Боже мой! Если бы вы знали, как противны эти ловеласы, считающие, что нет легче победы, как среди продавщиц, кельнерш, модисток, горничных, шляпниц. Эти господа смотрят на таких женщин, как на рабынь, которые, чтобы получить несколько грошей в дополнение к своему нищенскому бюджету, готовы подставить свое тело первому встречному.
Эти господа приходят в магазин, тратят на что-нибудь двугривенный, отнимают у вас полчаса на разговоры, смотрят на вас глазами сатира, стараются прикоснуться к вам или сказать пошлый комплимент.
Нет, теперь я убедилась, что даже в кабаке лучше! Эти пьяные, все эти прожигатели жизни, которые являются сюда, они честнее тех отвратительных животных, с которыми мне приходилось разговаривать каждый день. Эти хоть откровенны и просто и ясно, не прикрываясь красивыми словами, говорят вам, что им нужно.
А те Когда мы, продавщицы, выходили после тяжелого изнурительного дня скучной неинтересной работы на улицу, нас уже ждали. Эти господа назойливо лезли к нам знакомиться, предлагая нам поехать ужинать, предлагали нам прогулку в авто.
Ну, что ж? Многие из нас ездили с ними, пытаясь забыть жестокую жизнь, которая почти ко всем из нас была жестокой мачехой. О, как я ненавидела этих милых господ, этих орангутангов с цветком в петлице (обязательно!) и с блудливым видом похотливых сатиров!
Я была молода, достаточно интеллигентна, много читала и, конечно, меня тянуло с кем-то поговорить. Поделиться мыслями. Меня тянуло к молодежи, конечно, я думала и о том, чтобы устроить свою судьбу и соединить ее когда нибудь с любимым. Я не прочь была и от приличного флирта, который, может быть, перешел бы в любовь.
Каждая девушка мечтает об этоми разве это неестественно?
Одним словом, я была настроена идеалистически и, как все девушки, мало знала жизнь. Однако, у меня хватало опыта, чтобы двумя-тремя словами отделываться от уличных приставаний.
В магазине мне приходилось быть любезной и приветливой со всеми, потому что мое время, руки, даже мысли были куплены. Зато на улице я принадлежала себе и могла отвечать на все приставания так, как они этого заслуживали.
Мало-помалу, я добилась того, что получила название недотроги. Меня оставили в покое, и, по крайней мере, те, кто был известен среди служащих девушек, как профессиональные ловеласы с авеню Жоффр. Я стала пользоваться даже среди самой распущенной молодежи некоторым уважением, как воплощенная невинность и святость. Да, да, так мне говорили все.
Какой-то остряк назвал меня «Шанхайской сенсацией» и сказал, что я, вероятно, единственная, из-за которой львы Гонконг-Шанхайского банка на Банде могли бы изменить своему вечному покою и встать со своего места. Вы знаете, конечно, эту шанхайскую шутку со львами?
Ну, вот. Название шанхайской сенсации прилепилось ко мне и меня иначе уже не называли. Вы, может быть, не поверите, но я знаю случаи, когда в магазин приходили, чтобы посмотреть на меняна девушку, которая так необыкновенно строга и нравственна.
Некоторое время тому назад, как-то перед закрытием магазина, вошли два господина. Один из них сразу приковал мое внимание. Это был брюнет средних лет, прекрасно одетый, с барскими манерами, вежливый, надушенный.
Другой с более прозаической внешностью что-то покупал и разговаривал со мною. Брюнет молчал и смотрел на меня. Я невольно сконфузилась.
Тогда брюнет сказал своему спутнику: «Ты надоел барышне. Кончай покупкии идем».
Они ушли, а на следующий день я встретила брюнета на улице, когда шла на службу. Часа через два он появился в магазине и направился прямо ко мне. Он покупал какую то мелочь, не переставая смотреть на меня. Что-то необычайное было в его взгляде, но вел он себя вполне прилично.
У меня не было причины говорить с ним резко, хотя резко, хотя смутное недовольство бродило во мне, вызванное его назойливым взглядом.
На следующий день я получила от него письмо, в котором он говорил, что очень заинтересован мною, что в моем лице есть что-то необыкновенное и так далее. Когда я вспоминаю это письмо теперь, мне кажется диким, как я могла так легкомысленно, так безрассудно поверить каждой строчке, каждому слову.
Письмо было написано умело, насыщено красивыми фразами и поэтическими образами. Он жаловался на одиночество, на серую, скучную жизнь, на отсутствие человека, с которым он мог бы делиться своими мыслями, на усталость жить.
В конце письма он говорил, что у него нет никаких скрытых мыслей, что намерения его чисты и благородны и я могу им вполне верить. Он приглашал меня прийти вечером в кино «Нанкин». Письмо было подписано: В. Лямин.
Как все это было трафаретно, банально! Но тогда я была так наивна, мне так хотелось беседы, хорошей, чистой беседы. Я долго думала, несколько раз меняла решенияи все же пошла на свидание.
Кто и за что осудит меня?
Глава 10ЦИНИЧНОЕ ПАРИ
Блондинка с вызовом посмотрела на своих слушателей.
Кросс угрюмо слушал эту повесть, сгорбившись и скрестив руки на груди. Горин беспокойно смотрел на блондинку. Он чувствовал, что она враждебно настроена к покойному Лямину и ждал, что Ира откроет какие-то новые, закулисные стороны жизни Лямина.
Ему было неприятно, что его любовь и уважение к Лямину могут быть поколеблены этим рассказом.
Горин поймал себя на том, что искренность этой женщины невольно подкупает его и образ его покойного друга начинает приобретать какие-то новые, незнакомые и неприятные черты.
Он знал, что Лямин вел рассеянный образ жизни, но всегда считал его образцом порядочности и джентльменства. В тоне блондинки ярко сквозили ненависть и презрениеони нарастали крещендо и должны были вылиться в каком то взрыве, в каком-то ужасном финале рассказа.
И Горин со страхом ждал этого финала, так как верил блондинке и понимал, что от нее теперь зависит восстановить или окончательно рассеять бледнеющий ореол убитого друга.
Простите меня, продолжала блондинка, за мой бессвязный рассказ: я пьяна, совсем пьянаот вина и воспоминаний. Может быть, я наскучила вам? Кому интересны эти воспоминания? Кому интересно слушать о таком скучном мещанском романе? Ах, вы считаете, что не скучно? Ну хорошо, я продолжаю.
Я подошла к «Нанкину», в котором мы должны были встретиться, и остановилась с бьющимся сердцем, думаявойти или не войти? Чем я рискую? Ничем! Всегда можно найти пути к отступлению.
Я вошлаЛямин ждал меня с билетами. Он подошел ко мне со своей чарующей улыбкой, поздоровался, назвав свою фамилию, и через четверть часа я чувствовала себя с ним вполне свободно, как будто мы были знакомы годы.
Он обладал необыкновенной способностью расположить в свою пользу. Он подкупал искренностью, задушевностью, чуткостью. Я никогда не была так весела и оживлена, как в этот вечер.
На экране шла какая-то американская драма, но мы почти не обращали внимания на картину. Около нас было пусто и мы, никому не мешая, могли разговаривать.
Лямин живо, остроумно, весело рассказывал о своих многочисленных заграничных поездках, о житейских впечатлениях и встречах. Я не могла оторваться от его лица, смуглого, живого при свете и бледного, таинственного, когда потушили электричество.
Его глаза блестели в полумраке, тонкие пальцы нервно комкали кинопрограмму. Он был насыщен силой, жизнью, странным обаянием. Я чувствовала, что бесповоротно увлеклась им, сразу, с первого вечера знакомства.
Сеанс кончился и мы пошли к выходу из кино. И здесь, в фойе, я получила первое предостережение, первую угрозу, которых тогда не поняла и не приняла на свой счет.
К Лямину подошел пьяный господин. В нем я узнала того покупателя, с которым Лямин пришел впервые в магазин, где я служила. Этот человек приблизился с хитрой, противной улыбкой, притронулся небрежно к шляпе и, глядя на меня, сказал Лямину:
Поздравляю, поздравляю, Виктор Николаевич, ты энергично взялся за дело. Я, кажется, почти проиграл Поздравляю
Лямин надменно посмотрел на него и сухо проговорил:
Я вас не понимаю О чем вы говорите?
Не понимаешь?
Пьяный грубо, нагло рассмеялся.
Лямин быстро взял меня под руку и мы вышли на улицу.
Пьяный дурак! пробормотал он и сейчас же извинился передо мною за эти слова и, вообще, за всю сцену с пьяным в кино.
Мы стали встречаться с Ляминым каждый вечер.
Я боялась за свою репутацию недотроги и «шанхайской сенсации», а потому наши встречи обставлялись тайной по мере возможности.
Легко предсказать, к чему мог привести такой роман между неопытной, идеалистически настроенной девушкой и таким блестящим, опытным и интересным человеком, каким был Лямин. История старая, как мир. Я отдалась ему
Не стану говорить об этом
Потом встречи встречи, свидания, любовный угар. «Фарреи», «Сирое», танцы на крыше «Парк-отеля», «Аркадия», «Ди-Ди», «Катэй-тауэр», «Амбассадор» и так далее.
Я забыла свою репутацию недотроги, «шанхайской сенсации», я не боялась уже сплетен и гордо появлялась с Ляминым в опере, в кино, дансингах и ресторанах.
В магазине, где я служила, меня встречали с насмешливыми улыбочками, значение которых разгадать было нетрудно. Люди счастливы, когда кто-нибудь поскользнется и полетит в тину, в которой сидят и они сами. Теперь на меня смотрели легко, возобновили приставания.
Ореол «сенсации» рассеялся навсегда.
Как-то раз ко мне пристал тот субъект, который пришел впервые с Ляминым и магазин, а потом вязался к Лямину в «Нанкине».
Он был опять пьян и делал мне гадкие предложения. Я наговорила ему дерзостей. Тогда, со злой усмешечкой, он вытащил из кармана какую-то бумажку, протянул ее мне и сказал:
На днях мы кутили с Ляминым и я заплатил ему ту сумму, которую проиграл. Мои пьяные приятели развеселились и заставили Лямина выдать мне расписку в получении денег. Не желаете ли прочесть?
Я машинально взяла эту бумажку, а он ушел с довольной улыбкой.
Я ношу эту записку с собою всегда, как первый страшный урок, полученный мною в жизни. Вот онапрочтите.
Блондинка в изумрудном платье вынула из сумочки смятую бумажку и протянула ее Кроссу и они прочли:
«Настоящее пари заключено между В. Н. Ляминым и К. С. Галлом в том, что Лямин обязуется в течение месяца с сего дня овладеть девицей, известной всем свидетелям пари под кличкой сенсация. Пари заключено на 200 долларов».
Дальше следовали подписи Лямина, Галла и свидетелей. Ниже стояла приписка:
«По представлении В. Н. Ляминым всех неопровержимых доказательств, жюри признало, что пари выиграно им, а потому К. С. Галл повинен уплатить В. Н. Лямину 200 долларов».
Еще ниже стояла подпись Лямина под текстом расписки в получении 200 долларов.
Глава 11ПОСЛЕ УГАРА
Горин с ужасом прочел бумажку.
Сомнений не было: подпись и приписка к этому отвратительному, циничному, ужасному документу были сделаны рукою Лямина.
Волна возмущения, гнева, презрения овладела Гориным и он поймал себя на мысли, что в душе обозвал покойного друга подлецом.
Кросс равнодушно, спокойно изучал бумажку, прищурив глаза.
Блондинка закрыла лицо руками и с минуту сидела неподвижно, снова переживая отвратительное оскорбление.
Потом приложила платок к глазам и полушепотом, с глубокой горечью в голосе продолжала:
Как описать вам мое состояние, когда я прочла эту бумажку? Я стояла на улице, прислонясь к стене какого-то дома.
Кругом гудел город, огромный город с миллионным разноязычным населением. Шныряли автомобили, суетились прохожие, занятые своими делами. Толпа бездушная, холодная, жестокая толпа
Кому интересна была трагедия, которая так внезапно разразилась надо мной? Кому интересно было, что целый океан горя, отчаяния и обиды обрушился на меня, затопив мою душу, закрыв от меня солнечный свет и все радости жизни?
Так нагло, так бессердечно и гнусно растоптать мое первое чувство, так обмануть, так надсмеятьсяподло, низко
Я стояла на улице и неподвижно смотрела куда-то в одну точку. Я не могла ждать сочувствия. В этом огромном городекто мог пожалеть меня? Вероятно, каждый сказал бы мне, что такие драмы здесь случаются по нескольку раз в день и что ничего особенного со мной не случилось.
Нет, меня могли только осудить, только оплевать. Я была одна, одна в целом мире. Я поплелась к себе домой, разбитая, больная.
В тот же день я написала записку Лямину, в которой сообщала ему, что все знаю, что убью его, если он посмеет показаться мне на глаза, и назвала его поступок так, как он этого заслуживал.
Через несколько дней я встретила его на улице. Лямин увидел меняи быстро перешел на другую сторону улицы. Подлый трус! Он испугался объяснений может быть, подумал, что я его оболью серной кислотой
Вместе с гневом на меня вдруг напал смех, истерический, бешеный смех. Он, мой любовник, прячется, бежит от меня! Эта мысль в ту минуту мне показалась необыкновенно смешной.
Хохоча, не в силах побороть этот дикий, больной смех, я бросилась домой, свалилась на кровать, корчась от хохота. Я очнулась в госпитале через неделю: организм победил нервное потрясение.
Потом потом определились последствия романа Я не хотела из гордости обращаться к этому подлецу за помощью.
Я заняла деньги и сделала необходимуютакую унизительную, такую страшнуюоперацию. В обстановке полной тайны, в ужасных условиях, в примитивной домашней «лечебнице». Но я осталась жива, как видите.
Я вышла на улицу и первый вопрос, который я себе задала, был: что делать? Из магазина меня выгнали, куда же теперь обратиться? Ябеженка, в Шанхае у меня никого нет, родители остались в СССР.
Нужно было не только житьнужно было платить долги.
Я стала искать службу.
Вы знаете, что такое искать службу в Шанхае? Я обходила систематически все магазины, все конторы, все учреждения и всюду натыкалась на отказ, а кое-где и на гнусные предложения.
Разбитая морально и физически, я уже подумывала о самоубийстве, когда кто-то дал мне мысль поступить в кабаре партнершей для танцев.
У меня не было сил бороться, рассуждать, я была раздавленаи я пошла служить в один ресторанчик на авеню Жоффр. Я имела успех.
Потом потомсреда, жизнь ночная, люди ах, эти люди! Я стала пить, опускаться Это пошло быстро, необыкновенно быстро.
Из простой кельнерши в ресторанчике я сумела быстро попасть, так сказать, в «примадонны», стала партнершей для танцев в этом хорошем кабаре. И вот я здесь.
Я не стану говорить об этой жизнивы сами ее знаете. Я расскажу лишь о том, как встретила здесь Лямина
Глава 12КРИК О МЕСТИ
Блондинка подумала, что-то вспоминая, потом продолжала:
Эта встреча произошла за несколько дней до убийства Лямина. Я увидела его сразу, как только он вошел в зал своей небрежной, так хорошо знакомой мне походкой. Лямин был не один. Он сопровождал прекрасно одетую, изящную даму.
Они сели в конце зала и Лямин что-то заказал. Я была в состоянии, которое по вечерам теперь для меня обычноя была пьяна. Мне захотелось вдруг подойти к Лямину, сказать ему что-нибудь резкое. Меня тянуло рассмотреть его даму, сказать ей, кто такой ее кавалер.
Я подошла к ним, когда начался фокстрот и стало темнее, остановилась и стала пристально смотреть на даму.
Она была очень хороша, хотя, несомненно, не молода. Смуглая, яркая брюнетка, с удивительно тонким и нежным лицом. У меня было к ней какое-то смешанное чувство. Мне было почему-то жаль ее. Но как ни странно после поступка Лямина, к этому чувству жалости примешивалась зависть и, пожалуй, ревность.
Я даже подумала тогда, не продолжаю ли любить Лямина. Но сейчас же отбросила эту мысль и быстро приблизилась к столику. Я стояла за спиной Лямина, так что он сначала не видел меня. Его дама с живым любопытством смотрела на меня. Я намеренно развязно коснулась плеча Лямина. Он быстро обернулся и смертельно побледнел.
Что? Что вам угодно?
Его растерянность развеселила меня.
Мне захотелось сказать ему все, что накипело в душе, захотелось крика, шума, скандала, захотелось, чтобы весь этот зал узнал, кто такой Лямин.
Что мне угодно? Немного я подошла к вам только для того, чтобы сказать вам, господин Лямин, чтобы сказать вам, Виктор Николаевич, что вы совратитель девушек, подлец и негодяй! Больше мне ничего от вас не нужно.
Лямин вскочил и сказал своей даме, что он не может сидеть в кабаре, где его оскорбляют пьяные кельнерши.
Это было жалко, противно и смешно при его элегантности и шарме. Я хотела было уже шлепнуть его по физиономии, близкая к истерике, но неожиданно вмешалась дама.