгать, что заблудился, и выдумывать какие-то поручения, чтобы объяснить, что он, Тинрайт, тут делаети с каждой новой встречей ужас его только возрастал. Что, если его схватят? Что, если его притащат к Хендону Толли и придётся врать, глядя прямо в жуткие, будто видящие поэта насквозь, глаза? Да он попросту не сумеет. Маттиас Тинрайт давно уже пришёл к мысли, что, хотя он и сочиняет поэмы про героевтаких как, к примеру, Кэйлор, волнующими сердце словами описывая, как восставали они против ужаснейших из врагов с верою в душе и улыбкою на устах, сам он далеко не герой.
"Нет, я выложу им всё, пообещал себе поэт, не дожидаясь, пока мне станут угрожать раскалённым докрасна прутом. Я скажу им, что это Броун меня заставил. И буду умолять сохранить мне жизнь. Боги спасите, и как я угодил в этот злодейский капкан?"
Тинрайт прошёл под аркой и остановился, засмотревшись на череду лиц на стене. Он оказался в королевской портретной галереено как же он забрёл так далеко? Короли и королевы взирали на него сверху внизодни с улыбкой, другие (и таких было большинство) мрачно и неприязненно, как будто их сердило, что низкородный проходимец так нагло вторгся в их покои. Лицо на самом старом портрете, привезённом Англином из Коннорда и писанном в грубой манере эпохи раннего Тригоната, казалось человеческим не более, чем морды чудищ со шпалер: такой же пристальный взгляд и резкие, словно у маски, черты
Внезапно Мэтт услышал голоса, доносящиеся из коридора, и в панике заозирался. Голоса застигли его посреди огромной залыпока он добежит до дальней стены с дверью, идущие успеют его увидеть. Смеет ли он надеяться, что это опять всего лишь слуги и можно будет снова как-нибудь отговориться? Голоса всё приближались, и стало слышно, что разговаривают громко и по-хозяйски уверенно. Сердце Мэтта забилось ещё быстрее.
Туда!в стене рядом, прямо напротив него, темнел проёмвыход на лестницу. Поэт промчался по каменным плитам и только успел поставить ногу на нижнюю ступеньку, как мужчины, чей разговор он слышал, широким шагом вошли в залу, и их голоса неожиданно отозвались под высоким потолком громким гулким эхом. Тинрайт присел, съёжившись и вжимаясь в стену, чтобы его уж точно не заметилипусть это и означало, что сам он тоже не увидит вошедших.
нашёл кое-что в одной из старых рукописейпомнится, Фаяллоса, в которой упоминается подобное. Автор называл их Грандиозными Изразцамииз-за их размераи полагал, что этокак же там у него? Окна и Двери, пусть и немногие могут переступить сии пороги.
Тинрайт уже почти вспомнил, кому принадлежит этот голосон был уверен, что слышал его раньшепо-старчески надтреснутый, одышливый, но резкий
Что мало сообщает нам такого, чего мы бы уже не знали, бросил другой.
Поэт в страхе забился ещё глубже в тень лестницы и затаил дыхание. Второй голос принадлежал Хендону Толли.
Ты только погляди на этих дурней с коровьими глазами! очевидно, наместник говорил о портретах Эддонов. Род не королей, а овечьих пастухов, любовно пестующих своё жалкое стадо на крохотном лужке.
Они ведь и ваши предки, лорд Толли, почтительно заметил его собеседник.
К вящему ужасу Тинрайта двое мужчин остановились посреди огромной залы, недалеко от того места, где притаился он сам.
Ну зачем я спрятался, дурак! Если меня обнаружат, невинность мне уже не разыграть!
Да, но предков, увы, не выбирают, презрительно фыркнул лорд-протектор. Великий Сиан на юге уже век, как ослаб: прекрасный снаружи, он сгнил изнутри. Бренланд и иже с ним не более чем деревни, окружённые стенами. Немного решимостии мы могли бы править всем Эйоном, поэт услышал, как Хендон досадливо сплюнул. Но всё изменится, в интонациях Толли опасно захрустел ледок. Ты ведь не подведёшь меня, а, Окрос?
О, нет, лорд Толли, не волнуйтесь! Мы разгадали уже большую часть загадок, кроме однойчто это за Камень Богов такой, будь он трижды неладен?! Мне уже начинает казаться, будто его и вовсе не существует!
Разве ты не говорил, что без этого камня можно и обойтись?
Да, мой лорд, насколько я могу судить, но всё-таки я хотел бы иметь его под рукой, прежде чем мы сделаем попытку лекарь прокашлялся. Прошу вас, не забывайте, сир, что это сложные материиэто не наладка осадной машины, и требует не только простого расчёта.
Знаю. Не разговаривай со мной как с каким-то дурачком, голос Толли сделался ещё более холодным и жёстким.
Что вы, мой лорд! Тинрайту доводилось видеть Окроса Диокетиана во дворце: деятельного неприветливого человека, который, казалось, смотрит на окружающих свысока, хоть он и скрывал презрение под маской учтивости. Но сейчас от высокомерия не осталось и следаголос учёного выдавал, как он боится своего повелителя. И Тинрайт мог его понять. Нет, мой лорд, я упомянул об этом только чтобы напомнить вам, как много нам ещё предстоит сделать. Я тружусь от восхода до заката, да и по ночам
Мы должны воспользоваться заклинанием в день летнего солнцеворота или упустим свой шанс. Твои слова, а?
Да, да я так сказал
Тогда мы не можем больше ждать. Ты покажешь мне, как всё должно быть проделано, и поскорее. Если же ты не оправдаешь моего доверия, что ж, я найду другого знатока.
Некоторое время Окрос молчал, явно пытаясь справиться с собой, чтобы унять дрожь в голосе. Впрочем, он не слишком в этом преуспел.
К-конечно, лорд Толли. Я я думаю, что собрал воедино уже большую часть кусочков мозаикида, восстановил почти весь ритуал! Мне осталось только разгадать значение некоторых слов, поскольку Фаяллос и другие учёные древности не всегда сходятся во мнениях. Вот например, один из них особо подчёркивает, что для успеха всего дела изразец должен быть затуманен кровью".
Хендон Толли расхохотался.
Не думаю, чтобы с кровью у нас возникли хоть какие-то сложностиэтому богами проклятому муравейнику пойдёт только на пользу, если в нём станет на несколько голодных ртов меньше.
Наместник, видно, зашагал дальше, потому что голос его стал понемногу затихать. Тинрайт про себя вознёс хвалу Зосимухорошо, что ему не придётся дольше сидеть тут скрючившись, поскольку спина и ягодицы его уже затекли и начали болеть.
Но я не перестаю раздумывать над тем, что значит затуманено, - судя по звуку голоса, Окрос засеменил следом. Я сверился с тремя переводами, и во всех них написано примерно одно и то же. Затуманить, заволочь и ни разувымазать или запятнать. Это зеркало, милорд. Как можно затуманить зеркало кровью?
О боги! рявкнул Толли с явным раздражением. Сдаётся мнеперерезав нескольким невинным глотки. Разве не этого вечно жаждут древние? Не жертвоприношений? Даже в здешних трущобах всегда отыщется несколько невинныхдетей, в конце концов.
Страшный смысл сказанного наместником только начал укладываться у Тинрайта в голове, как внезапно поэт осознал, что голоса опять приближаютсясобеседники развернулись и сейчас шагают в направлении лестницы, той самой, на которой он прячется. Мэтт не стал тратить драгоценное время на то, чтобы подняться с колен, а просто развернулся и начал карабкаться вверх по ступеням прямо на четвереньках. За первым же поворотом он вскочил на ноги и поспешил дальше, стараясь двигаться быстро, но бесшумно. Обрывки спора Толли и лекаря внизу всё ещё доносились до ушей Тинрайта, но различал он только отдельные слова: к его несказанному облегчению, эти двое не стали подниматься вслед за ним.
Призраки земли, что не голос Окроса доносился едва-едва, будто посвист ветра с верхушек башенмы не можем рисковать
.сами боги Толли опять смеялся, и его голос звенел от ликования. И весь мир, стеная, падёт на колени!
Когда, добравшись до верха, Тинрайт вывалился из дверного проёма этажом выше, его страшило не только разоблачение. На последних словах голос Хендона Толли странно изменилсяв нём засквозило что-то дикое, почти нечеловеческое.
Мэтт долго стоял у лестничного колодца, пытаясь отдышаться беззвучно и прислушиваясь, не раздадутся ли на лестнице шаги, но даже голосов больше не услышал. Могло быть и так, что Окрос и лорд-протектор просто прошли в соседний зал. Нужно подождать подольше, чтобы убедиться, что путь свободен. Толли пугал его до полусмерти и в обычном своём состоянии, но слушать, как этот человек так радостно предвкушает кровавую жертвуда ещё его смех, его жуткий смех! Нет уж, Мэтт будет стоять тут хоть до ночи, если понадобится, только чтобы не столкнуться с хозяином цитадели Южного Предела.
В конце концов, чувствуя надобность размять ноги, но ещё не готовый рискнуть и спуститься, он тихонько прошёлся по верхнему этажу мимо открытых дверей кладовых, освобождённых ради вселения высокородных беженцев. В дальнем конце холла из окна, обращённого на юг, открывался вид на сад и дальшена лежащие за ним ворота внутренней крепости. Вообще же из маленького окна со средником можно было разглядеть и протянувшийся вдали залив, где насыпная дорога некогда соединяла замок на острове с материком. Сейчас, однако, дальний берег выглядел несколько необычно. Тинрайт долго пялился туда в изумлении, пока не вспомнил испуганные перешёптывания придворных, слышанные им утром, о том, что после долгого затишья фаэри принялись за какое-то зловещее колдовство.
Странные звуки, говорили одни, рассказывая о том, что разбудило их посреди ночи. Заунывные заклятья и песнопения.
Туман, уверяли другие, густейший туман опустился всюду. Такой сам по себе образоваться не может!
И Тинрайт действительно увидел большое облако, распростёртое вдоль залива у берега с той стороны, и сначала подумал, что тёмные, медленно колышущиеся сгустки во мглеэто султаны чёрного дыма, протянувшиеся от огромных костров, которые волшебный народ развёл на пляже, но хотя ветер то и дело взвихрял сам туман, тёмные языки оставались неколеблемы им. Что-то поднималось вырастало из тумана. Но что? И откуда оно там взялось?
Тинрайт помотал головой, не в силах внятно объяснить себе происходящее. После нескольких месяцев затишья стало уже как-то забываться, что квары всё ещё здесь, коварные и незаметные до поры, как лихорадка. Неужели они решили всё же нарушить долгое, пусть и шаткое перемирие?
В ловушке меж фаэри и Толли, тоскливо подумал он. И что одни, что другой могут легко перерезать мне глотку. Дела такие, что хоть сам себе ножом по горлувсё едино конец.
Мэтт решил, что выждал достаточно: спустится он вниз теперь или позжешансов нарваться на неприятности не больше обычного. Авин Броун захочет узнать то, что Мэтт Тинрайт подслушал здесь. Да и перед другим, не менее пугающим начальством у него есть ещё обязательства.
Этой девице ничем не угодишь, заявила его мать. Я приношу ей добрую пищу с рынка, а она нос воротит! Разве не говорит книга, что всякого бедняка должно утешить, оделив колбаскою?
Утешить, одарив ласкою, чуть было не поправил вслух Мэттно что бы это дало? С тем же успехом он мог попытаться втолковать что-то статуе королевы Иалги в дворцовом саду. Очень крикливой статуе.