Однако! Не разделить ли ремиз, предложил Илья Ильич.
Мне решительно все равно, хладнокровно произнес Куликов.
Пойдемте ужинать, предложила хозяйка.
В самом деле, приостановим игру ремиз Ивана Степановича.
Нет, ремиз лучше разыграть, заметил Куликов.
Ну, разыгрывайте!
Сдали. Куликов взял гольца.
Опять ремиз! Но это чересчур! Бросьте, Иван Степанович.
Как же я брошу! Ведь я на первой руке был!
Пойдемте ужинать, после доиграете!
Ну, идем.
Все встали. Куликов подошел было к Елене Никитишне, но она взяла мужа под руку и пошла с ним впереди. За столом Куликов сидел на противоположном конце от хозяйки. Он наблюдал ее и не мог не заметить, что Елена Никитишна сильно менялась в лице, хотя старалась сохранить внешнее спокойствие. Она избегала смотреть в сторону Куликова, но несколько раз бросила на него молниеносные взгляды. Никто из посторонних не заметил этих взглядов.
Когда все встали из-за стола, Куликов подошел благодарить хозяйку и успел шепнуть ей:
Дело серьезное. Мне необходимо с вами поговорить наедине.
Елена Никитишна гордо откинула голову и также шепотом ответила:
У меня не может быть с вами секретов!
Как вам угодно! Я в ваших интересах
Прошу о моих интересах не заботиться.
Куликов молча поклонился и пошел разыгрывать свой ремиз. Игра затянулась до трех часов ночи. Куликов первый отказался играть и встал. Он прошелся в гостиную, где неожиданно столкнулся с Еленой Никитишной. Они помолчали.
Не угодно ли вам прямо сказать, о чем вы желаете говорить со мной?
Сударыня, я имею основание думать, что вы уже догадались об этом и, если продолжаете отказывать мне в аудиенции, то совершенно напрасно.
Я ничего не догадываюсь и не могу догадаться!
Дело ваше, но я опасаюсь, что скоро вы об этом пожалеете.
Елена Никитишна помолчала и потом, стиснув зубы, произнесла:
Хорошо. Завтра в три часа я буду дома одна.
Извините. Я не могу к вам прийти.
А что же вы хотите?
Я живу совершенно одиноко. У меня никого не бывает, и если бы вы
Как вы смеете мне это предлагать?
Я ничего не предлагаю, потому что лично мне совершенно безразлично.
Вы вы Елена Никитишна прошептала какие-то слова и вышла. Куликов откланялся хозяину и ушел.
5Снова Ганя
Отношения Петухова с дочерью начали портиться с каждым днем, и жизнь Гани все более становилась невыносимой. Объяснения у них никакого не было. Да, собственно, объяснения и не могло быть: ничего существенного не произошло. Куликов предложения не делал, Петухов ничего от дочери не требовал, и сама Ганя ничего не хотела и не просила. А между тем что-то произошло, что-то неясное, неопределенное, даже непонятное, а есть. Старик не звал к себе, не ласкал Гани, не толковал с ней долгими часами. Целыми днями они теперь не говорили друг другу ни слова. Ганя несколько похудела, побледнела, улыбка исчезла у нее с лица. Она все о чем-то задумывалась, и печаль легла у нее складками на лбу. Куликов бывал у них часто, но не оставался обедать и с Ганей почти не виделся. Можно было подумать, что любовь и привязанность старика перешли с дочери на Куликова. С ним Петухов был безгранично ласков, любезен и выражал даже радость, когда он приходил. Они толковали о делах, и Петухов почти ничего не предпринимал теперь без совета Куликова.
Иван Степанович, а я думаю уволить Гесенера.
Это ваш младший мастер, который недавно поступил?
Да, он служил раньше у Брускина.
Ненадежный малый, да и дело плохо знает. Не бережет хозяйского добра! Это уж не слуга.
Намедни испортил мне три шкуры, а вчера совсем на работу не вышел; жена у него, видите ли, именинница.
У него жена именинница, а вы машины остановите по этому случаю! Вот они как к хозяйскому интересу относятся! Нет уж, таких работников гнать следует! Они разорить завод могут.
Я думаю совсем сократить эту должность. Надо уменьшать производство. Теперь кожевенный товар подешевел. Чуть что не в убыток работать приходится.
А разве за границу не идут ваши выделки?
Куда там. Мы у себя-то, дома, с заграничными кожами не можем конкурировать, а где тут думать о заграницах!
И совсем напрасно вы так думаете. У нас из Орла огромные партии разных товаров шли за границу и очень выгодно сбывались! Все дело в предприимчивости. Наши купцы не хотят шевелиться, сидят дома и довольствуются тем, что есть.
Да, протянул Петухов, если бы все купцы были так образованы, ловки и энергичны, как вы, Иван Степанович.
Я имел дело с Гамбургом. Из Орла поставлял им лесные изделия, а из Петербурга-то рукой подать. Вы подумайте, право, Тимофей Тимофеевич, насчет этого. Вам легко открыть себе сбыт. Я готов помочь, если хотите.
Потолкуем, потолкуем, Иван Степанович. Теперь надо не сокращать, а развивать производство, потому что капитал все меньше и меньше приносит. Вон новая, говорят, «куверция» будет. Мы считаем, что почитай в убыток работаем, когда четыре-пять процентов не наживем Хорошее дело легко и без риска дает двенадцать, а понатужишься, рискнешь, мозгами пошевелишь, так и двадцать схватишь А с капиталом далеко не ускачешь!..
Совершенно верно. Давно пора нашему купечеству сознать это!
Сознаем! Вы думаете, не сознаем! Обстоятельства принуждают! Вот, к примеру, мое дело Сам стар, сына нет, близкого человека тоже Одна дочка что ж дочь может? Ее дело женское Вот зятя бы хорошего Бог послал, да нет дочь и слышать не хочет.
Странно Девушке двадцать два года минуло и не хочет подумать об устройстве судьбы своей и отца своего Ведь, храни бог, осиротеет она И пропала! Все прахом пойдет.
Вот это-то меня и кручинит! Спать не могу покойно Сон и аппетит теряю!
А вы воздействуйте! Урезоньте! Проявите власть свою, волю. Она ведь девушка, много ли она понимает? Растолкуйте, что она поступает легкомысленно и каяться будет потом, страдать
Ох, больно прибегать к крутым мерам, а придется, видно ведь характерная какая! Ни с одним мужчиной говорить не хочет!
Смотрите, не приглянулся ли ей какой-нибудь работник или мальчик соседский Это случается!
Что вы, что вы! Да я ее с глаз не спускаю
На что другое, а на это у девушек много ума и хитрости!
Нет, этого быть не может!
А если нет, так вам, Тимофей Тимофеевич, жениха не искать. Всякий сосед, всякий, кто видел Ганю, с руками и ногами возьмет без всякого приданого. Я, Тимофей Тимофеевич, если не делаю предложения, то потому, что уверен в отказе. А если бы я мог надеяться, я был бы счастливейший человек в мире! Я полюбил вашу дочь, как увидел, не смею только признаваться. Да и Ганя не хочет на меня смотреть, а не только разговаривать.
Откровенно говоря, я очень рад был бы иметь вас своим зятем Надо будет поговорить с Ганей
Тимофей Тимофеевич позвонил.
Попросите сюда дочь, сказал он вошедшей служанке.
Через минуту вошла Ганя, по обыкновению теперь скучная, побледневшая. Даже о туалете своем она перестала заботиться и вошла в какой-то старенькой кофточке.
Вы меня звали, папенька?
Да. Иван Степаныч хочет с тобой поздороваться и побеседовать. Ты точно прячешься.
Мне не совсем здоровится, произнесла она, посмотрев исподлобья на Куликова и протянув ему руку.
У вас лихорадка, кажется. Ручка горячая такая, заметил Куликов, не выпуская из рук протянутой руки девушки.
Ганя почти насильно выдернула руку и отвернулась.
Я вам нужна, папенька? спросила она упавшим голосом.
Сядь с нами, посиди. Я тебя не вижу теперь целыми днями.
Я никуда не выхожу из дому, папенька, и всегда около вас.
Ты никогда ничего не говоришь. Разве тебе не о чем со мной потолковать?
Вы все заняты, папенька, я не хочу вам мешать, у вас так много дел. Помочь вам я не могу.
Правда, правда, но что ж делать! Не хочешь ты сына и помощника мне дать!
Девушка покраснела и потупилась.
Пора, Агафья Тимофеевна, подумать вам о супружестве, в самом деле, папеньке тяжело. Да и вам покойнее будет.
Я и так покойна была, Ганя сделала сильное ударение на последнем слове.
Это не то. Весь век за отцовской спиной нельзя прожить. Папенька стареет, ему тяжело нести бремя.
Все замолчали.
Ганя! Иван Степанович говорит, что он был бы счастливейшим человеком, если бы ты пошла за него замуж.
Девушка нагнулась еще ниже, плечи стали вздрагивать, на глазах выступили слезы, и она зарыдала.
Ну, вот и слезы! Чего же ты плачешь? Я тебя не неволю, я только так говорю.
Девушка порывисто встала и вышла из комнаты.
Видите. Ну, что ж вы поделаете?
Всякая девушка так. Без слез нельзя. Это ничего Обойдется Сразу нельзя.
Вы думаете обойдется?
Беспременно. Поплакать необходимо. А все-таки следует воздействовать. Убеждать, уговаривать. Женский ум короток, а девичий еще короче. После ведь сама благодарить будет. Этокак дети, которых насильно надо заставлять принимать лекарство. А не заставь их? Помрут
Вы справедливо говорите, только
Что только?
Не могу понять, почему она так к вам не расположена.
Когда Куликов ушел, старик Петухов позвал к себе дочь.
Ганя явилась с распухшими от слез глазами и с поникшей головой.
Что это, дочь моя? Что значит твое поведение! Я не узнаю тебя!
Папенька! Что я вам сделала? За что вы на меня сердитесь? произнесла девушка упавшим голосом.
За глупость твою! Возможно ли относиться так к человеку, как ты относишься к Ивану Степановичу? Вспомни, что он заслуженный, почтенный и солидный человек, имеющий право на уважение
Господи! Да что же мне до Иван Степановича?! Я не трогаю его, ничего ему не говорю Пусть он оставит меня в покое? Какое он имеет право читать мне нотации, делать выговоры?! Я не девочка ему, и он никакого права не имеет.
Имеет, возвысил голос Тимофей Тимофеевич, имеет, потому что я дал ему это право! Он друг мой, и ты, как дочь моя, должна считать его также и своим другом! Понимаешь?!
Не могу, папенька! Хоть убивайте, не могу! Ваша воля, делайте со мной что хотите!..
Не заставляй меня, Ганя, принимать такие меры, которые я не хотел бы принимать! Вспомни, что я был тебе не злым отцом
Ганя вдруг разрыдалась, всхлипывая, она повторила:
Был, был, да был и нет!.. За что, за что, боже милосердный! Что я сделала, в чем провинилась?! Ты, Господи, свидетель, как я любила отца, и вдруг за что, за что
Старик Петухов сидел молча; у него не находилось слов, чтоб утешить дочь, хотя раньше, если его Ганя задумается, бывало, он спешил разогнать ее печаль ласками и увещеваниями.
«Блажь, дурь одна, думал он, смотря на рыдающую дочь. Не понимает счастья своего, бежит от радостей и покоя. Бежит по глупости, и меня старика тащит за собой, не жалеет, не подумает, что мне и отдохнуть пора. Правду говорит Иван Степанович, что девичий ум короток, а уступи вот ей, позволь упустить такого редкостного жениха, и после сама упрекать будет».
Папенька, простонала Ганя, неужели вы стали чужим мне, не жаль вам меня, за что вы меня изводите!
Не смей говорите мне глупостей, строго произнес старик. Думай о том, что говоришь! Уж если я тебя не любил, не жалел, так что же после этого и говорить!
Любил, жалел Отчего вы не говорите «люблю», «жалею». Неужели в самом деле вы перестали меня и любить, и жалеть! Вспомните, говорили ли вы когда-нибудь со мной так, как теперь? Относились ли вы ко мне так безучастно? Вспомните, когда я стала ходить в школу, вы не отпустили меня ни разу из дому, не проверив все мои уроки! Вы не дали мне ни разу уснуть, не получив вашего благословения! Не проходило дня в нашей жизни, чтобы вы меня не приласкали, не справились, здорова ли я, о чем думаю, чего хочу. А теперь?
Теперь, теперь, нетерпеливо перебил старик, теперь ты не ребенок! Теперь ты сама могла бы позаботиться об отце и дать ему отдохнуть.
И он вышел из комнаты, не взглянув на дочь.
6Замыслы громил
Вьюн, Рябчик, Тумба и до двадцати других громил и заставных бродяг, в рубище и с подбитыми физиономиями собрались на черной половине «Красного кабачка».
Компания носила какой-то удрученный характер. Все были точно упавши духом, обездолены, сокрушены. Говорили неуверенно, тихо и боязливо озирались, как дети, внезапно лишившиеся матери, или воины, только что потерявшие своего полководца.
Рассказывай, Тумба, что тебе сказал Куликов?
Да что сказал? Заорал, как я смею обращаться к нему, пригрозил полицией и выгнал вон, прибавив: «Если ты, каналья, еще посмеешь подойти ко мне, то я тебя запрячу куда Макар телят не гонял».
Видишь! Какой важный!! А наш Гусь к нему всегда ходил без доклада, произнес Рябчик. Нет, что-то тут совершилось загадочное! Он с нашим Гусем что-нибудь сотворил недоброе! Однако, ребята, во всяком случае, нам надо что-нибудь предпринимать. Надо выбрать вместо Гуся вожалого и начинать дела. Помните, что нас никто не кормит и никто не заботится о нас. Положим зубы на полку и насидимся голодными; хоть помирайникому дела нет. Убогим да нищим хоть копеечку подадут, а нам кто подаст?
Вьюн вытянул громадный кулачище и сострил:
Этакую ручку и протягивать совестно.
Все засмеялись.
Нечего и протягивать такую ручку, когда она сама может взять за пятью висячими запорами и пятью внутренними!
Митрич, скомандовал Рябчик, выстрой-ка нам две банки сивушного зелья да дюжину пива
Буфетчик засуетился.
Ну, ребята, так как же? Я предложил бы Тумбу в вожалые, конечно, на время, пока не отыщется Гусь Тумба бывалый Два раза из Сибири пришел. Два куля руками поднимает, пятаки гнет пальцами И опять же большой знаток слесарной премудрости При случае, когда надо, не церемонится и перышко запустить!.. Вожалый хоть куда. Далеко ему до Гуся, но по пословице, на безрыбье и рак рыба.
Согласны, согласны, загудели голоса.
Что же, Тумба? Согласен, што ли? Пить спрыски?
Согласен! Наливай
Тумба, молодой еще мужчина, лет тридцати, среднего роста, коренастый, с густыми волосами. Его лицо с узким высоким лбом, узенькими прищуренными глазами, приплюснутым носом и безгубым ртом производило отталкивающее впечатление. Прошлое его покрыто мраком неизвестности. Неразговорчивый и необщительный от природы, он терпеть не мог говорить о себе самом, так что даже подруга его жизни не знала ничего из его биографии. Даже имя его составляло тайну. Среди товарищей его всегда называли Тумбой, а паспорта у него или не было вовсе, или был чужой, так что настоящее имя и фамилия его никому не были известны. Он сам острил иногда: переменил столько разных имен и фамилий, что сбился в конце концов и самкак меня зовут на самом деле
До исчезновения Гуся Тумба занимал среди заставных бродяг и громил амплуа зачинщика. По указанию или под предводительством Гуся он всегда первый шел на дело, какие бы трудности оно ни представляло. Судился и высылался он несчетное число раз, но каждый раз, как только переходил за пределы столицы, ему удавалось бежать и благополучно возвращаться на Горячее поле или к заставе
Когда Митрич подал водку и пиво, стаканы были налиты, Рябчик обратился к Тумбе с речью:
По нашему обычаю, Тумба, мы даем тебе клятву свято исполнять все твои приказания и беречь тебя пуще наших собственных спин. Если будет опасность, то мы обязуемся спасать тебя, рискуя сами, и грудью защищать твою свободу! Тот, кто ослушается тебя, делается нашим общим врагом и выключается из нашей среды, а кто предаст тебя, рискует собственной жизнью. Мы же ждем от тебя, Тумба, таких же забот и попечений о всех нас, какими пользовались мы при Гусе. Мы надеемся, что ты поможешь нам разыскать нашего бедного Гуся, а если понадобится, то и выручить его. За здоровье, ребята, нашего нового вожалого. Ура!
Все залпом осушили стаканы и потянулись целоваться с Тумбой. Когда бокалы опять были налиты, стал говорить Тумба:
Братцы, я не учен, как Рябчик. Спасибо вам на добром слове! Помогу, а вот насчет Гуся это точно: надо постараться. Ваше здоровье!
Он опрокинул стакан и низко поклонился. Воцарилась тишина; налили опять стаканы, выпили и снова налили. У всех было тяжело на душе, и даже хмель плохо одушевлял. Неизвестность хуже всякой неприятности. Когда в прошлом году Гусь попался в обходе кобызевского ночлежного приюта и его забрали, все хотя и были огорчены, но не унывали и не падали духом. Теперь же их вожалый исчез как-то таинственно, неожиданно и неизвестно куда. Ни у кого не явилось мысли, что Гусь мог бросить их или продать. Нет, такого коварства не могло быть! Но, несомненно, что с ним приключилось несчастье, потому что иначе ему негде было бы найти себе приюта, пропитания и прикрытия от сыщиков.