Эсперанс молчал.
Чужак немного ослабил хватку и приблизил глаза к глазам Эсперанса.
Ну, что же ты? осведомился он. Проси пощады!
Ну вот еще, огрызнулся Эсперанс, я ведь говорил тебе, что ячудовище, а чудовища не просят пощады.
В таком случае, ты останешься жить и увидишь, как она умрет, объявил незнакомец и слез с груди Эсперанса.
Солдат сел, потом встал. Тяжесть оставалась, зловоние густо висело в воздухе, но сам незнакомец исчез.
Эсперанс схватился за голову и скорее побежал к Керморвану.
* * *
Новорожденного унесли. По словам заплаканной служанки, это был мальчик, вполне крепкий и здоровенький, только больно уж горластый. Его вопли разносились по всему Керморвану, и от них звенело в ушах.
Везде, как казалось Эсперансу, пахло кровью, хотя в самом покое госпожи Азенор было чисто прибрано, и сама она лежала на кровати очень тихая, бледная, тщательно умытая. Завидев Эсперанса, она улыбнуласьэто была единственная награда, которую он получил от своей госпожи за все время служения.
Он отослал служанокте повиновались, ибо он приучил их слушаться, и уселся рядом с нею.
Она тихо заговорила:
Что со мной?
Ничего такого, чего не бывало с другими, ответил Эсперанс.
Что это означает? опять спросила она.
Это означает, что вы, моя госпожа, идете путем всякой плоти, объяснил он.
Это правда, что ты был монахом?
Да.
Почему же ты оставил эту стезю?
Я захотел стать солдатом.
Почему ты перестал быть солдатом?
Мне вздумалось сделаться разбойником.
А разбойником ты перестал
Он преспокойно положил ладонь ей на губы, прерывая допрос.
Тише, сказал он и убрал ладонь.
Она спросила:
Кто ты?
Я люблю вас, ответил он.
Они помолчали еще немного, и тут Эсперанс заговорил опять:
Помните, моя госпожа, как был распят Господь?
Она удивленно вскинула на него глаза.
Разумеется
И тот разбойник, что хулил на кресте Спасителя, помните его?
Неблагоразумный разбойник, шепнула Азенор. Ты уверен, что это подходящая тема, Эсперанс?
Как я могу быть в чем-то уверен? Слушайте же. Когда-то, очень давно, один человек очутился в Святой Земле и тяжко заболел. Такое случается там сплошь да рядом, потому что климат Святой Земли сильно отличается от нашего.
Я слышала, сказала Азенор.
Да? Очень хорошо. Ну вот, и когда этот человек пришел в себя, то принял благое решение сделаться тамплиером.
Разве это благое решение? удивилась Азенор. Тамплиерыеретики, осужденные святым престолом, и нам лучше не говорить об этих предметах.
Она выглядела по-настоящему испуганной, когда речь зашла о столь неприятной и опасной для спасения вещи.
Правда ваша, согласился с нею Эсперанс, только тот человек не мог знать о том, что случится через двести лет, так что и судить его строго мы не будемведь намерения у него были самые что ни есть благие! Итак, он сделался тамплиером и отправился на битву с сарацинами. Уж это-то деяние вы никак не можете назвать неподходящим для спасения души!
Азенор промолчала, и Эсперанс счел за лучшее просто продолжить рассказ.
Случилось все это во времена прокаженного короля Болдуина, который был в те годы ребенком. И вот, коротко говоря, в сражении с лютыми язычниками неподалеку от Брода Иакова оказался наш тамплиер вместе с другими братьями отрезан от своих. А сарацины, как вам, быть может, известно, никогда не брали тамплиеров в плен живыми, ибо считали это за бесполезное дело, поэтому тамплиеры отбивались весьма отчаянно, как люди, заранее обрекшие себя смерти.
И в конце концов, наш герой остался совершенно один. Вот тогда он обратил свой взор к небесам и увидел, что они померкли и сделались фиолетовымине то потому, что надвигались сумерки, не то по еще более простой причиневедь он готовился умереть. В тот самый миг этот наш тамплиер и принял имя Эсперанса, потому что ничего, кроме надежды, у него не оставалось, и помчался что было сил
Азенор опустила веки, словно ее до крайности утомили злоключения этого Эсперанса, закончившиесятак или иначеболее сотни лет назад.
Но нынешний Эсперанс как будто не замечал ее состояния и с жаром продолжал:
И вот бежал он, как безумный, и за ним гнались эти дьяволы в тюрбанах, со сверкающими зубами на черных лицах. Но постепенно они отстали, ибо он забежал в гиблые леса. И в этих лесах стоял замок. Знаете ли вы, моя госпожа, кому он принадлежал?
Азенор сказала:
Нет.
А напрасно! вскричал Эсперанс, увлекаясь рассказом.
Он вскочил и взмахнул руками, и на мгновение ему почудилось, будто древний, наполовину разрушенный, замок обрисовался в воздухе. Видны были его квадратные башни с тяжелыми зубцами, серая трава, проросшая между гигантскими валунами, заваленные камнями подвалы и окна, из которых высыпался песок
Должно быть, и Азенор увидела ту же картину, потому что глаза ее внезапно широко раскрылись, и в них появилось удивление.
В дни Воплощения Слова, торжественно проговорил Эсперанс, этот замок уже стоял в той земле, и принадлежал он никому иному, как одному жестокому разбойнику. Все в тех краях было пропитано злом, потому что духовные очи владельца замка всегда были закрыты. Он только тем и промышлял, что сидел у себя в крепости, ел и пил, и разбрасывал вокруг себя обглоданные кости, а когда заканчивались припасы, выходил на дороги и грабил людей. Он никого не оставлял в живых и похвалялся тем, что ни одна женщина не ложилась с ним дважды: вторым ее ложем становилась могила! Зло пропитало насквозь его душу и тело, и даже на кресте он продолжал свои черные деянияведь это он хулил Спасителя, и говорил Ему ужасные вещи! И едва он испустил свой поганый дух, как его окутало темное облако; и когда оно развеялось, его плоть рассыпалась в прах, и из земли выползли мириады червей и пожрали его!
Мало утешительного в том, что вы говорите, сказала Азенор.
О, это только начало! заверил ее Эсперанс. Слушайте, что было дальше. Частица злой души владельца перешла и на его замок. Много лет твердыня стояла заброшенной; но затем в Святую Землю пришли христиане, и в замке Неблагоразумного Разбойникаон так и назывался, поселились люди. Судьба их была тяжелой, ведь они сдерживали зло, гнездившееся в тех стенах, и не позволяли ему вырываться наружу! К тому времени, как наш Эсперансне я, а тот, другой, достиг стен замка, там жила лишь одна дама.
Дама? удивилась Азенор. Неужели храбрые христианские рыцари поручили столь опасное дело женщине?
В Святой Земле было много отважных женщин, сказал Эсперанс грустно, и они умели защитить свои крепости. Они держали оборону и даже выходили в чистое поле, дабы сразиться с врагом. В замке Керморван есть гобелен, где изображена подобная героиня, неужели вы его ни разу не видели?
Азенор слегка покраснела. Разумеется, она видела этот гобелен, но никогда не задумывалась над смыслом представленной на нем картины. Ей думалось: должно быть, это охота
Дама приняла спасшегося тамплиера, продолжал Эсперанс задумчиво. Теперь он все чаще останавливался в своем рассказе, как будто подбирал слова или даже сочинял историю прямо на ходу. Она проводила его в роскошные покои, устроенные среди развалин, и уложила в постель, а сама вышла.
Разумеется, наш Эсперанс не смог лежать там спокойно. Близость прекрасной женщины волновала его и, хоть он и стал тамплиером и дал обеты целомудрия и бедности, это не означало, что он перестал быть мужчиной. Так что он ворочался до самого утра, а на рассвете выбрался из кровати и прокрался к комнате, где почивала хозяйка замка. «Гляну на нее одним глазком, решил он про себя, чтобы удостовериться в том, что она спокойно спит и видит хорошие сны».
Какое лицемерие! сказала Азенор. Из вашего рассказа ясно следует, что тамплиеры были развратны, если не в делах, то в мыслях.
Вовсе нет, возразил Эсперанс, его мысли были чисты, в отличие от того, что он совершил телесно. Но слушайте же! Он подобрался к занавесям, отделявшим опочивальню дамы от большого зала, где еще сохранились каменные столбы, на которые укладывались доски пиршественного стола. Он замер, прислушиваясь. Казалось, замок пуст и вдруг занавес шевельнулся, и в его складках определенно обрисовалось чье-то круглое тело.
Тут уж тамплиер не стерпел. Он подобрался к самому занавесу и заглянул в щелку И что же он увидел? Прекрасная дама сидела в постели, а некое существо прислуживало ей: подавало гребни, держало зеркало, подносило воду для умывания и белоснежные полотенца. Оно расчесывало даме волосы, заплетало косы, пришивало рукавасловом, выполняло всю ту работу, которую обычно поручают доверенной служанке.
Почему вы называете прислугу дамы «неким существом»? спросила Азенор.
Потому что это не был человек в прямом смысле слова, ответил Эсперанс. Это было чудовище, с лохматыми ногами и руками, с собачьей мордой и острыми, как у волка, ушами. Но во всем прочем оно было подобно человеку. И при том оно служило даме так преданно и кротко, что Эсперанс почувствовал сильное волнение. Он осторожно вернулся к себе и стал размышлять о том, что бы означало все им увиденное
В этот самый момент в комнату к Азенор вошел капеллан. Он очень рассердился, увидев, что солдат сидит рядом с госпожой и, как ни в чем не бывало, развлекает ее байками.
Служанки сообщили мне, что ты здесь мешаешь госпоже, обратился капеллан к Эсперансу. Я пришел убедиться в том, что глупые девчонки лгут и, к своему возмущению, вижу, что они сказали правду! Чем это ты здесь занимаешься?
Развлекаю госпожу, ответил Эсперанс, вставая.
Убирайся, ей сейчас не до твоих россказней, сказал капеллан.
Азенор тихо вздохнула и протянула Эсперансу руку. Он схватил эту нежную, бессильную руку, как самую дорогую добычу, и не ушел прежде, чем перецеловал каждый пальчик, причем касался губами поочередно каждой фаланги.
И только после этого ушел.
* * *
Для сира Ива де Керморвана история о тамплиере Эсперансе и замке Неблагоразумного Разбойника всегда разделялась на две половины: первую Азенор успела узнать, а вторая осталась для нее неизвестной.
Капеллан был, разумеется, прав, говорил, отводя глаза, Эсперанс, ведь госпожа Азенор умирала, и не стоило ей слушать мои пустые россказни, а следовало подумать о спасении души. Но если вдуматься, повесть о моем предке была самая что ни есть душеспасительная, ибо в ней говорится о любви.
Есть какая-то особенная печаль в историях, которые не были дослушаны до конца, потому что слушатели ушли из этого мира, как-то раз заметил сир Ив, когда ему было восемь лет.
Он рос на берегу моря. Море было источником света и туманов. Ив де Керморван жил в присутствии морякак другие живут в присутствии семейного герба на стене или гробницы великого предка. Что бы он ни делал, о чем бы ни думал, он всегда мысленно сообразовывался с морем.
Он почти не помнил отца, хотя тот умер совсем недавно. Чуть лучше он помнил мать, хотя та скончалась, едва успев дать жизнь первенцу. Зато очень хорошо помнил сир Ив тот день, когда впервые встретил море.
Эсперанс утверждал, будто отнес Ива на берег через год после смерти матери, то есть в совершенно неразумном возрасте. И тем не менее Ив де Керморван отчетливо представлял себе эту встречу.
Море заполняло собой весь мир. Оно было больше, чем лицо Эсперанса, а до сих пор Ив не знал вещей более грандиозных, чем эта физиономия, широкоскулая, с чуть приплюснутым носом, шрамом на щеке и сощуренными глазами. Когда Эсперанс наклонялся над ребенком, он загораживал собою солнце.
Солнцеда; но не море. Громовая колыбельная прибоя баюкала Ива с раннего детства. Эсперанс укладывал его на прохладный песок, так, чтобы свежий ветер овевал младенца и сдувал с него все возможные хвори. А затем вынимал из-под рубахи заветную бутыль, устраивался поблизости на плоском, слегка нагретом камне и просиживал так часами, пуская мысли пастись на широких пастбищах воспоминаний, своих и чужих. Мысли Эсперанса разбредались, точно беспечные коровы, созерцающие траву и небо, в то время как зеленый пучок забыто свисает с их мягких губ.
Все это время Ив не видел своего воспитателяпо мысли Эсперанса, сиру Иву надлежало привыкать к осознанию собственного величия, а величие неразрывно связано с одиночеством.
Мальчик копался в песке, ловил пальчиками солнечный луч в волне, искал водоросли и ракушки. И ничего не видел, кроме волн, и ничего не слышал, кроме моря.
Позднее Эсперанс начал разговаривать с ним. Этот день мальчик тоже помнилотчетливо, с множеством важных подробностей, которые из головы самого Эсперанса благополучно улетучились.
Первое, что сказал ему воспитатель, было:
Высир Ив де Керморван, мой господин, и род ваш проклят.
Двухлетний ребенок не мог понять такую сложную фразу, возражал капеллан впоследствии, когда Ив пытался рассказать ему об этом.
Роль Эсперанса в воспитании наследника Керморвана долгое время оставалась неизвестнойни для Алена де Керморвана, ни для капеллана. Бывший разбойник отлично умел держаться в тени, так что о его существовании попросту забывали. Считалось, что за ребенком ходят кормилица и няньки. На самом деле Эсперанс почти постоянно находился в детской, а служанки, отчасти задобренные, отчасти запуганные им, не препятствовали его долгому общению с ребенком и особенноих совместным прогулкам на берег моря.
«Разве могут эти глупые бабы вырастить настоящего рыцаря? думал Эсперанс. Сир Ален слишком мрачен и замкнут в себе, чтобы воспитывать ребенка; душа его пуста, да и голова не полнее. Много бы я отдал за то, чтобы узнать, кто из участников Яблочной войны сказал тому вонючке "да"!»
Таким образом, ранние годы сира Ива прошли рядом с Эсперансом.
Но затем случилось одно событие, которое едва не положило конец их дружбе.
Иву исполнилось семь лет, когда он опасно заболел. По целым дням мальчика сотрясала лихорадка, всю левую сторону лица у него перекосило, и, что хуже всего, он перестал разговаривать. Несколько раз его посещал лекарь и умело пускал ему кровь. Обезумевший Эсперанс, носился по замку, выискивая способ проникнуть в покои больного; но теперь не податливые и пугливые служанки ходили за больным мальчиком, но лекарь, капеллан и несколько помощников лекаря, более похожих на подручных палача, такие это были суровые и крепкие парни.
В конце концов, достойная симметрия вернулась на лицо Ива, но разговаривать он так и не начал. Упорное молчание мальчика сперва сочли пустым капризом. Ему посулили угощение, если он разомкнет уста; затем перешли к угрозам и, в конце концов, пришли к неутешительным выводам: сир Ив онемел.
Капеллан и лекарь вдвоем отправились с этим докладом к сиру Алену.
Обычные медицинские средства в данном случае бессильны, объявил лекарь. Кровопускание в данном случае совершенно бесполезно, ибо пациентслабенький мальчик, к тому же малокровный, так что он должен питаться самым лучшим мясом, и желательно добавлять ему в питье красное вино.
Подобные изменения в поведении и внешности могут иметь только одну причину, а именнокозни врага рода человеческого, объявил капеллан.
Что вы имеете в виду? мрачно осведомился сир Ален.
То, что человек не может сам по себе утратить навыки речи, пояснил капеллан. Разумная речь, равно как и дыхание, даны человеку самим Господом, и если они вдруг оставляют помянутого человека, то это следствие того самого, что я только что сказал.
А что вы только что сказали? уточнил сир Ален.
Что это козни дьявола, торжественно провозгласил капеллан.
Лекарь сердито добавил:
Ни припарки, ни микстуры не помогают от козней дьявола, так что позвольте мне удалиться.
Клянусь Господом, ни в чем не согрешившим! вскричал сир Ален. Как же нам, в таком случае, спасти моего сына?
Для этого следует избавить его от власти дьявола, сказал капеллан. И я не вижу другого средства исцелить дух мальчика, кроме сурового обращения с его плотью. Видя, что телу, в которое он вселился, грозит большая опасность, дьявол обыкновенно устрашается и покидает свою жертву.
Хорошо, согласился сир Ален. Он выглядел совершенно разбитым. Поступайте как считаете нужным, только покончите с этой бедой!
Таким образом, сир Ив был извлечен из его прежних покоев и лишен доброй компании. Его заперли в сыром и темном подвале, на обед подавали только хлеб и воду, и все общество мальчика составляло теперь распятие, повешенное на стене так грубо и небрежно, что Ив поневоле проникался сочувствием к Иисусу, хоть бы и деревянному.