А!.. Кто такой этот Петерсен?
Сосед тоже, сударь, ночной сторож, вот барин его отлично знает.
Да, сказал Бальтазар Трикампу, это бедняк, у которого с месяц тому назад умерла жена, а двое маленьких детей больны Он хороший малый, и ему оказывают здесь некоторую помощь
Так этот Петерсен, продолжал Трикамп, входил в дом?..
Нет, сударь, отвечала Гудула, он только поговорил с Христианой чрез окно
Что ж он ей говорил?..
Не расслышала, сударь.
А после него Никого не было?
Гудула заставила повторить вопрос и затем ответила:
Никого!..
Ну, а Христиана, продолжал Трикамп, она где была, пока вы вязали?
Да эта милая девушка по обыкновению ходила то туда, то сюда: она и на кухне работала за меня, так как я не в силах была заняться этим. Ведь она такая милая!
Но ведь не все же время она пробыла в кухне?
Нет, сударь, как наступил вечер, она ушла к себе в комнату.
А! Так она ушла к себе, не правда ли?
Да, сударь, чтобы приодеться к ужину.
И долго она пробыла в своей комнате?
Да с час времени, сударь.
Целый час?..
Да, не меньше часу.
А вы ничего не слышали в это время?
Что вы говорите, сударь?
Я спрашиваю вас, не слыхали ли вы какого-нибудь шума например, ударов молотком по дерену?
Нет, сударь, не слыхала.
Да, сказал Трикамп, обращаясь к молодым людям, она глуха!..
И наклонившись к Гудуле он сказал, возвысив голос:
Да ведь и гром уж начал греметь, не правда ли?
Да, сударь; гром-то я отлично слышала.
Она не разобрала, что гремит, пробормотал Трикамп, ну, a затем что было?.. громко спросил он.
А затем наступила уже ночь, гроза разразилась. Барин не возвращался Я была очень напугана, стала на колени и начала молиться и вот в это-то время Христиана и вышла из своей комнаты она вся дрожала бледная такая а гром в это время так и гремел
Ага, живо подхватил Трикамп, так вы заметили, что она была бледна и дрожала?
Да, не хуже меня, сударь. От этой грозы у нас отнялись руки и ноги. Я даже и встать-то не могла и вот в это-то время барин и начал стучать, а Христиана отперла ему. Вот и все, что я знаю, сударь и это так же верно, как и то, что я христианка и честная женщина!..
Не плачь же, милая Гудула, повторил Бальтазар, ведь и же тебе говорю, что не тебя обвиняют!..
Да кого же, сударь? Кого же в таком случае?.. Матерь Божия, воскликнула она, пораженная внезапною мыслью, неужели же Христиану?
Никто не отвечал ей.
А, продолжала Гудула, вы не отвечаете!.. Да ведь этого быть не может!
Послушай, Гудула!..
Христиану, продолжала она, не слушая его. Дитя, которая нам Бог послал!..
Ну, довольно, сказал Трикамп, ведь не вас обвиняют.
Лучше бы уж меня, возразила с отчаянием Гудула. Я бы предпочла, чтобы обвинили меня Я старуха, мое дело уж кончено Что же мне от этого сделается Меня скоро Всевышний к отчету потребует но этого ребенка Я не хочу, чтобы вы ее трогали, сударь Ах, г. Бальтазар, не позволяйте к ней прикасаться, это было бы святотатством не слушайте этого злого человека; это он все заводит!
По знаку г. Трикампа, которому надоело это причитанье, агенты взяли под руки старуху, чтобы вывести ее вон из комнаты.
Гудула сделала несколько шагов и затем опустилась на колени, плача и жалуясь, зачем она не умерла прежде, чем дождалась таких оскорблений, и г. Трикамп дал знак агентам оставить ее тут с ее причитаньями.
IX.
Итак сказал полицейский агент, обращаясь к Корнелиусу, вы видите, что нет достаточных оснований подозревать кого бы то ни было из приходивших сюда ни комиссионера, ни соседку, ни этого Петерсена. Стало быть или старуха украла, или молодая девушка, а так как я не считаю старуху способною на такую гимнастику, то и прошу вас самих, г. ученый, вывести заключение
Не спрашивайте меня ни о чем, сказал Корнелиус, я не знаю, что и думать; мне кажется, что я сплю и что все это не что иное, как ужасный кошмар.
Уж не знаю, возразил Трикамп, сон ли это, но мне кажется, что я вполне бодрствую и рассуждаю совершенно правильно.
Да, да, отвечал Корнелиус, лихорадочно шагая взад и вперед по комнате, вы рассуждаете совершенно правильно!
И логичность моего рассуждения неоспорима!..
Конечно, неоспорима!
И все обстоятельства дают мне до сих пор достаточное основание!..
Да, вы имеете полное основание!
Так в таком случае согласитесь со мной в том, что молодая девушка виновна!..
Так нет же! с запальчивостью отвечал Корнелиус, круто остановившись пред полицейским агентом. Нет! Этому я не поверю до тех пор, пока не услышу, что она сама сознается в этом!.. Да что тут толковать если бы даже она сама сейчас созналась пред нами, то все-таки я продолжал бы утверждать, что она не виновна!..
Однако попробовал возразить ошеломленный агент, не виновна да какие же у вас есть доказательства?
Да нет их у меня, я это отлично знаю, продолжал Корнелиус. И знаю, все те, которые вы приводите и мой собственный рассудок говорит мне, что эти доказательства очевидны ужасны неотразимы!..
Так в таком случае?..
Но моя совесть тотчас же возмущается против моего рассудка!.. Мое сердце говорит мне: нет! Этот голос, это отчаяние не могут принадлежать преступнице, и я клянусь, что она не виновна!.. Я не могу доказать этого но я это чувствую я уверен в этом и готов кричать это изо всех сил с томлением и со слезами!.. Не верь тем, кто ее обвиняет!.. Они лгут! Их логикалегко ошибающаяся земная логика моя принадлежит небу и никогда не лжет. Они взывают к разуму я обращаюсь к вере
Да послушайте же!..
Не слушай их, продолжал еще с большим увлечением Корнелиус, и помни, что в те дурные дни, когда ты в своей гордости ученого готов отрицать самого Бога довольно одного содрогания твоего сердца, чтоб убедить тебя в Его существовании!.. И как же ты хочешь, чтоб это неспособное лгать сердце обмануло тебя, когда дело касается Самого Бога?
Ну, сказал Трикамп, если бы полиция стала рассуждать таким образом!..
Да я вовсе и не стремлюсь убедить вас, возразил Корнелиус. Исполняйте вашу обязанность, а я буду исполнять свою!..
Вы будете исполнять вашу?..
Да, да ищите! ройтесь! шарьте! Громоздите доказательство на доказательство, чтобы совсем подавить ими это бедное дитя; я со своей стороны сумею собрать все, что может послужить к ее защите!
В таком случае, отвечал Трикамп, я не советую вам считать в числе ваших доказательств то, что я только что нашел в одном из ящиков этой молодой девицы!..
Что такое?.. спросил Корнелиус.
А вот эту сорванную с медальона черную жемчужину!..
Корнелиус схватил жемчужину он весь дрожал.
В ее ящике?..
Да, мой друг, да!.. воскликнул Бальтазар. В ящике ее комода вот сейчас только на моих глазах!..
Корнелиус стоял бледный, неподвижный, совершенно уничтоженный!.. Доказательство было так убедительно, так ужасно!.. Эта несчастная маленькая жемчужинка просто жгла ему руку.
Он машинально смотрел на нее, не видя ее но не будучи в состоянии свести с нее глаз!.. Бальтазар взял его за руку, но Корнелиус даже не почувствовал этого на него точно столбняк нашел, и он все смотрел на жемчужину.
Корнелиус! с беспокойством воскликнул Бальтазар, но Корнелиус быстро оттолкнул его и наклонился, как бы желая получше рассмотреть жемчужину, и поворачивал ее так, чтоб она отсвечивала.
Да что ты? пробормотал Бальтазар.
Посторонись! отвечал Корнелиус, и отодвинув его резким движением, Корнелиус побежал к окну и пристально стал разглядывать жемчужину.
Бальтазар и Трикамп с изумлением переглянулись, а в то же самое время Корнелиус, не говоря ни слова, бросился в кабинет.
Он с ума сошел, проворчал Трикамп, посмотрев ему вслед. Г. Бальтазар, не позволите ли вы мне дать моим людям по стаканчику кюрасо? Наступает уж день, и на дворе должно быть холодновато.
Сделайте одолжение, отвечал Бальтазар.
Трикамп вышел, Корнелиус обернулся, взглянул на старую Гудулу, которая, стоя на коленях в уголке, горячо молилась, и быстро пошел в кабинет к Корнелиусу.
X.
Ученый рассматривал с величайшим вниманием рукоятку ножа и замеченную Трикампом выбоину. Это исследование продолжалось несколько секунд, в течение которых унылый и упавший духом Бальтазар машинально смотрел на своего друга, нисколько не интересуясь его поведением. Корнелиус молча влез на стул и с тем же старанием исследовал железную проволоку от звонка и то, каким образом она могла быть разорвала
Куда проведен этот звонок? вдруг сказал он.
В залу, отвечал Бальтазар.
Корнелиус потянула за конец проволоки, ведущей к звонку, но никакого звона не последовало.
Ах! сказал Бальтазар. Она все предвидела, она сняла звонок.
Корнелиус, не отвечая ему, внимательно рассматривал, куда проходила проволока. Оказалось, что она была проведена сквозь жестяную трубу достаточной, впрочем, ширины. Проволока совершенно свободно вертелась в ней, и задержка, очевидно, заключалась не в трубе.
Посмотри на звонок, сказал Корнелиус Бальтазару, двигается ли он, когда я дергаю за проволоку?
Бальтазар послушно подошел к двери, решительно не понимая, в чем дело.
Двигается ли? повторил Корнелиус, дернув несколько раз за проволоку.
Едва, едва, отвечал Бальтазар, но звону нет никакого. Да и сам звонок как-то круто вывернут и как будто что-то поддерживает его в этом положении.
Хорошо, сказал Корнелиус, мы это сейчас увидим; поддержи-ка секретер, я влезу на него.
Бальтазар вернулся в кабинет и исполнил то, что требовалось. Корнелиус перелез со стула на секретер и с помощью ножа с трудом дотянулся до отверстия в перегородке, как бы желая испытать на себе трудность этого предприятия.
Едва Бальтазар открыл рот, чтобы спросить его, как вдруг он услыхал, что Гудула в соседней комнате зовет его. Он быстро вышел и нашел старуху в сильном возбуждении, окруженную прибежавшими на ее крик агентами.
Барин, кричала она, она убежала!
Христиана?
Да, барин, я встала с колен и в это время увидала, что она пробежала чрез комнату и выбежала в сад! Ах ты Боже мой! Бегите за ней, она что-нибудь над собой сделает!
А! Змееныш! воскликнул Трикамп. Она только притворилась мертвою. Эй, вы, вперед, чрез сад!
Все агенты с Трикампом во главе бросились вон из дома, а Бальтазар побежал в комнату молодой девушки, чтоб удостовериться, что Гудула сказала правду.
Христиана действительно исчезла, но в ее комнате он нашел пролезшего чрез отверстие в перегородке Корнелиуса. Ученый стоял пред кроватью, раздвинув занавески, и лицо его выражало живейшее изумление.
Да, да, ищи там, гневно сказал Бальтазар, убежденный, что причина изумления его друга заключается в бегстве Христианы. Ты видишь, что она виновна, так как она убежала!..
Я вижу, отвечал обернувшись к нему, весь дрожа от внутреннего возбуждения и сверкая глазами Корнелиус, я вижу, что она не виновна, а что мы преступники и дураки!
Что, ты с ума сошел?
И я знаю твоего вора, продолжал Корнелиус со все возрастающим возбуждением, и я тебе сейчас расскажу все, что он делал, и как он забрался, и как ушел!.. И я назову тебе его!.. И прежде всего он забрался не из этой комнаты, не через это отверстие, а чрез камин в твоем кабинете.
Через камин?
Да, через камин!.. И так как по своему обыкновению он добирался до металла, до твоего золота и серебра, то он прежде всего кинулся к твоему портфелю и взломал его стальной замок, затем к секретеру, взломал опять-таки его железный замок и, захватив твои флорины, дукаты и драгоценности, убежал, воткнув на прощанье нож в перегородку Затем, отодрав обои, он перескочил в эту комнату и уронил одну жемчужину А если ты желаешь знать, что сталось с твоим медальоном, смотри сюда!
Корнелиус раздвинул занавески у кровати и указал Бальтазару на небольшое распятие на стене. Оно оказалось сверху донизу вызолоченным и сияло ярким блеском
Вот что он сделал из золотой оправы..
Затем, опустив руку в служившую кропильницей раковинку у распятия, он вынул оттуда сплавленные вместе обе половинки хрустального медальона с цветком посредине.
А вот что он сделал из остального!..
Бальтазар с испугом смотрел на своего друга.
А если ты желаешь знать, как он вышел, продолжал, подтащив его к окну и не давая ему вздохнуть, Корнелиус, смотри!..
Он указал ему на самое верхнее стекло, в котором была пробита дыра как бы от обыкновенной пули, и так чисто, кругло и ровно, что ни один мастер не сумел бы сделать лучше.
Да кто же это наделал? воскликнул наконец Бальтазар, которому стало казаться, что он грезит.
О, глупец! Да разве ты не видишь, что все это наделала молния!..
Если б она упала к ногам Бальтазара, то и то он не был бы так поражен и только что он хотел попросить Корнелиуса объяснить ему все, как тот знаком велел ему замолчать и стал прислушиваться. В стороне набережной слышался шум, который, по-видимому, приближался по улице. Они открыли окно и увидели, что большая толпа с криками волнения подходит к самому дому. Толпа раздвинулась и пропустила несомые полицейскими агентами носилки, на которых лежало недвижимое тело Христианы.
XI.
Несчастная девушка бросилась в Амстель, откуда ее только что вытащил ночной сторож Петерсен.
Увидев это бледное лицо, эти, казалось, навеки закрывшиеся глаза, эти беспомощно протянутые руки, которых точно коснулся холод смерти, Бальтазар и Корнелиус бросились к носилкам, взяли молодую девушку на руки и перенесли ее к камину в зале, пред которым г. Трикамп предусмотрительно велел расстелить матрас. Тут они старались привести ее в чувство, согревали ее в своих объятиях, умоляя ее и называя ее по имени, как будто она могла их слышать. Но руки ее оставались ледяными сердце не билось более. При виде их отчаяния у всех сердце обливалось кровью. Они просили у нее прощения, обвиняли себя во всем! Весь наполнявший комнату и обступивший их народ плакал. Наконец, у Корнелиуса среди его печали явилась светлая мысль. Прижав свои губы к губам Христианы, он стал сильно вдыхать и выдыхать воздух, нажимая слегка рукой на грудь. Тем временем г. Трикамп велел принести бутылок с горячим песком, утюгов и тому подобных вещей, чтобы прикладывать их к рукам и к ногам молодой девушки Наступила минута тишины и самого ужасного волнения! Женщины шептали молитвы, мужчины смотрели, вытянув шеи
Ба! сказал кто-то. И сто́ит столько хлопотать для какой-то воровки!..
Бальтазар вскочил, но ему не пришлось ничего делать. Этого человека уже вытолкнули за дверь.
Она дышит! воскликнул задыхаясь Корнелиус.
Поднялись радостные крики. Все верили тому, что она украла; но к чему же служило бы несчастье, как не к тому, чтобы жалеть несчастных?
Несколько минут спустя Христиана очнулась, и легкая краска появилась на ее лице. Прибывший доктор объявил, что она спасена, и велел перенести ее в ее комнату. Оставшиеся с ней женщины раздели ее и уложили в постель. Корнелиус и Бальтазар вне себя от радости бегали то туда, то сюда; подавали сквозь дверь разные советы, спрашивали, не нужно ли чего-нибудь; разыскивали все, что было нужно, и беспрестанно с восторгом пожимали друг другу руки. Остальные мужчины с самым серьезным видом толковали около камина о наилучших способах оживления утопленников.
Г. Бальтазар, сказал Трикамп, я хочу уйти с моими людьми, молодую девушку нельзя арестовать в ее теперешнем состоянии
Арестовать!.. воскликнул Бальтазар. Так, значит, Корнелиус вам не сказал Да она не виновна!.. Мы знаем, кто вор.
Вы знаете вора? сказал Трикамп. Да кто ж он?..
Гром! ответил Бальтазар.
Г. Трикамп вытаращил глаза.
Гром?..
Ну да, господин Трикамп, сказал с легкою насмешкой Корнелиус, гром или, вернее сказать, молния! Вы прилагаете психологию к раскрытию преступлений, а я физику
И вы будете уверять меня, воскликнул вне себя г. Трикамп, что все это натворила молния?
О, она творит еще много другого! возразил Корнелиус. Она вытаскивает гвозди из кресел и вбивает их в зеркало, не разбивая его; вырывает ключ из замка и вешает его на гвоздь; осторожно раздвигает папиросную бумагу слоем расплавленной бронзы; протаскивает деньги в скважины остающегося закрытым кошелька; втыкает сапожные инструменты в потолок и так хорошо намагничивает их, что иголки, как сумасшедшие, бегают за молотком; переносит целиком с одного места на другое целую стену. Да вот, например, какую славную дыру пробила они в стекле у Христианы, как она ловко отделила обои; а этот медальон, обе половинки которого она спаяла, не повредив цветка, чтобы любезно доставить нашему другу самую лучшую эмаль, а его невесте свадебный подарок, какого не сумел бы сделать ни один мастер, и наконец золото с оправы, которым она позолотила распятие Христианы?