Да, мистер Холмс, я очень любил брата, весть о его смерти поразила меня, как громом. Но разве можно было думать, что такой жизнерадостный человек, каким был Эльджи, мог решиться на самоубийство! воскликнул баронет.
Я был поражен не меньше вас, милорд, согласился я с хозяином. Трудно предположить, чтобы человек, имеющий возможность пользоваться всеми благами жизни, не встречающий ни в чем себе преграды, так скоро утомился жить. Если не ошибаюсь, вашему покойному брату было не более тридцати лет.
О нет, ему шел всего двадцать восьмой год, а мне скоро будет двадцать два.
Холмс, продолжавший молчать, безучастным взглядом окидывал роскошный кабинет, его, по-видимому, не интересовал наш разговор; в продолжение последнего он только один раз что-то записал карандашом на своей левой манжете.
На громадном столе покойного баронета находилось множество всевозможных редких вещей. Они ярко блестели на темно-красном плюше, покрывавшем поверхность.
Рука моего друга совершенно машинально перебирала эти изящные предметы. Один из ножей почему-то особенно обратил на себя его внимание, Холмс взял его и стал рассматривать.
Вот странно, мистер Холмс, вы, как нарочно, выбрали любимую вещь моего брата, сказал хозяин. Я очень редко заходил к нему в кабинет: в университете так много дел, что дома оказываешься нечасто.
Я невольно улыбнулся, отлично зная, что все эти занятия английской молодежи заключаются в непрерывных спортивных тренировках, и не более того.
Представьте себе, продолжал баронет, каждый раз я замечал у Эльджи вот этот самый нож. Не правда ли, странно, мистер Холмс? Мне кажется, будь вы на моем месте, вы, наверное, увязали бы эту непонятную привязанность к ножу с самоубийством моего брата?
Вы меня заинтересовали этой вещью, милорд, заметил Холмс. Если бы я попросил вас дать мне этот нож на некоторое время?
Возьмите его совсем, мистер Холмс, на память об Эльджи, с которым вы были так дружны.
Холмс небрежно опустил подарок в карман.
Кстати, вы теперь надолго останетесь в Лондоне? спросил его баронет.
Мой друг вопросительно взглянул на хозяина.
Это не праздное любопытство, поправился покрасневший хозяин, я сделал распоряжение, чтобы тело моего брата было во что бы то ни стало найдено, и обещал наградить рыбаков и водолазов. Когда его привезут сюда, надеюсь, вы отдадите ему последний долг?
Едва ли это будет для меня возможно, сэр, так как я завтра намерен уехать в Алжир, спокойно ответил Холмс.
А, теперь понимаю ваше возвращение с Уайта. Доктора нашли, что вам необходим более жаркий климат?
Холмс неопределенно ответил:
Да, другие широты.
Распрощавшись с хозяином, мы ушли.
III
Ватсон, теперь скорей за дело! Едем, решительно сказал Холмс, когда мы вышли на улицу.
Куда? В Алжир, с вами? изумленно спросил я.
В Швецию, в Стокгольм. Узнайте, когда отходит пароход, и закажите нам отдельную каюту.
Привычки моего друга были мне известны, я не стал возражать и, позвонив в пароходную компанию, узнал все подробности.
Ближайший пароход «Титания» отходил из Гулля сегодня, в среду, в восемь часов вечера.
Холмс посмотрел на часы.
Поезд идет через два часа, у нас достаточно времени, чтобы позавтракать и уложить багаж.
Из вещей Холмс взял только два револьвера, мягкую дорожную шапочку и узкий кожаный футляр, который он засунул в боковой карман.
Этот загадочный предмет сопровождал Холмса во всех его экспедициях.
Посмотрю я на вас, сэр, недовольно ворчала почтенная миссис Пэгги, какой вы непоседа: не успели еще только сегодня утром вернуться домой и опять уезжаете! Куда это вас теперь несет?
Мы с моим другом Ватсоном отправляемся в Африку охотиться на львов, удовлетворил любопытство хозяйки Холмс.
Но ведь это чрезвычайно опасно, мистер Холмс! Уговорите его, мистер Ватсон, не делать такой глупости, ведь мистер Холмс не мальчик, чтобы прыгать по скалам за какими-то дикими кошками!
К сожалению, миссис Пэгги, я не могу исполнить вашего желания, иронически ответил Холмс, на меня возложено это поручение.
Я не знаю, кто поручил вам такое, но хочу выразить мое негодование по этому поводу, проговорила миссис Пэгги, возвращаясь из кухни с аппетитной яичницей на сковороде.
Стакан виски с содовой не помешает нам, Ватсон, сказал Холмс, пододвигая ко мне бутылку.
Мы быстро позавтракали.
Ждите меня, я вернусь сюда, коротко бросил мне Холмс, мне еще нужно сделать кое-какие распоряжения.
С этими словами он вышел.
Я остался один, стараясь привести в порядок свои мысли, чтобы найти логическое объяснение странному поведению моего друга. Миссис Пэгги оставила меня в приятной компаниис бутылкой старого шерри; в ее обществе я незаметно провел время до прихода Холмса.
Лицо его было более озабоченным, чем раньше.
Узел затягивается еще крепче, сказал он.
Но я не понял его слов.
Через пять минут можем ехать, добавил он. Миссис Пэгги, пошлите Дика за кебом.
Скоро мы уже катили на железнодорожный вокзал.
IV
Вот ваша каюта, джентльмены, указал нам помощник капитана, искоса взглянув на скудный багаж, который я держал в руках. «Титания» своевременно отчалила от пристани. Вскоре после отплытия колокольчик стюарда пригласил пассажиров к вечернему чаю в общую столовую.
Отправились и мы с Холмсом; но едва мы только вступили в ярко освещенную электричеством большую каюту, мой друг, окинув пытливым взглядом присутствующих, быстро повернулся к выходу, прошептав мне:
Вы оставайтесь здесь, Ватсон, а я велю подать себе чай в каюту, у меня вдруг закружилась голова.
Хорошо зная Холмса, я понял, что среди пассажиров оказался кто-то, кого он избегал. Меня это заинтересовало, и я остался в столовой. Пассажиров первого класса, исключая нас, было всего пять человек: две дамы и трое мужчин.
Когда путешествуешь на пароходе, как-то быстрее сближаешься с людьми, предназначенными тебе в спутники на несколько дней, тем более что с ними приходится встречаться три раза в день за общим столом.
Общество оказалось очень приятным: отставной капитан из Кейптауна, ехавший в Упсалу, где жила его замужняя дочь; сотрудник большой спичечной фабрики в Стокгольме, Сэнберг, серьезный, глубокомысленный швед, приезжавший в Лондон по делам своей фирмы, и атлет Джонни Эдерсон, ехавший в Копенгаген на международные соревнования борцов.
Одна из дам, пожилая шведка, была женой бургомистра из Мальмё, другая, очень красивая шатенка с темными глазами и загадочным взглядом, артисткой, выступавшей в одном из лондонских варьете. Звали ее Акка Субитова, она была русской по происхождению.
Чрезвычайно веселым рассказчиком оказался капитан: он точно из мешка вытаскивал массу различных анекдотов, темой которых была преимущественно его жизнь в южноафриканских колониях. Хвастовство «чемпиона мира», как себя называл Эдерсон, превосходило пределы возможногодаже угрюмый швед не мог не улыбнуться, выслушав его рассказ о схватке врукопашную с североамериканским гризли. Смеялась и артистка. Ее смех поразил меняон был какой-то особенный, в нем не чувствовалось веселья. Жена бургомистра, очень болтливая дама, с любопытством стала расспрашивать меня о моих ост-индских впечатлениях, когда я сообщил ей, что состоял там раньше на службе.
Составив мнение о своих собеседниках, я никак не мог понять, кого из них решил избегать Шерлок Холмс.
Уверяю вас, Ватсон, что у меня действительно закружилась голова, сказал он мне, когда я вернулся в нашу каюту и задал ему этот вопрос. Холмс сидел у маленького столика и продолжал делать в записной книжке какие-то заметки. Возле него на столе лежал подаренный лордом Коксвиллом нож. Не желая мешать моему другу заниматься, я взял нож в руки и стал рассматривать.
Сталь оказалась превосходного качества. Меня поразило странное клеймо заводаоттиск был сделан на незнакомом мне языке.
Кстати, Ватсон, откройте иллюминатор, я так здесь накурил, что нам будет не уснуть, сказал Холмс.
Я выполнил его просьбу. Возвратившись к столу, я заметил, что ножа там уже не было.
Я знаю, Ватсон, что вы привыкли выпивать на ночь стакан доброго красного портвейна, и уже позаботился об этом, смеясь, произнес он, вытаскивая из-под стола бутылку. Ах да, я совершенно забыл вам рассказать, кого я посетил в то время, пока вы ожидали меня дома!
Я насторожился.
Мне пришло на память, что я не успел выразить своего сожаления по поводу кончины баронета Коксвилла леди Ферфакс, чья дочь Маргет была объявлена невестой баронета. Бедняжка так любила своего жениха, что я застал ее в слезах. Она была одета в глубокий траур. И, нужно прибавить, он чрезвычайно шел к бледному личику блондинки.
Что же она думает по поводу самоубийства жениха?
Она отказывается верить тому, что покойный баронет мог с собой покончить: «Он слишком любил жизнь и меня»так она говорит.
Значит, вы, Холмс, подозреваете, что дело здесь идет не о самоубийстве?
Вполне уверен, что наш добрый друг не сам ушел из этого мира.
Вы предполагаете убийство?
Ватсон, к чему преждевременные предположения и гипотезы? Нужно все исследовать на месте и тогда уже
Холмс, не закончив фразы, вынул из кармана загадочный нож.
Мне кажется, что в этом предмете и есть разгадка. Однако поздно, давайте спать.
V
Холмс рассердился, когда узнал, что наш пароход довольно долго простоит в Копенгагене.
Я бы рад перебраться на другой, идущий в Гетеборг, оттуда по железной дороге мы скорее доехали бы до Стокгольма, но обстоятельства заставляют нас продолжать путь на этом пароходе.
Он по-прежнему не выходил из каюты, а если появлялся на палубе, то только ночью, когда все пассажиры уже спали.
Знаете, Ватсон, при дневном свете я совсем не могу находиться на палубе, голова кружится, говорил он.
Когда мы вышли в Балтийское море и были уже недалеко от столицы Швеции, Холмс, ввиду каких-то ему одному известных обстоятельств, все-таки выбрался при дневном свете на палубу. Моего друга трудно было узнать: его лицо было повязано платком, точно он страдал зубной болью, на плечи накинут дорожный плед, в который он ушел по самые уши, дорожная шапочка плотно надвинута на лоб, и из-под нее блестели зоркие глаза, будто Холмс за кем-то следил.
Заметив появление так странно одетого Холмса, капитан-«африканец» с любопытством спросил меня:
Вероятно, ваш друг очень болен, что он весь так закутался?
Да, его страшно мучает невралгия.
Куда вы с ним едете?
Мы направляемся в уже хотел было я назвать цель нашего путешествия, но внимательно слушавший нас Холмс вовремя помешал моей болтливости.
Мы следуем в Энчопинг, к доктору Лунквисту, страдальческим, совершенно чужим для меня голосом проговорил Холмс, мне так много о нем рассказывали, что я решил обратиться к нему за врачебной консультацией.
Появление мнимого больного на палубе привлекло к нему внимание и других, не сошедших в Копенгагене пассажиров. Русская артистка серьезно посоветовала моему другу ехать куда-то на юг России и брать там грязевые ванны.
Спасибо вам за совет, ответил ей Холмс, я, несомненно, воспользуюсь им в скором времени.
Пароход вошел в группу красивых шхер и теперь скользил извилистыми проливами меж скалистыми, покрытыми зеленью островами.
Скоро мы приблизились к серой угрюмой крепости, точно выступавшей из воды.
Это Ваксхольм, указал швед русской артистке на массивное здание.
Безучастно смотревший на красивую панораму Холмс чуть заметно вздрогнул и взглянул на суровую крепость. Сотрудник спичечной фабрики что-то оживленно говорил по-шведски жене бургомистра; я случайно уловил в его рассказе имя баронета Коксвилла и хотел сообщить об этом моему другу, но заметил, что Холмс, умевший, когда нужно, предельно напрягать слух, сам не упускал ни слова из их разговора.
Узнав о намерении моего друга отправиться в Энчопинг, сотрудник спичечной фабрики любезно сообщил нам, что мы сейчас вряд ли застанем знаменитого доктора.
Я знаю, что в конце июля он всегда ездит отдыхать в свое имение около Упсалы.
Очень жаль, со вздохом промолвил Холмс, в таком случае нам придется подождать его здесь, в Стокгольме.
Вы ничего не потеряете, если осмотрите город и окрестности, с гордостью сказал швед, они достойны внимания каждого путешественника. Недаром Макс Нордау так восторженно писал о них!
Благодарю вас, сэр, может быть, вы подскажете нам, где лучше всего остановиться?
Хороших отелей в Стокгольме очень много, но я бы посоветовал вам «Grand Hotel», ответил швед, явно довольный нашей просьбой. Мадемуазель тоже там останавливается, сообщил он.
Пароход входил в Стокгольмскую бухту. Навстречу нам неслись маленькие белые пароходики, полные народу. Оттуда звучала духовая музыка.
Сегодня воскресенье, пояснил сотрудник фабрики, наши горожане отправляются гулять на острова.
«Титания» начала причаливать к набережной.
Мы сошли на берег и пешком отправились в «Grand Hotel»его красивое здание с развевающимся флагом горделиво отражалось в водах фьорда.
Акка Субитова раньше нас поехала туда в экипаже.
VI
Теперь мы на месте, пора за дело, заметил Холмс, когда мы остались вдвоем в отведенном нам номере.
Немного спустя мы снова вышли в вестибюль отеля.
На доске, где записывались имена приезжих, против нашего номера стояло: «Чизвинг, нотариус» и «Джон Фокс, доктор из Гулля».
Из какой-то странной предосторожности Шерлок Холмс не желал сообщать наши настоящие имена. Не знаю, была ли это случайность, но русская артистка поселилась в соседней с нами комнате.
Ватсон, оставайтесь здесь, в вестибюле, курите, пейте виски с содовой, здесь не жарко и расставлены такие удобные кресла. Задача ваша будет состоять в том, чтобы следить, не придет ли кто-нибудь к нашей соседке. Это легко будет исполнить, потому что посетитель наверняка обратится к портье.
А вы уйдете?
Да, мне необходимо осмотреться на местности. Вы можете разговориться вон с тем важным портье, похожим скорее на лондонского банкира, и как бы случайно вынудить его рассказать вам, что он знает о покойном баронете.
Я начинал понимать план моего друга.
Помните только, Ватсон, вы должны точно выяснить время, когда покойный баронет находился в отеле и когда его там не было.
Я отлично сознавал, что задача, порученная мне, не из легких, и решил употребить все усилия, чтобы справиться с ней как можно лучше.
Холмс ушел.
Я уселся в удобное мягкое кресло, как будто предназначенное для размышлений, и задумался. Новое дело меня весьма заинтересовало, но я не очень понимал смысл поручения, которое дал мне Холмс.
«Какая логическая связь между самоубийством баронета и русской артисткойтанцовщицей из варьете? Почему Холмс так тщательно избегал ее на пароходе?» Теперь я убедился, что именно эта женщина вызывала у него какие-то подозрения.
Важный портье, заметив мою небрежную позу, сам подсел ко мне и на хорошем английском языке сказал:
Если джентльмены желают осмотреть Стокгольм, то в отеле имеется превосходный выезд с выносной упряжью и одетыми в красную ливрею грумами.
Прежде чем я успел что-либо ответить, он продолжил:
Надеюсь, сэр, я доставлю вам большое удовольствие, сообщив, что этим экипажем пользовался для осмотра Стокгольма сам принц Уэльский, когда инкогнито посетил наш город. Кроме него, много знатных англичан, останавливавшихся в нашем городе, постоянно пользовались этим выездом. Одним из последних был баронет Эльджернон Коксвилл
Портье сразу замолчал, видимо, не решаясь сообщить о его самоубийстве.
Это тот, который бросился в залив? спросил я моего словоохотливого собеседника.
Увы, сэр, действительно, это был достопочтенный джентльмен! Мы не вольны, сэр, в нашей жизни. Судьба, помимо нашей воли, распоряжается нами по-своему. Со мной она тоже зло пошутила: я, кандидат юриспруденции, должен был заняться работой, совершенно не подходящей к моим знаниям, продолжал портье, забывая, что любой юрист охотно поменялся бы с ним местом, принимая во внимание его немалые доходы, отель процветал.
С лестницы спускалась наша спутница по пароходу, русская артистка; заметив меня, она приветливо кивнула мне и спросила: