Ясно, кивнул я.
Еще глаза. Видел, какие глаза бывают у парня, который пару косяков выкурил?
Да.
Ну вот. Он король вселенной и при этом весь на пружинах. Сидит вроде тихо, но никто его и десятифутовым шестом не захочет тронуть.
Ага, понял.
Вот и запомни. Не смотри на человека так, будто убить его хочешь, это любительщина. Смотри сквозь него, словно тебе без разницы, убивать его или нет. Как на телеграфный столб.
А голос как должен звучать?
Пасть вообще не разевайотвечай только, если я о чем-то спрошу. Говорить буду я, и кратко. Дядя посмотрел на часы. Пять, в наших местах как раз утро. Двинули.
Это на весь вечер?
Может, и дольше.
Я тогда позвоню? Только это личное подождешь меня в холле?
Конечно.
Если бы ответила мама, я бы повесил трубку, не хотел говорить с ней, не узнав сначала, что ей наплела Гарди. Но ответила она, сестрица моя.
Гарди, это Эд. Мама встала уже? Говорить можешь?
Она в магазин пошла. Ох, Эдди, какая я дура!
Похоже, все на мази.
Ладно, забыли, только чтобы это было в последний раз, ясно? Выкинешь такое опятьпридушу.
Гарди хихикнула.
Мама знает, что ты выдула ее виски?
Нет, Эдди, я очухалась первая. Самочувствие было жуткое, мне до сих пор плохо, но мама чувствовала себя так же и ничего не заметила. Я сказала, что у меня голова болит, вот и все.
А как же гениальный план отучить ее от питья?
Про это я, Эдди, забыла начисто. Старалась только не попасться ей под горячую руку, если бы она начала кричать, я бы уже не выдержала.
Вот и выкинь это из головы. Вместе с другой своей гениальной идеей. Ты помнишь, что вытворяла по пьянке?
Нет, Эдди а что?
Передай маме, что я вернусь поздно, но пусть не волнуетсяя с дядей Эмом. Может, только утром приду, сказал я и повесил трубку, пока Гарди не начала задавать вопросы.
Я спустился в лифте, стараясь отвлечься от домашних проблем. Костюм и шляпу дядя Эмброуз подобрал правильно: в зеркале лифта я выглядел как тертый парень лет двадцати двух.
Я придал глазам нужное выражение, и дядя одобрительно кивнул, увидев меня.
То, что надо. Я сам начинаю тебя побаиваться.
Мы добрались до Чикаго-авеню и повернули на запад, прошли мимо полицейского участка. Я смотрел прямо перед собой.
Переходя наискосок к углу Орлеан и вывеске с рекламой пива «Топаз», дядя произнес:
Значит, так, Эд. Помалкивай, следи за Кауфманом и слушайся моих указаний.
Ясно.
Мы вошли. Кауфман наливал пиво двум посетителям у стойки. В одной кабинке сидела пара, видимо, муж и жена. Двое у стойки окопались здесь, похоже, еще с полудня и друг с другом не разговаривали.
Дядя сел за дальний стол лицом к Кауфману. Я поставил стул так, чтобы тоже следить за хозяином. Не слишком приятное зрелище, надо сказать. Приземистый, коренастый, лет сорока пяти. Длинные и сильные руки волосатые, как у гориллырукава чистой белой рубашки он закатал по локоть. Волосы зализаны назад, а вот побриться бы не мешало. Очки с толстыми стеклами. Бросив в кассу двадцать центов за пиво, Кауфман направился к нам. Я не сводил с него холодных, оценивающих глаз.
Он явно умел за себя постоять, как, впрочем, и большинство здешних барменов: иначе они бы выбрали себе другое занятие.
Что желаем, джентльмены? спросил хозяин.
Наши взгляды случайно встретились. Помня приказ, я не шевельнул ни единым лицевым мускулом, думая: «Пришибить бы тебя».
Содовую, попросил дядя. Два стакана обычной соды.
Кауфман посмотрел на него, не совсем понимая, разыгрывает тот его или нет.
Два стакана содовой, повторил дядя и бросил на стол купюру.
Кауфман, умудрившись даже пожать плечами без единого движения, взял деньги и принес нам содовую и сдачу.
Запить что-нибудь? спросил он.
Как захотим, скажем, отрезал дядя.
Мы молчали. Эм попивал свою соду. Двое любителей пива ушли, на их место явились трое других. Не обращая на них никакого внимания, мы наблюдали за Кауфманом. И ему, как вскоре стало заметно, это сильно не нравилось.
В баре появились еще двое, пара из кабинки ушла. В семь часов заступил на смену бармен, высокий и тощий, показывающий в частой улыбке золотой зуб. Когда он занял место за стойкой, Кауфман приблизился к нам.
Еще две соды, заказал дядя.
Хозяин взял со стола мелочь, налил нам напиток, принес. Потом снял фартук, повесил его на крючок и скрылся в задней двери.
За копами пошел? предположил я.
Нет, он пока не настолько напуган. Пожрать скорее всего. Неплохая мысль, кстати.
Господи! Я вдруг вспомнил, что уже второй день обхожусь практически без еды. Быка мог бы съесть.
Подождав несколько минут, мы направились на Кларк-стрит и поели в кафе, где готовили лучшее во всем городе чили.
Теперь снова туда? спросил я, когда мы пили кофе.
Разумеется. Придем к девяти часам и просидим до двенадцати. Тут-то он и заерзает.
А потом?
Подбавим жару, чтобы ерзал шибче.
А если он все-таки вызовет копов? Мы, конечно, не нарушаем закон, просто сидим и пьем соду, но у полиции могут возникнуть вопросы.
С копами все согласовано. Бассет потолковал с лейтенантом в здешнем участке, тот даст своим копам правильную инструкцию, если вообще кого-то пошлет.
Вон что. Я начинал понимать, что сто баксов Эм действительно не зря потратил. Это первые дивиденды, а Бассет ведь еще обойдет квартиры с выходящими в переулок верандами.
Поев, мы заглянули в тихий кабачок на Онтарио-стрит и взяли по пиву. Говорили в основном о папе.
Парень он был что надо, рассказывал дядя. На два года моложе меня и буйный, что твой жеребенок. Хотя у меня тоже пятки чесались, до сих пор чешутся, потому и я пошел в карнавальщики. Любишь путешествовать, Эд?
Люблю, только случая пока не было.
Будет еще, но надо тебе знать, что твой папаша сбежал из дому в шестнадцать лет. У нашего отца после этого случился удар, и он умер, а мамы не стало еще три года назад. Я знал, что Уолли рано или поздно напишет, и болтался в Сент-Поле, пока не получил от него письмо, адресованное нам с папой. Из Петалумы, штат Калифорния. Он там выиграл в покер права на местную газетенку.
Надо же. Мне он никогда не рассказывал.
Уолли недолго владел ею. Я ему отбил телеграмму, приехал, а его уже полиция ищет. Ничего страшного, просто на него иск за клевету подали. Слишком честный был для издателя. Напечатал правду про одного из видных горожан Петалумы, больше для смеху, как он мне объяснил, и я ему верю. Вот я и стал путешествовать, разыскивая его. Знал, что из Калифорнии ему придется унести ноги, но за клевету его ни один другой штат не выдаст. Напал на его след в Фениксе, а догнал в Хуаресе. Перейдешь границу у Эль-Пасо, и вот он, Хуарес. Ох и местечко это было тогда, ты бы видел!
Доходы от газеты отец уже все спустил?
Давно. Он там работал крупье, в блэкджек играл, и Хуарес ему опротивел до чертиков. Приехал я, и двинули мы с ним в Веракрус. Это была еще та поездочка! От Хуареса до Веракруса примерно тысяча триста миль, а мы туда добирались четыре месяца. Сначала у нас было восемьдесят пять баксов на двоих, потом стало четыреста, мексиканских то естькак отъедешь от границы в глубинку, за богачей сойти можно. Главное, уметь говорить по-ихнему и не соваться туда, где лопухов обчищают. Так что половину этих четырех месяцев мы прожили богачами, но в Монтеррее напоролись на ребят поумнее нас. Нам бы опять вернуться на границу, в Ларедо, но нам втемяшился Веракрус. Приперлись туда пешком, в мексиканской одежде, оборванные, в кармане ни одного песо. Английский совсем забыли, говорили между собой по-испански, оттачивали язык. Ну, а в Веракрусе мы нашли работу и выправились. Там-то твой папа и стал наборщиком. Был там один немец, издатель испаноязычной газеты, женатый на шведке, которая родилась в Бирме. Он искал человека, хорошо владеющего как английским, так и испанским. У него самого английский был так себе. Он научил Уолли работать и на линотипе, и на плоскопечатной машине.
Вот же черт!
Что такое?
В старших классах я учил латынь, хотя папа советовал мне выбрать испанский, он, мол, сам учил его в школе и поможет мне, если что. Знал бы я, что он свободно на нем говорил!
Дядя задумчиво смотрел на меня и не спешил продолжать свой рассказ.
А из Веракруса вы куда подались? спросил я.
Я перебрался в Панаму, а Уолли остался. Нравилось ему там.
Он долго там пробыл?
Нет. Дядя посмотрел на часы. Пора нам обратно к Кауфману.
Время еще есть. Ты сказал, что мы придем туда к девяти. Почему же отец не остался там, если город и работа его устраивали?
Ладно теперь уже можно сказать.
Так почему?
Он дрался на дуэли и победил. В Веракрусе ему больше всего нравилась жена владельца газеты. Немец вызвал его стреляться на маузерах, Уолли попал ему в плечо и уложил в больницу, после чего покинул город быстро и скрытно, в пароходном трюмея об этом уже позднее узнал. Четыре дня спустя его засекли и заставили отработать проезд. Он загибался от морской болезни, а куда денешься? Так и драил палубу до самого Лиссабона.
Да ладно!
Это факт, Эд. Прожил какое-то время в Испании, матадором решил стать, но этому надо учиться с самого детства, да и талант иметь. А пикадором он не хотел.
А что это, пикадор?
Всадник с пикой. Если бык пырнет лошадь, а это почти каждый раз случается, рану набивают опилками, зашиваюти опять на арену, но долго лошади все равно не живут. Ладно, к черту, мне самому эта часть корриды противна. Теперь-то лошадям стали набрюшники надевать, видел недавно в Хуаресе. А шпагой быка заколотьэто нормально, честно. Честнее, чем на здешних бойнях, если на то пошло. Они там
Расскажи лучше про папу в Испании.
Короче, он вернулся домой. Мы снова нашли друг друга через одного приятеля в Сент-Поле, которому оба писали. Я работал в детективном агентстве Уилера, это в Лос-Анджелесе, а Уолли выступал в кабаре как жонглер. Не высший класс, но с булавами у него получалось неплохо. Он последнее время не жонглировал, нет?
Нет.
Тут нужно постоянно упражняться, иначе теряешь навык. Но руки у него всегда были ловкие, на линотипе шпарил только так. При тебе тоже?
Со средней скоростью. Может, из-за артрита: Несколько месяцев отец вообще работать не мог. Мы тогда в Гэри жили, потом уж в Чикаго перебрались.
А мне он ничего не рассказывал
Вы когда-нибудь еще работали вместе?
Разумеется. С частным сыском у меня не сложилось, и мы стали ездить с целительским шоу. Уолли гримировался под черного, жонглировал.
Ты тоже жонглируешь?
Нет. Рукастый у нас был Уолли, я больше языком беру. У целителей я обрабатывал публику и вещал брюхом.
Что?
Чревовещателем был, балда. Все, теперь пора. Нашу с Уолли историю за один раз не расскажешь, и уже скоро девять часов.
К Кауфману я шел, как в тумане. В голове не укладывалось, что мой папа, скромный наборщик, исколесил когда-то всю Мексику, дрался на дуэли, хотел быть тореадором, выступал на сцене и ездил с целительским шоу.
Прожил такую жизнь и умер в темном переулке от удара по голове.
Глава 7
Посетителей в баре прибавилось. У стойки полдюжины мужчин и две женщины, в кабинках пары. За дальним столом играли в пинокл, музыкальный автомат орал как подорванный.
Мы сели за тот же столиктам было свободно. Кауфман, хлопотавший за стойкой, не видел, как мы пришли. Через минуту он нас заметил и перелил виски через край мерного стаканчика. Обслужив клиента, подошел к нам и подбоченился с воинственным и в то же время нерешительным видом.
Что вам подать?
Две соды, ровно, без тени юмора произнес дядя.
Кауфман, глядя то на него, то на меня, вытер руки о фартук, выдвинул стул и сел.
Мне тут неприятности не нужны, заявил он.
Нам тоже, промолвил дядя. Мы не хотим их и не создаем.
Но чего-то ведь вы хотите, может, объясните уже наконец?
Что именно?
Кауфман стиснул зубывот-вот взорвется.
Я вас узнал, сказал он. Вы были на дознании по делу мужчины, которого пристукнули в переулке.
Какого мужчины?
Кауфман сделал глубокий вдох, выдохнул и добавил:
Вы сидели в заднем ряду, не хотели светиться. Этот Хантер ваш друг, что ли, был?
Какой Хантер?
Кауфман сделал усилие над собой и снова сдержался.
Позвольте вам помочь: вы не там ищете. Копам и коронеру я сказал все, что знал. Вы там были и сами все слышали.
Дядя предложил пачку сигарет мне, я взял одну, потом предложил Кауфману, но он отмахнулся.
Сказал все как есть. Какого черта вам еще надо?
Две соды, ответил дядя.
Кауфман вскочил, опрокинув стул. Шея у него покраснела. Он с большой тщательностью поставил стул на место и молча вернулся за стойку.
Заказ нам принес длинный бармен. Он улыбался, и дядя тоже улыбнулся в ответ. Вокруг глаз у него заиграли лучикидобряк, да и только.
Кауфман занимался своими делами и в нашу сторону не смотрел.
Ничего туда не подсыпал? Дядя взглянул на длинного бармена.
В соду ничего не подсыплешь, вкус сразу чувствуется.
То-то же. Он дал ему доллар. Сдачи не надо, положишь мальцу на счет.
Спасибо, Эм. Он прямо без ума от тебя, все ждет, когда ты снова придешь.
Скоро, Дылда. Ты иди лучше, а то твой босс засечет, что мы разговариваем.
Дылда пошел брать заказ у картежников, а я спросил:
Когда это ты успел?
Вчера вечером. Узнал у Бассета его имя и адрес и зашел. Теперь он наш человек.
Еще сто баксов выложил?
Одних можно купить, Эд, а других нельзя. Положил немного на счет его сынишки, и все.
Значит, насчет сдачи с бакса это серьезно?
Вполне. Туда она и отправится.
Кауфман перешел на наш конец стойки, но по-прежнему на нас не смотрел.
Мы посидели до полуночи и ушли.
Мама и Гарди уже спали. В записке мама просила разбудить ее, когда я сам встану, она пойдет работу искать.
Я устал, но долго не мог заснуть, вспоминал, что узнал о папе. В моем возрасте он уже издавал газету. Ранил человека на поединке. Имел связь с замужней женщиной. Прошел пешком половину Мексики и испанский язык знал как родной. Переплыл Атлантику, жил в Испании. Работал крупье в казино, выступал в варьете, ездил с целительским шоу.
Я не мог представить отца в черном гриме, и остальное тоже в голове не укладывалось. Интересно, как он тогда выглядел?
Наконец я уснул, и мне приснилось, будто я матадор. На лице у меня черная краска, в руке мулета. Бык, самый настоящий, огромный и черный, был в то же время и хозяином бара Кауфманом.
Он ринулся на менярога острые, в ярд длиной, и на солнце блестят. Ужас до чего страшно!
В три часа мы снова явились в бар. Дядя Эмброуз узнал, что Кауфман в это время заступает на смену, а Дылда уходит на перерыв и возвращается ближе к вечеру, когда посетителей прибавляется.
Дылда только что ушелмы подтянулись, не успел хозяин повязать фартук. Он взглянул на нас мельком, словно ждал нашего появления. В баре больше никого не было, но в воздухе витало нечто помимо паров пива и виски. Атмосфера сгущалась, и меня это пугало не меньше, чем недавний ночной кошмар. Мы заняли тот же столик.
Мне не нужны неприятности, произнес Кауфман. Почему бы вам не уйти?
Нам здесь нравится, усмехнулся дядя.
Ладно Кауфман принес нам две соды, и дядя заплатил ему двадцать центов.
Он вернулся за стойку и стал протирать стаканы, не глядя на нас. Один стакан упал и разбился.
Вскоре дверь открылась, и вошли двое мужчин, здоровые и, похоже, крутые. Одинбывший боксер, по ушам видно; башка клином, плечи как у орангутана, глазки свиные. Другой, с лошадиной мордой, выглядел мелковатым лишь по контрасту с первым. Я прикинул, что рост у него пять футов одиннадцать дюймов, а весит он без одежды фунтов сто восемьдесят. Задержавшись на пороге, они оглядели все пустые столики и кабинкивсе, кроме нас. Потом прошли к стойке. Дядя, шаркнув ногами, пересел глубже. Кауфман молча наполнил две стопки.
Все ясно. Подкрепление прибыло.
В животе нарастал холодя боялся, что у меня подогнутся колени, если я встану. Дядя, не шевеля губами, говорил что-то. Я не сразу вспомнил, что он владеет чревовещанием:
Одному мне будет легче справиться, парень. Дуй в сортир и вылезай в окошко. Быстро, пока они не допили.
Врет, понял я. Без оружия он с ними не справится, а ствола при нем нет. Ствол должен быть у менякто здесь гангстер, в конце концов? На мне костюм, который смотрится на сто баксов, шляпа с опущенными полями, а в кобуре у левой подмышки автоматическая пушка тридцать восьмого калибра, снятая с предохранителя.