И когда Ив касался креста рукой, ему чудилось, что крест теплый, как живое тело, впрочем, по сравнению с влажными камнями стены так оно и выходило.
Иногда в камеру входил специально приставленный к Иву слуга. Он брал мальчика за локоть и выводил наружу, в светлые комнаты, где было сухо и грела жаровня. Там ожидал узника капеллан.
Ты образумился, чадо? спрашивал он, поначалу очень ласково.
Ив моргал светлыми ресницами, водил глазами из стороны в сторону, и столь великое множество впечатленийпосле темной и пустой камерыпереполняло мальчика, что молчание его становилось еще более глубоким.
Ты будешь наказан, предупреждал капеллан отеческим тоном.
Но и на это Ив ничего не мог ответить, и тогда капеллан начинал сердиться, поносить Ива грубыми словами (на самом деле, конечно же, не самого Ива, но завладевшего им дьявола), и наследника Керморвана тычками и оплеухами гнали назад, в камеру, где оставляли на день, а то и на два вовсе без хлеба и воды.
Так продолжалось без малого месяц, как вдруг однажды дверь камеры распахнулась, и некто рослый и темный, пахнущий чесноком, ворвался туда.
Вы здесь? прошептал знакомый голос Эсперанса. Чума на этого капеллана, мне пришлось подсыпать ему яду в питье, чтобы украсть ключи!
Ив не ответил, потому что по-прежнему не мог говорить. Эсперанс на ощупь отыскал его в глубоком мраке и, подхватив на руки, вынес наружу.
Там было так же темно, как и в подземелье, и по этому признаку Ив понял, что вокруг стоит глубокая ночь. Эсперанс, огромный, с шумным дыханием, крался по замку Керморван, подобно призраку. Он знал здесь все ходы и коридоры, он изучил каждую потайную дверь, и всякая лазейка была ему знакома.
С мальчиком на руках он выбрался на двор, и Ив едва не задохнулся от потоков свежего воздуха. Эсперанс подошел к маленькой дверце в стене и выскользнул из замка.
Ив спокойно заснул и пробудился только с рассветом. Он лежал на берегу моря. В сером небе медленно расцветало солнце. Волны спокойно, размеренно бились о берег.
Мальчик открыл глаза и увидел лицо Эсперанса. Как и прежде, оно могло заслонить солнце, но не в силах было загородить собою море.
А знаете ли вы, что увидел мой предок в замке Неблагоразумного разбойника? произнес Эсперанс.
В тот день сир Ив впервые услышал историю, окончание которой так и не узнала умирающая Азенор.
На вторую ночь тамплиер опять подошел к опочивальне дамы. Чудовище было тамоно лежало на полу, возле кровати, и рассматривало спящую даму. Никогда прежде не видел Эсперанся разумею того, первого Эсперанса, такой глубокой грусти в глазах живого существа! Он был немало смущен увиденным и незаметно вернулся к себе в постель, где и ворочался до рассвета. Днем, гуляя с дамой возле замка, он спросил ее невзначай, не скучно ли ей жить здесь в одиночестве. Каково же было его удивление, когда она преспокойно рассказала ему о чудовище, которое прислуживает ей! Она говорила об этом так просто, словно речь шла о самом обыкновенном деле.
«Но кто оно, это чудовище? допытывался тамплиер. Что оно такое?»
«Никто этого не знает, отвечала дама. Я унаследовала замок вместе с ним. Думаю, оновся печаль, что обитала здесь с незапамятных времен, вся боль, грусть и одиночество Впрочем, мне жаль его».
На третью ночь тамплиер вошел в комнату к даме, и она приняла его в свои объятия. Наутро он испытал такой стыд за нарушенные обеты целомудрия, что, не простившись с дамой, уехал из замка. Почти год он ничего не слыхал ни о даме, ни о замке Неблагоразумного Разбойника, а затем до него дошли слухи о том, что замок разрушен сарацинами и обитавшая там дама была убита. Некоторое время он искренне горевал по ней, однако вскорости к нему явилась какая-то женщина и подала ему в корзине ребенка, после чего исчезлакак будто растворилась в воздухе. Эсперансу ничего не оставалось, как принять подношение
Это был его ребенок? спросил Ив. Ну, его сын? Да?
Он говорил с трудом, язык отвык от работы и не желал повиноваться, но Эсперанс хорошо понял вопрос.
Наш тамплиер так и подумал и покаялся в совершенном грехе перед всеми братьями, и они позволили ему передать ребенка на воспитание добрым людям, жившим на орденских землях, ответил Эсперанс. Однако скоро стало очевидно, что дитя это рождено не от человека, ибо оно было покрыто шерстью, а лицо его отчасти напоминало волчью морду. По этой причине его поначалу отказывались крестить, но затем все-таки окрестили и дали ему имя «Эсперанс». Тамплиер, признавший за собою плотское падение, назвал себя его отцом. Он боялся, что в противном случае ребенку будет причинен вред, а этого, ради памяти дамы, он допустить не хотел. «Дитя уродливо потому, что уродлив мой грех, говорил он. И еще потому, что оно было зачато в замке Неблагоразумного Разбойника, там, где свободно дышит всякое зло» Так было положено начало нашему роду, заключил Эсперанс. От отца по плоти я унаследовал страшную внешность, а от отца по духукрасивое имя.
Стало быть, твой истинный предокчудовище? спросил сир Ив.
Стало быть, так, кивнул Эсперанс.
Но почему же ты сам не похож на чудовище? продолжал допытываться мальчик, помогая себе жестами, потому что речь его по-прежнему звучала невнятно.
Потому что кровь чудовища из поколения в поколение разбавлялась человеческой. На самом деле в глубине души япечальный монстр, как и тот, что обитал в замке. Никогда не смотрите на внешнее, сир Ив, глядите прямо в душу.
Но как же так вышло, что женщины отдавались лохматому существу с волчьей мордой? Это противоестественно!
У вас рассуждения взрослого человека, сир Ив! Однако запомните вот что: для женской природы мало существует такого, что не выглядело бы противоестественным в глазах мужчины. Кроме того, мы, чудовища, терпением и хитростью всегда умели добиваться своего. А хотелось нам одного: продолжения нашего рода, ибо, как нам казалось, один из нас сумеет превратить душу чудовища в человеческуюи уж он-то отмолит у Господа Иисуса весь наш лохматый род. С одними женщинами мы действовали обманом, отводя им глаза; в других случаях нам доводилось покупать наложниц А самый первый Эсперанс, тот, что считался сыном тамплиера, он был таким добрым и мягкосердечным, что сумел добиться даже женской любви Вот так постепенно мы и утратили внешнее звероподобие. Но что сохранилось в полной мереи что унаследовал и ятак это отменное чутье на грех. Я вижу зло, едва только оно высунет свой нос из-под земли.
Ив растянулся на спине, зарылся пальцами в песок, с наслаждением уставился в небо.
Как хорошо быть свободным! произнес он.
Птица летала над ним в вышине, и ее крик наполнял небеса, делая их поистине необъятными.
* * *
Известие об исцелении сына сир Ален воспринял с большим облегчением. Капеллан исповедал мальчика и счел его совершенно здоровым, телесно и душевно. Был отслужен благодарственный молебен, и жизнь потекла своим ходом.
И так продолжалось до тех пор, пока Иву не исполнилось тринадцать лет и отец его не заболел.
Сир Ален де Керморван уже давно чувствовал некое недомогание. Он полагал, что началось оно с того дня, как он упал с лошади; впрочем, это могло случиться и немного позднее. Начало болезни оставалось для него скрытым, но затем она стала заявлять о себе все более властно и в конце концов уложила сира Алена в постель.
Догадываясь о неизбежном ее исходе, сир Ален велел призвать к себе сира Ива.
До тех пор отец с сыном разговаривали немного. Когда Ив вошел, сир Ален вдруг понял, что видит незнакомца. И не удивительно: ведь мальчик рос каждый день и постоянно изменялся. Сейчас он очень напоминал Азенор. Он унаследовал от матери узковатые зеленые глаза и нос «уточкой», равно как торчащие скулы и хрупкую, птичью кость.
Мальчик остановился посреди комнаты. Голые каменные стены казались здесь особенно холодными; свет падал через два небольших окошка, таких узких, что даже ветер не мог в них протиснуться. Посреди спальни в окружении четырех коптящих светильников находилась просторная кровать под пыльным балдахином. В этой кровати сеньор Ален почти совершенно потерялся, хоть он и был мужчиной крупным.
Рядом стоял капеллан и с озабоченным видом морщил круглое лицо.
Мальчик поклонился и без малейшего смущения заговорил первым:
Вы напрасно избрали для себя эту комнату, мой господин, потому что лучшее лекарство от всякой болезниветер, а никакой ветер не сумеет пробиться сквозь эти жалкие щелки, заменяющие здесь окна. И в особенностинаш бретонский ветер, плотный и напористый, подобный в этом бретонской женщине; а ведь его целебные свойства неоспоримы, и я не раз испытывал их на себе.
Капеллан так и разинул рот, а сир Ален, несмотря на боль и печаль от близкой смерти, захохотал.
Откуда вам известно о свойствах бретонских женщин, сир Ив? Сдается мне, вы слишком молоды для того, чтобы познать их на собственном опыте!
Мне рассказывал об этом Эсперанс, ответил мальчик. Впрочем, я имел случай наблюдать их в одном кабачке неподалеку от деревни.
Так вы посещали кабак? Проклятье! вскричал сир Ален. Сколько же вам лет? Что-то я сбился со счета.
Эсперанс говорит, что мне тринадцать лет и что я родился веснойв тот день, когда закричала первая прилетевшая с юга птица, и у нее был пронзительный голос, под стать сырой погоде
Эсперанс! Сир Ален нахмурился и поднялся на локте. Припоминаю я это имя очень давно. И он действительно вспомнил Яблочную войну, и свою разрушенную дружбу с Аленом де Мезлоаном, и погибшего парня, и раскаявшегося разбойника, который влюбился в Азенор и поклялся служить ей Эсперанс! повторил сир Ален. Так он здесь, в замке? Как это вышло, что я прежде его здесь не видел?
Он умеет оставаться незаметным, потому что ончудовище, сказал Ив.
«Чудовище» было самым грандиозным определением из всех, какие сир Ив мог бы подобрать для Эсперанса. На самом деле тот был для мальчика одновременно и воспитателем, и кормилицей, и охранником, и источником сведений о мире, и учителем нравственных правил и даже наставником в грамоте. Но «чудовище» звучало лучше всего.
Я хочу его увидеть, сказал сир Ален.
Послали за Эсперансом. Он явилсяочень пьяный; широкоскулая красная физиономия в каплях жидкого пота, глазки заплыли. А сир Ив смотрел на него с таким доверием, что сиру Алену, перехватившему взгляд сына, сделалось не по себе.
Я Эсперанс, провозгласило страшилище важным тоном.
Как тебе удалось прожить в моем замке столько лет таким образом, что я тебя не замечал? спросил сир Ален.
Есть разные способы, ответил Эсперанс.
Ален нахмурился, потер лоб, разгоняя морщины.
И давно ты здесь, при моем сыне?
С самого начала.
Почему? спросил сир Ален.
Вы знаете ответ, сказал Эсперанс. Я любил даму Азенор и не захотел расставаться с ее сыном.
Это мой сын! закричал сир Ален.
Он упал на подушки и бессильно посмотрел на Эсперанса.
Это ваш сын, сир Ален, в чем нет никаких сомнений, согласился Эсперанс с полным равнодушием.
Чему ты учил его?
Всему понемногу, охотно сказал Эсперанс, довольный тем, какой оборот принимает наконец разговор. Думается, при необходимости он даже может сам построить катапульту! А ещебиться на мечах, ездить верхом, разбирать написанное в книгах и грамотах, правильно облекать мысли в слова на бретонском языке и говорить по-французски и по-английскиконечно, не все, а только самое главное
Например? перебил капеллан.
Эсперанс живо повернулся к нему:
Например«принеси выпить», «убью», «иди сюда, красавица». Никогда ведь не предскажешь заранее, в какой стране придется произносить эти слова. Ведь известно, продолжал Эсперанс задумчиво, что язык благодатиэто язык Моисея, то есть древнееврейский, а остальныеэто языки смешения, которые возникли после падения башни Вавилонской. И языки смешения разделяются на языки «си», «ок» и «ойль»по способу давать согласие на то или это, но все они сходны в слове «amor», что указывает на былое их единство И уверяю вас, мой господин, добавил бывший разбойник, обращаясь к сиру Алену, что ваш сын и наследник сумеет объясниться с другом, врагом, слугой и женщиной на всех языках смешения достаточно внятно, чтобы всегда добиваться своего!
На краткий мир сеньор Ален пожалел о том, что никогда хорошенько не знал своего сына и позволил ему вырасти вдали от себя; но затем болезнь взяла верх, и он закрыл глаза.
Ступайте, сир Ив, велел капеллан, ваш отец утомлен.
Мальчик вышел, а вслед за ним удалился и Эсперанс.
* * *
В тот же день капеллан написал письмо сиру Врану, брату покойной Азенор.
И в этом письме капеллан искренне поведал обо всем, чему сделался свидетелем.
«Господин наш сеньор Ален де Керморван приблизился к смертному порогу, писал он. Кашель разрывает его легкие, так что кровь выступает у него на губах. Рано или поздно вся грудь внутри у него лопнет, и тогда жизнь выйдет из него вместе с кровью. Мой господин ожидает смерти с мужеством, которое было всегда присуще ему на протяжении всех минувших лет. Поначалу капеллану даже приходилось даже вытирать слезы, чтобы буквы не расплывались у него перед глазами, но затем он так увлекся процессом писания, что даже позабыл горевать. Однако не только это печальное обстоятельство вынуждает меня обратиться к Вам. Сегодня при разговоре открылось, что все эти годы в замке Керморван обитал и, более того, постоянно находился при наследнике, сире Иве, некий человек по имени Эсперанс. Кажется, он бретонец, и при том самого подлого происхождения; первое следует из его выговора, второеиз обычая беспробудного пьянства. Он утверждает, что некоторое время находился в ордене святого Доминика, но затем покинул монастырь и устав, дабы на свободе предаваться грабежам и смертоубийствам. Однако хуже всего то, что он сумасшедший. Он забивает голову наследника глупыми побасенками, а тот, несомненно, верит всему услышанному, поскольку юность доверчива. Памятуя некий случай, когда сир Ив подпал под власть врага рода человеческого, следует быть особенно осторожными в отношении этого юноши.
Мы, остающиеся среди живых, обязаны позаботиться о будущем. И потому пишу к Вам с просьбой приехать как можно скорее и взять на себя дальнейшее воспитание наследника. Боюсь, этот мальчик погружен в мир бесполезных грез и мечтаний, внушенных ему плачевным пьяницей»
Глава седьмаяПРИЗРАКИ РЮСТЕФАНА
Добрый капеллан обеспокоился бы еще больше, будь он во всех подробностях осведомлен насчет того, какую именно науку проходит юный сир Ив под руководством своего наставника. Чтение книг с описанием рыцарских подвигов было лишь началом, подготовкой; главное же заключалось в ином.
Эсперанс кое-что слыхал о проклятии Керморванов и считал неправильным таить от мальчика некие опасные обстоятельства, связанные с историей его рода.
Как-то раз они бродили по берегу и слушали, как шумит прибой. Эсперансу чудилось, будто он различает в морском гуле голоса кричащих воинов, звон оружия, топот коней, а Ив думал совершенно о другом: море как будто переносило его в запредельные миры, где слышны были громовые раскаты, с которыми перемещаются по Вселенной звезды и одинокие планеты. Все они, как казалось Иву, плакали в пустоте и искали Землю, где все устроено совершенно иначе, нежели во всей остальной Вселенной, потому что только на Земле растет трава, и по ней движется вода, и еще там живут разные звери, но главноетам есть человек, способный вместить в себя и звезды, и воду, и животных, и даже других людей.
Неожиданно Эсперанс остановился и проговорил:
Странное дело, сир Ив, здесь полным-полно воды, но нет поблизости ни одного спокойного водоема, чтобы рассмотреть в нем собственное лицо.
Они вместе задумались над этой странностью и некоторое время исследовали ее со всех сторон. Наконец Ив заметил:
Если уж так устроено, чтобы поблизости не оказалось приспособления для разглядывания лиц, стало быть, это правильно, и мне совершенно незачем видеть себя со стороны. К тому же, добавил мальчик, улыбаясь, я всегда могу полюбоваться на свое отражение в твоих зрачках.
Так, да не так, пробурчал Эсперанс, потому что мои зрачки вам частенько лгут, сир Ив.