Вы не едите? спросил он подопечную.
Элан М'Кори сидела в кровати, откинувшись на подушки. Лицо её вернуло прежний цвет, но сама она оставалась ещё слабой и вялой, как детская тряпичная кукла. Тинрайт всеми силами постарался не поддаться собственной вспышке раздражения от того, что девушка всё ещё не встаёт с постели. Она нездорова. Её отравилипусть и из любви к ней же. Она поправится тогда, когда поправится.
Я ем что могу, тихо произнесла Элан. Просто я не хочу показаться неблагодарной, но часть того, что она приносит девушка поёжилась. В хлебе жуки.
Не жуки, а всего только обычные безвредные долгоносики, Анамезия Тинрайт досадливо прищёлкнула языком. И не то чтоб они бегали по мякишу живьём. Ну, запекли ихтак они похрустывают, как славные жареные кедровые орешки.
Элан передёрнуло, и она зажала рот рукой.
Конечно, матушка, уверенэто совершенно прекрасно, но леди М'Кори привыкла к другой еде. Вот, возьми бренландский двукрабнет, лучше два, он сочинял для придворных любовные записки, каковыеучитывая приближение лета и всё ещё стоящее за воротами, но притихшее войско кваровнаполнял этакой роковой ветреностью. К тому же Авин Броун дал ему серебряную морскую звезду за информацию об Окросе и Хендоне Толли (и даже почти не орал на него), так что Мэтт Тинрайт чувствовал себя непривычно денежным. Раздобудь для Элан вкусного хлеба из хорошей муки. Без долгоносиков. И немного фруктов.
Его мать фыркнула.
Что ж, удачи в поисках! Фрукты! Ты слишком долго вертелся среди важных шишек, мальчишка. Знаешь ты, сколько людей нынче спят на улице? Как они голодают? Если разыщешь во всём Южном Пределе хоть одно зачивренное яблочкосчитай, тебе повезло!
Элан подняла на него умоляющий взгляд.
Ну, просто поищи ей чего-нибудь подходящего, мама, лучшего, что сможешь купить на эти два медяка. Я побуду с леди М'Кори, пока ты не вернёшься.
Да? А как же я? Что за сын отправит мать бродить, точно красского пилигрима, даже не дав ей ни единого краба на свои нужды?
Тинрайт с трудом удержался, чтобы не закатить глаза, и вытащил из кармана ещё одну монету.
Ладно, ладно, купи себе кружку пива, матушка. Тебе полезно для крови.
Она взглянула на него сурово:
Пиво? Ты рехнулся, мальчишка? Мне и эль Заккаса прекрасно сгодится. А это я положу в чашу для пожертвований, чтобы омыть немного свои руки от мерзости твоих грехов.
И прежде чем сын успел выхватить у неё медяк и не дать ему кануть в пучину забвения, она хлопнула дверью и была такова.
Мэтт повернулся к кровати. Глаза у Элан были закрыты.
Вы спите?
Нет Не знаю, ответила она, не открывая глаз. Иногда я размышляючто, если приняв тогда яд, я не умерла, то есть, умерла ещё не до конца, и всё этотолько видения моего угасающего сознания? Если же вокруг реальный мир, почему меня ничто не трогает? Почему я хочу только, чтобы всё это исчезло, почему хочу вновь провалиться во тьму, лишённую сновидений?
Он присел на край кровати, желая, но не осмеливаясь взять девушку за руку. Пускай поэт и спас её от Хендона Толли, и пускай теперь она не принадлежала никомухоть и не ему тоже, но Тинрайт чувствовал, что с того дня Элан отдалилась от него ещё сильнее, так, как никогда раньше.
Если ваше угасающее сознание оказалось способно силой одного лишь воображения произвести на свет такую гаргулью, как моя матушка, мне никогда не сравниться с вами в поэтическом мастерстве.
Элан слабо улыбнулась и открыла глаза, но всё равно избегала встречаться с Маттиасом взглядом. Откуда-то с верхних этажей донёсся детский плач.
Вы всё шутите, мастер Тинрайт, но вы несправедливы к своей матери. Она добрая женщина по-своему. Она как могла старалась устроить меня поудобнее, хоть мы и не всегда сходились во мнении о том, что лучше для меня, девушка недовольно поморщилась. И она дрожит над каждой копейкой. Сушёная рыба, которую ваша мать приносит я не могу даже передать, как она смердит. Эту рыбу, должно быть, выловили там, где сточные воды замка попадают в лагуну.
Тинрайт не мог сдержать смеха.
Вы ведь её слышали. Она выгадывает копейки, чтобы потом, улучив момент, украдкой бросить монетку в чашу для пожертвований. При всём своём благочестии она, похоже, считает богов глупыми, словно капризные детишки, которым нужно постоянно напоминать о том, как ревностно она им служит.
Выражение лица Элан изменилось.
Быть может, она и права, а мы заблуждаемсяне похоже, чтобы бессмертные небожители так уж пеклись о своих смертных детях. Я не осмелилась бы назвать богов глупыми или слабоумными, мастер Тинрайт, но, должна сказать, я часто размышляла над тем, не слишком ли они отвлеклись от управления здешним миром.
Такая идея показалась Тинрайту интересной: он внезапно очень захотел развить еёобдумать, что могло так увлечь богов, что они легко бросили сотворённых ими же людей на произвол судьбы, оставив метаться в страданиях и сомнениях. Можно было бы даже сочинить об этом поэму. Что-нибудь вроде Странствующие боги, - решил он. Хотя нет, наверное, лучше Спящие боги
Дверь распахнулась так внезапно и с таким громким стуком, что Маттиас подпрыгнул, а Элан испуганно вскрикнула. Анамезия Тинрайт тут же захлопнула её за собой, стукнув ещё сильнее, рухнула на колени прямо на дощатый пол и начала громко молиться Тригону. Младенец наверху, напуганный шумом, снова расплакался.
Что такое? сердце Тинрайта ухнуло куда-то вниз: он понималслучилось нечто дурное: обычно мать тратила больше времени на то, чтобы расчистить место, где преклонить колени, чем на молитву. Мама, говори!
Женщина подняла на сына глаза; он изумился, увидев, как побелело знакомое худое лицо.
Я тешила себя надеждой, что ты найдёшь время раскаяться в своих грехах прежде, чем конец приидет, прохрипела мать. О мой бедный, заблудший сын!
О чём ты?
Конец, конец грядёт! Я узрела приход его! Демоны посланы нам на погибель, ибо мы прогневали богов! она вновь молитвенно склонила голову и больше не отвечала на настойчивые расспросы Мэтта.
Пойду погляжу, что там, сказал он Элан.
Тинрайт убедился, что запер дверь, и вышел на улицу. Сначала он следовал за толпами возбуждённых горожан, которые вроде бы направлялись в сторону гавани, ближайшему к ним участку внешних городских стен, но почти сразу развернулся против течения людской реки и стал пробиваться к мосту на Торговой улице, который был перекинут над каналом, соединяющим две лагуны. Если на том берегу, в городе, что-то происходит, ему всё прекрасно будет видно и с внешней стены за Башмаками барсука, таверны у конца Северной лагуны, где Тинрайт столько раз сиживал вечерком с Хьюни и ребятами. Проулок за таверной был мало кому известен, и Мэтт с собутыльниками считали его отличным местом, чтобы тискать трактирных шлюх.
По пути поэт прислушивался к обрывкам разговоров прохожих. Большинство только слышали о том, что случилось, и теперь спешили убедиться в правдивости слухов лично. Кое-кто в ужасе бормотал молитвы и выкрикивал проклятия, а кто-то выглядел лишь слегка взволнованным, будто торопился на празднества Зосимий.
Это знак! доносилось с разных сторон. Сама земля против нас!
Раздавались и другие выкрики:
Мы отбросим их! Они узнают, что такое люди Южного предела!
Иные разногласия перерастали в драку, особенно если спорщики до того успели набратьсяи таких было немало. Солнце за высокими облаками едва начало клониться к горизонту, но многие сегодня взялись за бутылку гораздо раньше обычного.
Интересно, когда боги вели меж собой свою великую войну, было так же? задумался Мэтт Тинрайт. Неужели и тогда находились смертные, которые собирались у поля брани, только чтобы поглазеть на сражение, наплевав даже на то, что свету может прийти конец?
Это была вторая странная и интересная мысльвторая за день, достойная стать поэмой. На минутку он даже почти позабыл, что непонятное явление, на которое он отправился поглядеть, повергло в дикий ужас даже его грозную несгибаемую мать.
Но что бы это могло быть? Всё, что я виделтуман да дым. И с чего бы они напугали столько народу?
Тинрайт нырнул за Башмаки, в которых шумели сильнее, чем всегдаглавным образом спорили и стенали. Секунду он колебалсяне зайти ли туда и не пропить ли остаток полученных от Броуна денег: ведь в конце концов, если миру суждено сейчас рухнуть, то не лучше ли проспать это событие? Насколько Мэтт помнил, в Книге Тригона ничего не говорилось о том, что нельзя напиваться в Судный день.
Постой-ка, но что если ему придётся долго дожидаться суда? После вселенской катастрофы, несомненно, соберутся громадные толпы ожидающих свершения правосудияну, вроде как когда король раздаёт зерно в голодный год. Так к тому времени он уже даже пьян не будетпока до него, Мэтта, дойдёт очередь, он протрезвеет, во рту пересохнет, а череп начнёт просто раскалываться от боли. Боги, и перед орущим-то Броуном да на трезвую голову выстоять нелегко, а каково же это будет, когда он предстанет перед самим Перином, повелителем бурь, которому гром небесный служит молотом!
Дойдя до проулка за таверной, Тинрайт поднялся на холм, к подножию нависшей над ним стены, затем пробрался по уступам бермы наверх, к заброшенной караулке. К своему удивлению, он обнаружил там с десяток местных жителей, явно озарённых той же идеей. Один из них, угрюмый парень в кожаном фартуке, даже помог Мэтту преодолеть разрушенные ступеньки, чтобы он мог присоединиться к наблюдающим.
Ничто не заслоняло им вид на северную оконечность материковой части Южного Предела. Однако основные события, по всей видимости, происходили на ближайшем к ним краю города, лежащего на большой земле, на пляже возле разрушенной насыпи. Тёмная пелена, которую Тинрайт успел уже увидеть раньше, разрослась, и в глубине её что-то огненно мерцало и вспыхивало, но не так, как могли бы плясать языки пламени, что-то переливалось там, создавая мерный отсвет, как от расплавленного металла. А то, что он принимал за столпы странно застывшего чёрного дыма, оказалось вовсе не дымом.
Чудовищные чёрные деревья вырастали из тьмы, и ветви их походили на скрюченные пальцыбудто дюжина великаньих рук протянулась из тумана к городским стенам с дальнего берега узкой бухты. Жадные, цепкие лапы, пригнувшись над водой, стремились добраться до замка, где Тинрайт и остальные, замерев, взирали на них в немом ужасе.
Что это за проклятые штуковины? наконец спросил кто-то.
Один парень, вроде бы уже слишком взрослый для того, чтобы распускать нюни, залился слезами, прерывисто и глухо рыдая, как заходясь в чахоточном кашле.
Нет, только и смог выдавить Тинрайт, уставясь на воду, как заворожённый. Эти штукидеревья они или что тамвыросли вдвое, а то и втрое с тех пор, как он глядел на них из окна королевской резиденции. Но ничто в мире ведь не способно расти так быстро! Этого не может быть
Но оно, конечно же, моглои было.
Больше никто не произнёс ни словатолько молились.
Туман и сам по себе вселял в неё беспокойствоон наползал отовсюду и ниоткуда, делая мир вне их тюрьмы столь же устрашающим, как бесцветные безжизненные поля, окружающие великую твердыню Керниоса в тех историях, какие Утта слышала ещё девочкой, но больше всего её тревожили звуки: тяжкие стоны и скрипы пробирали до костейбудто громадный корабль, в тысячу раз больше любого человеческого судна, проплывал мимо их окна, едва в нескольких дюймах, но невидимый за густым холодным туманом.
Что это за жуткие звуки? Утта опять принялась мерить шагами комнату. Они что, построили эту как же их там называютосадную машину? Одну из этих чудовищных башен, которые подводят к стенам замка? Но зачем фаэри таскают её взад-вперёд по пляжу всю ночь? От этого шума мне снятся кошмары!
В одном из них её семья, потерянная для жрицы много лет назад, стояла у борта длинной серой ладьи, умоляя Утту подняться на палубу и присоединиться к ним, но даже во сне по их потухшим взглядам женщина поняла, что все её родные мертвы и приглашают её в путешествие в загробный мир. Она проснулась с безумно колотящимся сердцем и испугалась, что и в самом деле умирает.
Сестра, я с ума сойду глядя, как ты расхаживаешь туда-сюда, попеняла ей Мероланна.
Когда их только заперли в покинутом доме купца, выходящем окнами на бухту Бренна, старшая из двух женщин целыми днями драила комнаты, будто каждая стёртая ею пылинка ослабляла стянутые вокруг них путы магии фаэри и их тёмной госпожи. Но, конечно, всё было наоборот: чем больше герцогиня отмывала дом, тем труднее становилось отмахиваться от мысли, что даже когда уборка будет закончена, они так и останутся пленницами. И теперь, после того как стараниями Мероланны дом стал насколько было возможно опрятным, пожилая женщина впала в чёрную меланхолию. Днями она почти не вставала из кресла, хотя на то, чтобы изводить Утту жалобами, сил у неё, по-видимому, оставалось достаточно: то ей мешало, что сестра ходит из угла в угол, то казалось, что она невыносимо шумит за какой-нибудь работой.
Благая Зория, пошли нам обеим сил, взмолилась жрица. Это наше трудное положение заставляет нас вести себя так вздорно.
Их не только до сих пор не казнили, но и поселили в просторном трёхэтажном доме, и дали всё необходимое для приготовления вполне сносной пищи. И всё же они были, несомненно, пленницами: два молчаливых стража, на вид необычных и пугающих, словно сошедших с изображающих демонов резных панелей в храме, постоянно торчали у дверей снаружи. Ещё один караулил на крышекак обнаружила к своему ужасу Утта, решившая однажды воспользоваться солнечной погодой и вынести наружу и разложить на воздухе кое-какую одежду для просушки. Противоестественное создание спрыгнуло на балкон прямо перед жрицей, как только она вышла туда, прижимая к груди охапку сырого белья, и так её напугало, что Утта чуть не рухнула замертво прямо тут же.
Этот фаэри отличался от других охранниковменьше походил на человека и большена лысую крупную обезьяну или гладкокожую ящерицу, с огромными когтями, торчащими из дыр на концах пальцев перчаток, безобразными носом и ртом, похожими на собачью пасть, и янтарными глазами без зрачков. Сумеречный страж так угрожающе заворчал и так неистово взмахнул своим листообразным ножом у неё перед носом, что Утта даже и не подумала попытаться объяснить ему, сколь невинна её хозяйственная затея, и предпочла поспешно юркнуть обратно.
Что эти существа думают, мы собираемся делать? удивлялась она в тот день, буквально скатившись вниз по лестнице обратно в большую гостиную. Прыгнем с балкона и улетим? И что, он убил бы меня, лишь бы не дать мне такой возможности? И в душе сестра Утта преисполнилась неприятной уверенности, что да, так бы он и поступил.
Зачем они нас держат? вопросила жрица, когда беспокоившие их звуки раздались вновь. Если та женщина в чёрном так сильно ненавидит наш родэта их королева или кто она там, почему она просто не прикончит нас и не успокоится?
Мероланна сотворила на груди знак Тригона.
Не говори так! Возможно, она хочет потребовать за нас выкуп. Во всякое другое время я бы сказала Нет, никогда!, но сейчас я бы многое отдала, чтобы оказаться в собственной постели и увидеть малютку Эйлис и остальных. Мне страшно, сестра.
Утте тоже было страшно, но она сомневалась, что их держат ради выкупа. Что такого могли кровожадные квары надеяться получить в обмен на вдовствующую герцогиню и служительницу Зории?
Кто-то постучал в дверь большой гостиной, а затем распахнул её. Гостем оказался странный получеловек-полуфаэри, называвший себя Кайином.
Чего вы хотите? голос Мероланны звучал резко, но Утта знала, что за злостью кроется испуг, вызванный его неожиданным появлением. Ваша госпожа желает удостовериться в наших страданиях? Скажите ей, что сквозняки в доме могли быть и посильнеено лишь самую малость.
Он улыбнулсяэто было одно из тех немногих выражений, от которых лицо его становилось почти совершенно человеческим.
Вас она, по крайней мере, потрудилась запереть. Обо мне же она думает так мало, что позволяет вольно разгуливать, всё равно как ящерице по стене.
Что там происходит, Кайин? спросила Утта. Там что-то так ужасно шумело всё утро, но мы ничего не видим, кроме тумана.