Мы долго пялились друг на друга. Потом «рыболов» спросил:
Ты один, что ль, из городу притопал?
Я кивнул и тут же мысленно обругал себялучше бы соврать, что с отцом, который чуть поотстал, но скоро догонит.
Поня-а-а-атно. И мальчишка замолчал, как видно, тоже выбитый из колеи неожиданной встречей. Он с интересом разглядывал меня, соображая.
А я тут вот рыбу, значит, ужу. Ты рыбу удить умеешь?
Я помотал головой.
А Поня-а-атно. И опять молчим. Как у вас там в городах это девчонки-то?
Он ухмыльнулся, а я удивлённо мигнул: что«девчонки»?
Папаша-то у тебя кто? «Рыболов опять сменил тему.
Архитектор. Тут и сочинять не нужнодолжность отца, не такая уж важная, называлась красивым и «значительным» словом. В глазах мальчишки мелькнуло что-то вроде испуга, но потом он снова окинул взглядом мою потёртую и кое-где заштопанную тунику, и понимающе хмыкнул:
Ну, да ты врать умеешь Архинекторы во дворцах белокаменных, а сынки их на лошадях с мечами, и гвардейцы с ними
Не знаю, кого он называл «архинекторами», только ясно, что в голове у деревенщины был по этой части кавардак.
Не «архинектор», а архитектор!
Да хоть бы и архипипектор! Он засмеялся неприятно, и я подумалкак жалко, что такое хорошее место оказалось испорчено: бродить тут мне больше не хотелось, надо было поскорее избавиться от этого глупого пацана с удочкой и идти домой.
Ты первый раз тут? спросил он.
Первый
Небось и рыб наших не видел Во, гляди! Он ухватил меня за локоть расцарапанной, в ссадинах и цыпках, рукой, подвёл к берегу. Видишь?
Да где?
Ты глянь лучше-то! Тут он толкнул менянесильно, но берег был скользкий, так что я сел в воду, перепугано взмахнув руками. «Рыболов» захихикал, но помог мне встать.
Городские все неуклюжие, как бабы А ты, вообще-то, пацан или девка, а?
Я промолчал и хотел вылезти на берег, но «рыболов» не дал, пихнув снова. Глазки у него сделались колюче-гадкими.
Ты к моему пруду не ходи больше, понял? У вас там, у пипекторов, своих прудов хватает, небось.
Не приду, пробурчал я, сжал зубы.
И ладно.
Я опять хотел выйти из водыа он опять толкнул.
Покажь, пацан ты или девкатогда пущу.
Хоть бы не зареветь, подумал, а то вообще забава ему будет
Я отступил в воду дальше. Берег делался круче, а плавать я не умел. Пацан стал посвистывать и шлёпать удилищем по воде.
Эх, чего с тебя взять Ладно, зайдёшь по горлопущу.
Но я решил стоять на месте. Кажется, пацану уже наскучила забава, он зевнул.
Эй!
Окликнули от дороги. Среди деревьев стоял мальчик в странном нарядекороткая, облегающая курточка, чёрная с золотым шитьём и такие же короткие штанишки. У него было круглое лицо, а глаза, видно, по девчоночьи красивые, он зло сощурил.
Мой враг явно перетрусил не меньше, чем я сам минуту назад. А я уже не боялся. Было только стыдно.
Ты, конопатый с палкой, подойди!
«Рыболов» двигался крошечными шажками и остановился довольно далеко от мальчика в чёрном.
Обычно я не трачу время на таких, как ты. Тех, кто мне мешает, я просто уничтожаю. Впрочем, и в этом давно уже не случалось необходимости. Я даже соскучился. Для развлечения моего друга, я покажу, что бывает с теми, кто забывает уступить дорогу. Мальчик в чёрном замолчали как-то странно застылтак застыл однажды на моих глазах больной падучей, перед тем как забиться в судорогах. Я испугался, что с мальчиком случится то же самое. Но тут «рыболов» быстро присел, раскинув руки, будто курица. Пальцы его стали хватать траву, он пытался впиться ими в дёрн и тут же сломал себе ноготь. Я хотел отвернуться, но, как в дурном сне, не мог. «Рыболов» вырывал комки земли вперемешку с травой и запихивал их себе в рот. Глотал, давился, кашлял. Слёзы и сопли текли по его лицу, и, наконец, я пересилил оцепенение и крикнул:
Брось ну, брось же!
Мальчик в чёрном будто с усилием перевёл взгляд на меня и кивнул. «Рыболов» упал на траву, быстро, перебирая руками и ногами, как паук, отполз на несколько шагов и замер, скорчившись. Я знал почему-то, что он жив.
Да. Он неприятен изнутри так же, как и снаружи. Хорошо, что ты рано прервал меняиногда утрачивается чувство времени, тем более, что этим давно уже не занимался. Он помолчал, потом, наверно, решил уточнить:Наказанием тех, кто огорчает моих друзей. И опять пауза. У меня давно не было друзей. Я отвык. Ты прости, если я что-то делаю не такговори сразу.
Он пристально посмотрел на меня. Я испуганно кивнул.
Не бойся. Он будто хотел улыбнуться, но то ли передумал, то ли не сумел. Мой друг никогда не станет моим врагом. Я умею выбирать. Это я хорошо делаю.
Уже в кровати я понял, как сильно устал за день. Ноги гудели, а стоило закрыть глазаи я будто падал куда-то. Сперва это пугало чуть-чуть, перед глазами то и дело мелькали цветные картинкивсё, что виделось за день, но какое-то игрушечное, я понял, что могу обращаться с ним, как с мозаикойпереставлять кусочки и даже менять их, плохое делать забавным и нестрашным, делать свет ярче, ускорять или замедлять время.
Потом опять закружилась голова. Я раскинул руки, потому что хотел нащупать кровать и уцепиться за неё для надёжности. Но вокруг была только прохладная пустотаи какой-то шум.
Прохладная морская пена, почему-то подумал я. Я лежу на морской пене. А подо мнойбездна, тыщи метров бездны. И я утону. Я не умею плавать, но даже если бы умел
Так лети! сердито сказал голос. То есть, я сперва решил, что сердито. Голос был незнакомый, какой-то напряжённый, тревожный.
Как? Как я взлечу прямо с воды, я же не чайка! Я отказался ею быть, я обозвал её, нехорошо обозвал
Глаза того, кто говорил со мной, оказались близко-близко.
Налетит ветер
Ветер дул в темноте, сильный, упругий. Он бы легко меня поднял и унёс, если бы не вода. Как сделать, чтобы моё распластанное на волнах тело оторвалось от этой прохладной бездны?
При чём тут вода? сказал Он. Когда ты боишься. Глубины внизу или высоты вверху. Вот и болтаешься между ними, как поплавок.
Я разозлился на себя до слёз. Вот и он тоже презирает меня за страх. Ну и ладно. Не надо мне таких друзей. Никого мне не надо тогда. Я сам
Шквал смял поверхность моря, как удар громадной ладони. Сначала я был на гребне волны, а потом понял, что обезумевший воздух несёт меня бокомтак однажды перед грозой ураганный ветер расшвырял по небу ласточек, не успевших или не пожелавших укрыться.
Город кончается на западе, немного не дотянувшись до моря. Дальше, далеко в море, уходит прямой и тонкий мыс с крикливыми чайками, рокотом гальки и шорохом волн. Город обрывается у мыса, у нагромождения утёсов, разделённых трещинами, в которых плещется вода. Там полно скользких обломков скал, торчащих из воды, а в расщелинах водятся морские дракончики с ядовитыми шипами.
Перебраться на мыс по утёсам нелегко, и я ни разу не решился на это. Мама вообще строго-настрого запрещала даже подходить к Стреле.
Каждые несколько лет находится юный болван, готовый покрасоваться перед дружкамии хорошо ещё, если дело кончается только сломанной ногой, рукой или ребром, вторил ей отец.
Я не болван, говорил я. И вы это знаете.
Да, соглашалась мама. Но когда я была маленькой, у Стрелы один мальчик сломал позвоночник, и он вовсе не собирался перебиратьсяего толкнули нечаянно.
Толкнуть могут на улице, из упрямства возражал я, вовсе не собираясь прямо сейчас бежать на Стрелу. Там было, конечно, интересно, но дорога туда и обратно занимала большую часть дня, это имело бы смысл, надумай я и вправду перебираться на мыса просто постоять на берегу, мечтая о том, чтобы стать лёгким и ловким, прыгуче-летучим, неуязвимым для камней и волн
На самом конце Стрелы стояла древняя башнямаяк. Говорили, что когда-то она была намного выше, и строили её вовсе не для того, чтобы подавать сигналы морским судам. Говорили даже и такое, что когда-то эта башня стояла не на самой Стреле, а на окраине города. Говорили, её возвёл сам Проклятый, и в ней он занимался своими страшными делами
Но явившийся из чужих земель маг уничтожил Проклятого, и от удара его огненного кулака верхнюю половину башни снесло, как срезало, а потом какой-то непостижимой магией она и вовсе сместилась в пространстве. Управители города сперва собирались довершить дело, чтобы не оставить даже и памяти о ненавистном чернокнижникено башня оказалась на диво крепкой, не иначе заколдованной. Полвека она пустовала, а затем, когда Проклятый и его дела ушли в историю, «угли подёрнулись пеплом», и новые власти распорядились устроить в башне маяк.
Маяку там было самое местоСтрела и рассыпанные со всех сторон от неё подводные утёсы грозили гибелью кораблям в туман или в шторм.
Человек, который решился пойти в смотрители маяка на Стреле, наверняка был или отчаянным храбрецом, или просто чокнутым, рассуждали мы, мальчишки, глядя с берега на темный клык маяка. При этом сами же воображали себя в роли такого странного и отважного отшельника. Никто из нас не знал, кто сейчас служит смотрителем на маяке, стар он или молод, и что заставило его взяться за такую работу.
Идём, сказал мне Мальчик. Тогда он впервые появился прямо у нашего домасолнечным утром он был полоской чёрной краски на белёных камнях стеныили трещиной в темноту. Я понимал, что боюсь егоне из-за его непостижимой силы, а скорее потому, что моё первое с ним знакомство оказалось связано с той омерзительной сценой Я хотел избавиться от этой связи, чтобы получилось так, что Мальчик, выручивший меня у пруда, стал моим другома жестокой радости, упоения в его глазах в тот мигне было. Ведь я мог просто ошибиться тогда
Я пошёл за ним, ни о чём не спрашивая. Улицы были, как обычно, пустынныя привык к этому настолько, что удивился бы, случись иначе. Мальчик шёл впередия вдруг понял, что он удивительно грациозен. Он как будто упивался властью над своим же телом, он то шагал степенно, точно юный принц, то чуть ли не бежал вприпрыжкуно всё время это было как танец, как будто каждое движение его незагорелых ног и рук отработал гениальный танцмейстер.
В какой-то миг мне почудилосьМальчик не отбрасывает тени. Я почему-то не испугался и почти не удивилсяправда, тут же обнаружил, что тень никуда не девалась, наверно, она ненадолго затерялась в причудливых движениях, сиянии летнего солнца, белых камнях мостовой и тонких, изломанных линиях теней от веток дерева в саду за оградой.
Мне хотелось спросить его, почему он одевается в чёрное. И понять, почему он нисколько не загорел за два жарких месяца
Улица вывела нас на вершину одного из холмов, на которых лежал город. Дома и ограды расступились, отсюда было видно море.
Мальчик остановился, повернувшись ко мне. Кажется, он слегка запыхался, на лбу блестели капельки пота.
Он всё-таки настоящий, обрадовался яи одновременно испугалсяполучается, я ждал чего-то другого?
Он тихо засмеялся, встретив мой взгляд.
Идём, сказал он снова. К башне. И указал на Стрелу.
Я обмер от страха и радостичто-то должно было случиться.
Сильный ветер с моря на берегу сделался плотным настолько, что, казалось, ещё немногои я смогу отрывать от него комки. Утёсов, соединяющих Стрелу с берегом, почти не было видно из-за волн.
Мальчик прыгнул вперёд, обернулся, подал мне руку.
Он сумасшедший Зачем Разобьюсь.
Я шагнул
Он прыгнула я шагнул.
Кажется, ветер завыл и глухо хлопнул, как развернувшийся ковёр.
Дальше я почти ничего не помнил. Глаза Мальчика, то тёмные, то сияющие, и его ладонь. Он раз за разом прыгал вперёд, и я снова и снова хватался за его руку.
Я опомнился, когда стало тише. Башня-маяк была совсем близкозначит, мы уже какое-то время шли или бежали по косе, по ровной галечной тропе.
А вот и смотритель, сказал мальчик.
Я не заметил её сразу, потому что в сером платье она сливалась со стеною башни.
Девчонка. Я замигал, ища глазами другого, настоящего смотрителя. Девчонка не двигалась и, наверно, если бы не длинные её волосы, взбиваемые ветром, я мог бы и вовсе не заметить её.
Это девчонка, растерянно прошептал я.
У неё хороший слух, откликнулся мой спутник.
Онасмотритель?!
Не только. Даже не столько. ОнаСочинитель.
Кто?
Мальчик не ответил. Он шагнул к башне и потянул меня за руку. Девчонка не двигалась. У неё были странные глаза
Следить за огнём нетрудно. Рыбаки появляются два раза в неделю, оставляют еду, пресную воду, и заправляют бак маслом для фонаря. Только на самом деле масло я сливаю в другой бак, чтобы обогревать башню. Я люблю, чтобы тепло, а тут всегда ветер. А для фонаря масло не нужно ОН сделал так, чтобы фонарь светился сам. Только в городе об этом не знают. А то бы испугались добавила она с насмешкой.
А тыне боишься? Ты тут одна Если шторм, гроза, а рыбаков долго не будет. Ты даже не выберешься отсюда.
Хивенна перевела взглядкак будто смотрела на что-то далёкое над моей головой. Она делала так уже третий или четвёртый рази сначала я испуганно оборачивался, а теперь почти привык. Я знал, что ТАМ ничего нет.
Я мало чего боюсь.
Почему? вырвалось.
Те, кто жил в храме Лисиппа они не такие как обычные.
Я тогда не понялсказала она это с гордостью или с горечью.
* * *
Мой брат говорил, что меня подменили эльфы. Когда я жила дома, совсем ещё маленькая, все говорили, что я неправильная. Мама считала, что я, наверно, скоро умру, потому что очень хилая. Она мало обращала на меня внимания, зато почти никогда не лупилаа моих братьев часто лупила, потому что они баловались и шумели, отнимали друг у друга хлеб, молоко и яйца. Но меня и они не обижалиэто, наверно, из-за глаз. Папа говорил, что когда я смотрю на кого-то, тому делается нехорошо за свои поступки и даже дурные мысли. Поэтому, если кто-то уж очень бушевал, он мог стукнуть меня только сзади. Но я научилась вовремя прятаться, если чувствовала поблизости скверное настроение. Мы жили в деревне, и там было много укромных уголков, только зимой плохо, все собираются в доме и то и дело ссорятся.
Когда я болела, я придумывала себе всякие истории. Я могла часами смотреть на стену или на потолок, или на поли там каждая трещинка или шероховатинка превращались для меня в загадочное ущелье или заколдованную гору, или в древний замок. Папа иногда рассказывал нам сказки, и тогда они сплетались с моими историями. Однажды весной, после долгой болезни, я нечаянно стала бормотать какую-то историю вслух, хотя и тихо-тихо, и смотрела я перед собой, не двигаясь. Папа думал, что я брежу, и сел рядом, чтобы проверить, есть ли у меня жар. Но жара не было. Папа прислушивался к тому, что я сочиняю, и слушал очень долго. После он иногда сам подходил ко мне и просил рассказать о чём-нибудь. Сперва мне было трудно начинать историю вслух, но он спрашивал о том, о сём, и как-то незаметно история начинала течь сама. Потом и братья просили историй, только им хотелось, чтобы в историях было больше битв и тайн, и всяких мертвецов, а я иногда могла целый час рассказывать только о том, какие вещи стоят в комнате замка или какие деревья растут в лесу. Я рассказывала только то, что само хотело рассказаться.
А когда мне было семь лет, в деревню пришёл человек из храма в Лисиппе. Наверно, ему кто-то нашептал обо мне, папа думал, что это наш священниктот считал, будто во мне сидит бес, раз я так смотрю, и хотел «позаниматься» со мной, но папа не дал, и священник разозлился.
А храм в Лисиппе основал Проклятый, только все делали вид, что никакого храма давно нет, ведь считалось, что Проклятый убит чужим магом, а папа говорил, что Проклятого убить непросто, и сам король ничего не может поделать с адептами Лисиппы, поэтому все и притворяются, будто они победили Проклятого и его адептов.
А я так и не узнала, где этот храм, потому что я долго плакала, а потом спала, и меня везли в карете с закрытыми окнами.
В храме оказалось очень много детей. Только и сам храм был большой. Он прятался где-то в маленькой долинке между горами, и горы были всегда в снегу, а внизу почти всё время стояло лето, и деревья зеленели, и травы. Храм был как городвезде были разные домики, каменные и деревянные, побольше и поменьше. Вокруг домиков были сады, ручьи, овраги и камни. Всё это окружала высокая каменная стена, через которую не смогли бы перелезть даже взрослые.
Дети жили в своих домиках, а адепты давали им еду, одежду, и присматривали, чтобы дети не обижали друг друга. Сначала мне там очень понравилось, хотя я сперва скучала по папе, зато у меня был уютный домик, куда никто не мог войти без моего разрешения, а сама я бродила по садам и вдоль ручьёв, сколько хотела, а ещё я совсем перестала болеть.
Делать от меня ничего не требовалось, только раз в день приходил адепт. Он научил меня читать и принёс ужасно толстую книгу. В ней были собраны такие дивные истории, что все папины сказки показались мне тогда слишком одинаковыми и простыми. Книга начиналась с рассказа о том, как получился весь наш мир, потом в ней было написано про то, как самые первые существа учились строить земли и моря, и о том, как появились солнце и звёзды, леса и горы, и реки. И как на земле завелись звери, рыбы и птицы, а потом всякие другие существаи наконец, люди.