Оставшись одна с Катей с глазу на глаз, Елена Николаевна подошла к ней и положила руку на плечо.
Катя! тихо и ласково сказала она. Ты меня любишь?
Очень, барышня!
Ты не пожелаешь мне дурного?
Нет, барышня!
Поклянись мне!
Вот ей-ей же истинный Бог!
Ну хорошо, слушай. В комнате у меня сидит он. Обдумай, как бы спасти его отсюда.
Если бы бомба, шипя и крутясь, ворвалась в комнату Кати, она удивилась бы и испугалась менее.
Он здесь? воскликнула она, всплеснув руками. Так это, значит, правда, что к вам кто-то влез?
Правда.
Господи, помилуй нас, грешных!
Тут нечего вздыхать и охать, ты должна помочь мне.
Да как же я могу помочь вам?
Помни, Катя, кроме того, что я тебе на всю жизнь буду благодарна, я тебе дам за это много денег. Ты можешь ими смело поделиться с тем, кто тебе поможет.
Да кто же мне поможет? задумчиво произнесла Катя.
Намек на большое вознаграждение взял верх над боязнью.
Хорошо, барышня я переговорю с Иваном. Он откроет тот ход, который ведет из ванной на черную лестницу.
Надо еще достать пальто и шапкуон в одном фраке.
Попробую поговорю с Иваном. Он по-настоящему, как жених, любит меня и должен сделать это для меня.
Поговори, Катя, поговори, милая. Если ты это мне устроишь, ты не останешься внакладе.
Катя ушла, а Елена Николаевна кинулась в ванную и крикнула в громадное жерло камина:
Ты здесь?
Здесь, отвечал изнутри глухой голос.
Сейчас я освобожу тебя, жди!
И Терентьева вернулась в будуар.
По следам
Через полчаса после скандала храм, в котором должны были венчаться Андрюшка и Терентьева, опустел.
Лампады тихо мигали перед золоторизными образами, кое-где с слабым звуком падала на каменные плиты капля воска.
Два сторожа, собираясь уходить, все продолжали толковать о случившемся.
Как это, братец ты мой, он порснет Держи! Держи! А он как стрельнет по паперти по самой, один, другой раз да и убег Невеста без чувствия упала а другой-то, брат его, что ли погнался было за ним, да его удержал сыщик, все, говорит, будет, его, говорит, со дна моря вам доставлю.
Слыхал я, сказал другой, что этот, который убег-то, незаконный сын графа
На улице стал накрапывать крупный дождь, который вскоре перешел в шумный ливень. Ветер хлестал целые волны брызг в окна и лица прохожих, вывертывал зонтики. По улице шел человек среднего роста, крепко и сильно сложенный.
В руках его была палка с металлическим топориком вместо рукоятки.
На голове его была шляпа, то, что называют котелком.
Весь мокрый, он шел, однако, медленным шагом, зорко оглядывая местность.
Улица, по которой он шел, была позади церкви и упиралась в большой модный проспект.
Вдруг в конце ее кто-то несколько раз отрывисто просвистел.
Пешеход прибавил шагу и через несколько минут сошелся с длинным субъектом в фуражке и высоких сапогах.
Ну что? спросил его котелок.
Скрылся отвечала фуражка.
Вот дьявол-то.
Чистый дьявол.
А был на виду.
Кажется, видел его, но он вскочил на извозчика, я не мог за ним следовать, потому что на всей этой проклятой улице не было ни одного другого извозчика.
Где ж ты пропадал все это время, из церкви уже все разъехались.
Я встретился со Шлепкиным.
Это который поступил-то недавно?
Да. Он мне обещал добыть его живого или мертвого.
А мне тоже обещал Колечкин, только этот трусоват, страсть как напуган. Если, говорит, я с ним встречусьпропал.
Куда же Колечкин ушел из церкви?
Поехал с графиней, с доктором и молодыми второй пары.
То есть с Павлом и Петровой?
Да.
А граф-то, старый-то? На колени падал, когда его арестовывали, а потом драться начал Но его скрутили.
Интересное, брат, это дельце, за него и приняться весело Я даже рад, что он удрал. Чем больше труда, тем больше мы заработаем.
А странно, брат, Колечкин как будто знал, что он удерет, и рассказал, что баронесса фон Шток лихо наградит того, кто поймает негодяя
Совсем, брат, история на парижский манер Вроде чего-то
И оба сыщика, прибавив шагу, скоро вышли на шумный и людный проспект.
Воровство ради смерти
Арестованный граф Иероним Иванович сидел перед решетчатым окном своей камеры и мрачно глядел на пустынный двор, по которому только изредка пробегал кто-нибудь из служащих да стояли под ружьем трое неподвижных часовых. Перед состарившимся жуиром проходила целая жизнь. Теперь, как и бывает по большей части, он на досуге стал постигать все ее ошибки и приходил к заключению, что прожечь жизньне значит насладиться ею.
Так всадник, проскакавший в карьер по живописному парку, оглядывается назад с сожалением, что не проехал тихо под пленительно-тенистыми сводами, между душистых куртин, полных цветами.
Он и рад бы вернуться назад, чтобы, проехав еще раз, поправить свою ошибку, но это сделать нельзя, конь его, закусив удила, мчится вперед, и его слабая рука не властвует уже над бешеным животным А вдали бездонный овраг, к которому несется он с страшной быстротой Что-то там на дне его, камни или терновник, мягкий, мшистый ковер или бурная струя потока, не все ли равно?
Но подобное положение в разных натурах порождает разные чувства.
Граф чувствовал едкую досаду и на себя и на судьбу, которая «подставила ему ножку», как мысленно выражался он.
Пожить бы еще хоть годик. Хорошо, с шиком пожить, и потом можно коротко рассчитаться с жизнью.
Только бы один годикбольше бы он, пожалуй, не хотел.
Если бы все это удалось, теперешняя мечта его была бы совершившимся фактом. Эх, жаль!..
И он, подперев голову кулаком, старался оттолкнуть действительность и жить воспоминаниями. Тут он опять натолкнулся на подтасованный недавно афоризм, что во всем этом деле он был скорее пассивным свидетелем, чем соучастником. Двое его сыновей, один счастливый и законный, другой, точно такой же по внешности, но еще более требовательный по натуре, завели между собой отчаянную борьбу за существование, а он, он был только зрителем, и, в сущности, он очень мало виноват, желая воспользоваться исходом этой борьбы для своей личной выгоды.
Безусловно, глупо было бы не сделать этого.
Но тут он вспомнил про жену, которую помогал упрятать в сумасшедший дом.
На этой мысли его своеобразная нравственность поморщилась. Но он и тут попробовал извернуться. Он не любил ее. Он был куплен ею. Он не виноват, что он был красив и сумел внушить ей страсть.
Она должна была бы понимать свое место, и он опять-таки не виноват, если она рассчитывала на другое отношение к себе. И он вновь почувствовал озлобление к этой женщине, так страстно любившей его. Он вовсе не создан для того мещанского счастья, которое составляет для нее идеал.
Да, жалко. А мог бы и еще пожить. Теперь же взамен всеготюрьма, а может быть, и каторга.
Граф содрогнулся.
Затем он стал думать о своем недавнем сообщнике и в том, что он успел благополучно скрыться, увидел для себя слабый просвет надежды.
А может быть, теперь там, на свободе, он вспомнит про него и постарается способствовать его исторжению отсюда.
Вдруг по коридору раздались шагикак казалось, шли несколько человек. Шаги приблизились к двери, замок щелкнул, и на пороге появилось трое сторожей и женщина, закутанная в черный шелковый платок.
Это была графиня.
Граф вскочил с табурета, на котором сидел и почти в ужасе поглядел на посетительницу. Он мог ожидать всякого визита включительно до визита палача, но только не этого.
Мне позволено переговорить с мужем наедине, обратилась она к сторожам, поэтому вы можете оставить нас.
Оба сторожа переглянулись и вышли, остановившись, однако же, тотчас около дверей.
Иероним, тихо шепнула графиня, открывая свое бледное, изможденное лицо, зачем ты все это сделал?
Граф молчал, опустив голову.
Я не хочу верить, чтобы ты сознательно желал погубить меня, ту, которая тебе отдала все, что только может отдать любящая женщина. Скажи же мне, что подвигло тебя на этот ужасный поступок? Оправдайся передо мной! О, ради бога, оправдайся! заключила она, прижимая руки к тяжело дышащей груди.
Граф упорно молчал и, очевидно, решил молчать и далее, потому что отвернулся и стал глядеть в окно.
Иероним, еще раз с дрожью мольбы в голосе прошептала несчастная женщина, отчего же ты молчишь? Что я тебе сделала, что ты даже не удостаиваешь меня словом? Пойми же, что я тебя люблю даже и теперь, когда мы оба с тобой старые. Я хотела бы и теперь беречь и лелеять тебя. За что же ты меня ненавидишь? Что я тебе сделала?
Граф еще круче отвернулся.
Графиня закрыла лицо руками, и в комнате воцарилось глубокое молчание.
Опомнись, Иероним, покайся! Может быть, мне и удастся освободить тебя.
Пожалуйста, не говорите этого! резко сказал граф. Мне теперь не нужно никакой свободы, в этой комнате мне очень удобно, по крайней мере, я никого из вас не вижу.
Ты ненавидишь нас?
Откровенно сказать: да.
И меня?
Граф опять замолчал и опять резко повернулся к окну, потер лоб в раздумье и вдруг встал.
Вот что я вам скажу, графиня. Теперь все кончено. Прошлое осталось там, он указал на решетку, и его не впустит сюда уже никакая сила. Да и я сам буду противиться этому. Конечно, если бы вернулись те золотые дни, с которых началась моя жизнь, я бы хотел пожить, но ближайшее прошлое оно пошлое, простите за каламбур; и повторять его я не имею ни малейшего желания, потому что оно снова приведет меня сюда же. Есть натуры, которые не гнутся, а прямо ломаются. Больше я вам ничего не могу сказать, графиня, искреннего, а лгать я не могу. Не прошу даже у вас прощения, потому что сознаю, что вина моя перед вами слишком велика
Иероним! кинулась к нему графиня. Ты сознаешь?.. Тогда помни, что я тебе все прощаю и все свои силы употреблю, чтобы спасти тебя.
Граф как-то странно улыбнулся и вдруг сказал по-французски:
Наклонитесь ко мне, я хочу сказать вам нечто важное Нет, пойдите за мной в этот угол, чтобы сторожа не могли нас видеть и слышать.
Графиня повиновалась.
С той же странной улыбкой граф крепко обнял графиню, но в то же время левая рука его опустилась в карман графини и, вытащив какой-то маленький ящичек, похожий на табакерку, спрятал в свой карман.
Он крепко поцеловал свою жену и сказал:
Важнее этого я ничего не могу вам сказать
Графиня, обливаясь слезами, повисла у него на шее. В это время вошел сторож и, подозрительно оглядев обоих, заявил, что полчаса, назначенные для свидания, уже истекли.
Прощай, лепетала графиня, надейся! Я сделаю все от меня зависящее.
Граф еще раз и уже с серьезным чувством, мелькнувшим в его потухших глазах, поцеловал руку жены, и они расстались.
Когда он очутился опять один, он сел на прежнее место и, казалось, глубоко задумался.
В сущности же он ждал, когда захлопнется решетчатая форточка двери.
Вот она действительно захлопнулась. Тогда он быстро вынул из кармана украденную вещицу.
Это был черный сафьянный ящичек, в крышке которого было зеркальце, и внутри лежал складной ножик, ножницы, напильник для ногтей и прочее.
Увидев нож, он опять почти радостно улыбнулся.
Этого-то и надо было ему.
Граф попробовал, насколько он остер, и, обрезав палец, опять улыбнулся, глядя на широкую полоску крови, выступившую на нем.
День начал угасать. Это был солнечный осенний день, один из тех, когда прозябшая земля жаждет укрыться под первою пеленою снега.
Длинные тени от ножек стола и постели бежали по полу через всю комнату, перерезая сетчатую тень решетки окна.
Граф придвинул табурет к высокому подоконнику и, облокотившись, стал что-то делать около своего подбородка.
Слышно было порывистое дыхание, потом что-то тихо закапало на пол, словно стекая с подоконника, потом послышался храп, и голова старого жуира тяжело стукнулась об раму окна. Если смотреть сзади, казалось, что он задремал, любуясь чудными тонами бледного осеннего неба, которое одно и было видно над трубою тюремного двора.
Узник из камина
Ну, выходи теперь! крикнула Елена Николаевна в жерло камина.
В тот же момент, весь в саже, свалился на решетку Андрюшка.
Сейчас Катя принесет пальто и шапку тебе, продолжала, озираясь, Терентьева, ты спустишься по этой лестнице, вот, которая тут Этот дом старинный, прежде, когда не было водопровода, по этой лестнице носили воду.
Андрюшка как был весь в саже, с искаженными чертами лица упал на колени.
Царица моя! сказал он, хватая ее руку. Царица Неужели счастье не изменило еще мне и ты меня любишь?.. Я для того и сделал этот безумный шаг, чтобы или погибнуть вместе, или вместе же и спастись.
Молчи! Теперь не время говорить о любви! тихо сказала Елена Николаевна. Потом поговорим, а теперь надо говорить о деле.
Она опустила руку в складки белого платья и вынула оттуда увесистую пачку ассигнаций.
Тут около семидесяти тысяч возьми их пока они пригодятся тебе для спасения.
Ты даешь мне?.. Во имя любви, конечно, иначе я не возьму от тебя
Да, да бери!.. пугливо пробормотала Терентьева. Но тсс! Кто-то идет! Влезай опять туда!.. Нет-нет, это Катя
И Елена Николаевна бросилась к дверям.
Катя бежала ей навстречу и шепча, и задыхаясь.
Барышня!.. Полиция вошла вот шапка нате!.. Вот ключ внизу тоже им пусть откроет
Андрюшка стоял сумрачный, сжав кулаки.
Несмотря на свое испачканное лицо, он был прекрасен в эту минуту, как мрачный дух, как воплощение борьбы на жизнь и смерть.
Надевай! сказала ему Терентьева, в то время как Катя повертывала ключ в замке и отворяла дверь.
Нет, постой! сказал Андрюшка и, наклонившись к самому уху Елены Николаевны, прошептал: Ты должна завтра в десять часов вечера приехать на Балтийский вокзал. Ровно в десять, слышишь!.. Я хочу тебе много сказать!
Хорошо! Хорошо! умоляюще прошептала Терентьева.
Ключ я положу внизу около дверей, а вы, обратился он к Кате, улучите минуту и возьмите его.
Идут! крикнула Катя, и Андрюшка исчез в черном жерле дверей, запер их на ключ, и обе женщины слышали, какие гигантские скачки делал он по ступеням в совершенной темноте.
Старик Терентьев, «люди» и полиция тем временем приблизились настолько, что шум шагов мог быть услышан.
Катя бросилась к ванне, открыла оба крана и другим прыжком кинулась запереть дверь на задвижку.
Лена, отвори! постучался старик.
Барышня берут ванну.
Что вам надо? в свою очередь гневно крикнула дочь.
Ничего, ничего, забормотал старик. Господа, дочь моя берет ванну, сюда войти нельзя
Тогда обыщем будуар и эту комнату, отвечал чей-то голос.
Пожалуйста, обыскивайте, отвечал старик, но только, право же, это вам показалось
Двоим, сударь, не могло показаться, а впрочем, мы для вашей же пользы, если вы сегодня будете обкрадены, а может быть, и более того то на нас уже не пеняйте Нужен самый тщательный обыск
Да, но там моя дочь берет ванну, стало быть, там уже не может быть никого, кроме ее горничной, отвечал Терентьев.
Конечно, не может быть, произнес первый голос, но таким тоном, в котором слышались и насмешка, и сомнение.
Открой им, Катя! Накинь на меня твой платок!.. Я потом возьму ванну
И дверь отворилась.
Присутствующие увидели двух женщин, из которых одна была почти совершенно раздета.
Полиция, однако, приступила к осмотру, потому что, во-первых, всех поразило то обстоятельство, что на мраморном полу были видны два черных следа, очевидно сделанные сапогами, запачканными сажей. Следы эти впопыхах не заметили ни Катя, ни Елена Николаевна.
Во-вторых, в ванне было чуть-чуть воды на дне, что доказывало, что краны были только что открыты; в-третьих, камин и мраморная лежанка около него были холодны как лед, и вообще температура комнаты далеко не позволяла принимать ванну такой изнеженной девушке, какою была дочь миллионера Терентьева.
Один из производивших обыск заметил все это, сперва нахмурился, а потом невольная улыбка скользнула по его губам.
Посветите-ка, нам надо осмотреть камин, не скрывается ли здесь кто-нибудь! сказал он, еле удерживаясь уже от смеха и вполне подозревая уже не воровство, а романическую интрижку.
В этом камине, продолжал он, может легко поместиться человек.