Проснулся я среди ночи, как мне показалось, от какого-то шума. Но в избе было тихо и темно. Дима сопел в дальнем углу, за окном было светло от лунного света. Я полежал, прислушиваясь. Меня знобило, во рту было сухо. Очевидно, все-таки простудился. Я тихонько, стараясь не разбудить Диму, слез с печки, подошел к столу, где стояли ясно видные в лунном свете кружки. Едва поднеся кружку ко рту и сделав глоток, я вдруг услышал легкий скрип, потом где-то чуть слышно хлопнула дверь. Я замер. Кто здесь мог быть? Какая дверь хлопнула? Входную дверь Дима запер на засов, это я еще помню, пока не заснул.
Под окном послышался легкий скрип снега, я повернулся и вдруг едва не заорал от ужаса. В окно заглядывал призрак. Ей-Богу, я не суеверный и как выглядят призраки, знаю только по голливудским фильмам. Но то, что я увидел, было пострашнее любого фильма ужасов. Нечто безликое, бесформенное, с двумя дырками на белом фоне. Только я собирался вскрикнутьупырь исчез. Я бросился в сени, что-то с грохотом рухнуло, я едва нашел дверь, отодвинул засов, выскочил на крыльцо. Никого! В избе что-то проворчал Семенцов, потом крикнул:
Ты что, охотник, чокнулся?! Влезай обратно, воспаление легких тут с тобой заработаешь. Всю избу выстудил.
Я вернулся, все еще трясясь то ли от страха, то ли от простуды.
На мои заверения, что я видел в окне упыря, Дима проворчал:
Во-первых, пить надо меньше, во-вторых, в здешних местах примета есть верная: если кто в феврале в речку окунется, тому всенепременно среди ночи упырь явится. Иной раз с собой уводит. Тебя, слава Богу, в покое оставил. Ложись да попей еще травки из термоса. Я действительно скоро заснул.
Утром от простуды не осталось и следа. Я чувствовал себя свежим и готовым на любые подвиги.
Первым делом я вышел и обошел вокруг дома. К утру пошел снег, и никаких следов я нигде не нашел. Правда, обнаружил пристройку к избе как бы с отдельным входом. Но на дверях висел могучий ржавый замок, который явно очень давно не открывался.
Дима, заметив мои изыскания, сказал, что пристройкаэто сарайчик для дров и запаса продуктов и что войти в нее можно только из избы, что еще раз доказывает, в каком состоянии я был ночью, когда мне могло привидеться все что угодно.
Настаивать я не стал, но кое-какие наблюдения оставил при себе.
Глава десятая
После завтрака Семенцов велел собираться.
Пойдем, прогуляемся. Ружья на всякий случай возьмем, а рюкзаки не надо.
Мы встали на лыжи и средним ходом пошли вдоль ручья, потом по болоту. Часа через полтора кончилось болото, мы прошли небольшую сосновую рощу и вышли на поляну, где стояли три избы, чуть в стороне дымились две трубы.
Кооперативная артель «Красный горшечник», усмехнулся Семенцов. Пойдем, посмотрим, что они здесь поделывают.
В ближней к лесу избе нас встретил мужик в фартуке, заляпанном глиной, надетом поверх ватника. Как оказалось, бригадир Михаил Семенович. Он приветствовал нас довольно радостно:
О, премия приехала!
В избе стояли два гончарных станка, за которыми сидели мужики. Мы посмотрели, как они крутят гончарные круги, как ловко, мягко, почти любовно оглаживают стенки будущих кринок, мисок, тарелок, и отошли к столу.
Скоро в избу собрались все обитатели поселка. Их оказалось четверовсе мужеского пола.
Семенцов вынул откуда-то из-за пазухи мешочек, извлек из него несколько пачек денег, как я заметил, все бумажки были десятитысячными и в банковской упаковке. Дима раздал каждому по две пачки, заставил расписаться в ведомости.
Ну, пошли, посмотрим, что вы за это время сотворили, сказал он, потом добавил:это наш рекламщик, он же искусствовед. Будет вашу работу оценивать. Мы перешли в соседнюю избу, которая, очевидно, служила складом готовой продукции.
Здесь на полках стояли самые разные горшки, горшочки, кружки, миски. Часть из них были простые, призванные, очевидно, служить в быту, но несколько полок были заполнены, как мне показалось, просто шедеврами. Обычная глина, покрытая глазурью и расписанная превратилась в нечто феерическое. Впрочем, я не очень искушен в таких делах.
Когда забирать будете? спросил Михаил Семенович.
Машина заказана. Дня через два будет. Берет оптом всю роспись для Москвы и Питера Валерий Александрович Ольшевский. Остальное распределим среди мелких оптовиков, как всегда. Продадим, поедешь как всегда в Вологду, получишь как обещано, десять процентов от общей суммы. Думаю, набежит неплохо.
Ладно, пока на премию до зарплаты поживем.
После обеда и, естественно, небольшого возлияниямного бригадир пить своим подчиненным не позволилмы передохнули и отправились в обратный путь.
Уже в избе Семенцов, удобно устроившись «на троне», с усмешкой сказал:
Ну что, недоумеваешь? А все просто! В этих вот местах, как раз где артель работает, глины хорошие, когда-то, еще начиная с XVIII века, примерно годов с 80-х, был здесь полукустарный заводик. Наладил местный купец Прохватилов производство фарфора. Сначала чуть было не прогорел, фарфор получался низкого качества, потом дело пошло. Пару мастеров выписал из-под Москвы, с тамошнего фарфорового завода, и посуда, сервизы здешние стали вскоре славиться на весь Север России. Вот на месте этого заводика и организовали мы с шефом кооператив, нашли мастеров, художников, печи сложили, оформили на подставное лицо, конечно, но абсолютно легальный. Изделия, как видишь, классные, идут нарасхват. Надо бы дело расширить, заводик здесь небольшой построить, но шеф опасается: налоговая полиция, рэкет, да и вообще зачем светиться А так все прилично, красиво, доход немалый. Эта поездка ознакомительная, в следующий раз поедешь один с нашим охранником. В общем, эта часть дела некоторое время будет на тебе. А теперь давай ужинать и спать. Завтра на рассвете выходим.
На следующий день к вечеру мы без приключений добрались до деревни Чикино, где нас ждал Петя в своем шикарном финском костюме и с «нивой».
Еще через пару дней мы были в Питере и получили очередную премию в 200 зеленых.
Получая ее, я мельком в одном из ящиков стола вдруг увидел знакомый сверток.
Когда Дима уехал на бумажный склад, я проскользнул к нему в кабинет и развернул сверток. Это была тарелка. Могу поклясться, что та самая, которую показывал нам Иван Васильевич, или очень похожая на нее. Но в таком случае почему так открыто ее держит Дима? Ведь не я один мог войти к нему в кабинет и заглянуть в стол!
Глава одиннадцатая
Часам к одиннадцати Евграф Акимович окончательно решил идти на прием к шефу милиции. Он позвонил секретарше шефа Наденьке, попросил соединить, если у шефа никого нет. Надя Козлова, прозванная Керосином за постоянную готовность нахамить любому, по ее мнению нежелательному для шефа посетителю, на этот раз почему-то весьма приветливо сказала, что в настоящий момент у Леонида Кирилловича товарищ из соседнего ведомства, но она немедленно позвонит, как только Леонид Кириллович освободится.
Сообщение Керосина и в особенности ее вежливость несколько обескуражили Евграфа Акимовича. Обычно представители ФСК не приходили сами к ним в прокуратуру, а вызывали их в свои кабинеты.
Надя позвонила через десять минут.
Леонид Кириллович освободился.
Старший следователь взял папку с текущими делами и скоро был в кабинете.
Садись, Евграф. У тебя ко мне дело, а у меня к тебе разговор. Но сначала рассказывай ты. Слушаю.
Товарищ полковник, надо дезу запускать. С ходу начал старший следователь. Утечка у нас где-то есть.
Дезу, говоришь? Пожалуй. Полковник помолчал, потом без перехода сказал:Соседи вот на крупную партию контрабанды опия-сырца вышли, просят наши сводки. У тебя что по делу Николаева, Ходжаева и других?
Все, что есть, я вам в рапортах изложил. А что есть у них, мне неведомо. Знаю только, что сведения от нас уходят. И не к ним, а прямиком в группировки. Из-за этого ничего пока не предпринимаем.
Сделаем так, Евграф! Я устрою тебе встречу с майором из ФСК. Вы обменяетесь с ним данными. Глядишь, наша деза и им на пользу пойдет.
После обеда Евграфу Акимовичу позвонил майор Коренев из ФСК, еще через полчаса старший следователь был у него.
Майор Павел Дмитриевич Коренев оказался молодым человеком лет тридцати, мальчишкой, с точки зрения Евграфа Акимовича. «Быстро они в званиях нынче растут. Вон Слава у нас все в капитанах ходит», мельком подумал старший следователь.
Присаживайтесь, Евграф Акимович. Рад случаю познакомиться. Наслышаны о ваших громких делах. Оно и понятно, что наслышаны, коли громкие. Давайте по порядку. Я с рапортами ознакомился, но, может, лучше вы сами расскажете обо всем. А потом и я свои карты выложу.
Рассказывать особенно нечего, Павел Дмитриевич, старший следователь намеренно назвал майора по имени-отчеству, как бы принимая товарищеский, доверительный характер разговора. После этого он пересказал все, что знал сам о смерти Николаева, об убийствах Шалыгина, Фильки, Ходжаева, о смерти Мамлюкова. Отсюда вывод: есть у нас где-то утечка информации, иначе не знали бы в группировке «Пророка» о том, что мы вышли на Расула, что мы наблюдали за квартирой на Замшина. Кроме того, последняя облава на Некрасовском рынке, где должен был объявиться человек «Пророка», фактически была сорвана. Кто-то человека предупредил.
А как вы об этом узнали?
Ходили мы за неким Ильей, который причастен был к делу Николаева. Похоже былопустышку тянем. Мелкие торговые связи. Продавал, чтобы заработать на наркоту. Походили, да бросили. Людей на серьезные дела не хватает. Думаемникуда не денется. Вдругзвонок! Звонит мне некий Шурик, близкий дружок Ильи. Последнее время в одной квартире жили, тоже наркоман, конечно. Слышу по голосув панике!
Евграф Акимович, Илью убить хотят!
Кто? За что?
Не могу говорить по телефону, но знаю, что убьют.
Назначаю ему встречу в мороженице на Московском проспекте. Он приходит в парике каком-то дурацком, темных очкахнасмотрелся боевиков, одним словом.
В чем дело, Шурик, говорю?
Он молчит, оглядывается. Потом говорит:
Евграф Акимович, Илья всегда был чистый. Так нужно было.
Ничего не понимаю. Почему нужно было? И какой же он чистый, если травой торговал?
Вы не понимаете, говорит мне этот малец, а сам трясется весь. Я все вам скажу, если вы его спасете. И чуть не плачет.
Ну пообещал я ему сделать все, что могу, а он не верит, говорит, я сам пойду с Ильей, если его будут убивать, я успею крик поднять, пусть и меня тоже но, может, убийц схватят.
Тут я разозлился, говорюда расскажи ты толком, что к чему. Ну вот и выяснилось, что Илья работал сторожем на складе небольшой фабрики, выпускающей мелкий трикотаж. Склад всегда завален. Продукция идет плохо. Импорт душит. Вот там среди тюков складывали опий, который откуда-то в Питер привозили. А Илья-то засветился. Тут вчера он записочку получает: «Отец в последний раз тебе посылочку шлет. Потом кормись сам». Илья перепугался, пошел на Некрасовский и мелкому торгашу вместе с деньгами за траву передал записку: «Ко мне нельзя. Со мной сероглазые гуляют». Тогда ему позвонили, и кто-то сказал: «Илюша, придешь на рынок послезавтра ровно в 12 часов дня. С тобой дядя Гена поговорить хочет». Он мне все это сказал. Я говорюне ходи. А Илья только рукой махнул.
Все равно найдут, а там народу много, глядишь, не тронут. Как я его ни уговаривал, слушать не стал. Обкололся, до сих пор пластом лежит. А я к вам.
Мы быстренько организовали облаву, да только никто к Илье не подошел, и вообще на Некрасовском ни одного самого захудалого торговца не было. Илью мы пока отправили к старикам родителям на Украину, в село. А сами вот сидим сложа руки.
Дядя Гена нам, пожалуй, известен. На Некрасовском в комке сидит, а вас порадовать могу, сказал майор. Дело это мы у вас заберем, все целиком. Слишком уж далеко зашло. А деза, пожалуй, дело нужное. Это хоть и ваши проблемы, да могут и нас коснуться.
Евграф Акимович вроде почувствовал облегчение, но в то же время жаль ему вдруг стало с «Мефисто» и Михальченко расставаться.
Вернувшись к себе, он тщательно подобрал бумаги, оставив все, с его точки зрения важное по Михальченко, составил сводную справку, вложил в конверт, опечатал и отправил майору Кореневу.
Потом сходил к генералу, попросил разрешения просмотреть личные дела некоторых сотрудников в отделе кадров.
На просмотр личных дел у Евграфа Акимовича ушло всего полтора часа. Он сделал себе в блокнот кое-какие пометки, потом сел за составление «Плана операции». По плану этому выходило, что они привозят в Питер Илью и выставляют его как подсадного. Омоновцы, естественно в гражданском, будут ждать своего часа. Илья должен явиться к дяде Гене на Некрасовский.
Составив план, Евграф Акимович опять же вложил его в конверт, запечатал как положено, и, зная, что шефа на месте нет, пошел к Наде:
Наденька, как настроение, как шеф?
Настроение поганое, а шефа нет, тут же отреагировала Надя-Керосин.
Передайте, пожалуйста, ему срочно, как только появится. И, положив конверт на стол, старший следователь удалился.
Через два дня ровно в 12 на Некрасовском по условному сигналу была устроена облава. Коммерческий ларек был закрыт наглухо, металлические шторы опущены. Удалось, правда, взять пару наркоманов, которые, не зная об облаве, пытались сбыть свои «конфетки». О дяде Гене никто из них толком ничего не слышал. Говорили в один голос, что где-то на рынке есть такой человек, но кто он, никто не знал. Директор рынка, правда, сказал, что этого самого дядю Гену, или Геннадия Охлопина, знает, лицензия у него в порядке, но со вчерашнего дня ларек закрыт. Заболел, наверно.
А еще через полчаса Надя-Керосин сидела в кабинете у бывшего своего шефа и в присутствии Евграфа Акимовича «кололась», размазывая слезы по некрасивому, круглому, как непропеченный блин, лицу. Да, полтора года назад познакомилась с парнем. Звать Евгений, фамилия Коротаев. Видный, красавец, богатый. Влюбилась сходу. Подарки делал, деньги давал, потом сказал, что хорошую жизнь заработать надо и велел приносить с работы любые справочки, если будут в них упоминаться Мухамед, дядя Гена, он и вообще все о наркоте. За каждую копию сначала подарки делал, зеленые давал на мелкие расходы, а последние месяцы ничего не дает, только говориткопить надо, в семейную копилку складывать, жениться обещал.
Небось страшновато было в сейф-то лазать? спросил шеф.
А ничего страшного, простодушно ответила Наденька. У меня второй ключ ведь есть. Я дверь закрою, мало ликолготки поправить, нужную бумажку выну, почитаю, потом дома по памяти запишу, если много, то главное выписывала.
Вот и закончилась карьера НадиКеросина, Надежды Ивановны Козловой, выпускницы ПТУ по профессии машинистка. Проработав в УВД четыре года машинисткой, потом, когда многие разбежались по коммерческим структурам, была переведена в секретари к начальнику. Жаль девочку, может, и злобилась от страха и безнадежности.
Ну что делать будем? прервал его размышления Леонид Кириллович, когда Надю увели.
Ничего не будем делать. Мы все ФСК передали. Они теперь и будут суетиться.
А как с Михальченко?
Ну! Здесь повременим. Михальченко к наркоте, по-моему, имеет косвенное отношение. Поживемувидим.
С тобой, Евграф Акимович, хлопот не оберешься. Но тут ты прав, издательства им отдавать жаль. Действуй!
Глава двенадцатая
Ближе к вечеру ко мне подошел Семенцов.
Стас, не уходи после работы, поедем к боссу.
До конца рабочего дня я успел сходить с Томой на кофе с пирожными, по дороге мимоходом осведомился, как поживает Коля. В ответ Тома пожала плечами.
Звонит время от времени, мне сулит золотые горы, тебе, сам понимаешь, сосновый мундир.
Однако не появляется!
Занят! Коммерсант! усмехнулась Тома.
Впрочем, ему в издательство вход заказан. Охрана у нас строгая.
Вечером на семенцовском «вольво» мы отправились к директору. Однако не в его люкс-апартаменты, а на Васильевский, в небольшую двухкомнатную квартирку на Одиннадцатой линии. Конечно, здесь особого шика не было, но мне, честно говоря, такой обстановочки, сколько ни лови бандитов, век не видать.
Виталий Алексеевич был один, и это меня слегка удивило. А как же вездесущий Василий?
Как бы отвечая на мой вопрос, Михальченко сказал:
Это моя нелегальная квартира. Убегаю от мира. Хочется иногда побыть одному. Мне все друзья твердятопасно, не отпускай от себя Василия, а то и вторую гориллу заведи. Так ведь от судьбы не уйдешь. Здесь в чистом углу мое спасение.