Наверное, он задремал, потому что ничуть не удивился, когда облако действительно прикоснулось к его лбу и носу. Он сморщилсяему стало щекотнои открыл глаза. Рядом с ним на корточках сидела крошечная золотоволосая женщина. Сегодня один ее глаз был зеленым, а другойголубым; в прошлый раз Гварвин не замечал этой странности.
Ты звал меня, Гварвин? спросила она. Я пришла.
Алиса! Он рывком сел, схватил ее в охапку и прижал к груди. Алиса! Не хочешь ли ты отправиться со мной обратно в Керморван? Я познакомлю тебя с домочадцами. Буду кормить самыми лучшими яствами и одену тебя в шелковые платьица.
Она потерлась головой о его грудь и устроилась у него на коленях.
Нет уж, Гварвин, брат мой, этому не бывать! решительно объявила она. Я-то знаю, как все обернется! Твои дети будут играть со мной, как с куклой, твои слуги будут плевать мне вслед и считать меня нечистью, а твоя жена возненавидит меня и постарается извести.
Что такое ты говоришь, Алиса? ужаснулся Гварвин. Ты ведь совсем не знаешь мою жену
Да? Синий глаз девушки блеснул, в то время как зеленый закрылся. Почему ты так считаешь? Я многое знаю. Не раз и не два я заглядывала в окна твоего жилища, брат, и многое мне известно, и о тебе самом, и твоей жене.
Правда, она красавица? простодушно спросил Гварвин.
Да, сказала Алиса, но таким тоном, как будто речь шла о чем-то крайне неприятном. И она поскорее перевела разговор на другую тему:Для чего ты хотел меня видеть, Гварвин? Человек не должен часто вызывать корриган, иначе ей надоест бегать взад-вперед, и она попросту заберет его к себе. Вот чем заканчивается излишняя настойчивость.
Я слыхал о чем-то подобном, сестра, отозвался Гварвин, и клянусь, не стану злоупотреблять нашим родством! Вот о чем я хотел спросить тебя: не знаешь ли ты, отчего рухнула стена замка Керуль и куда подевался великан?
Алиса сказала:
Нет ничего проще, чем ответить на твой неразумный вопрос. Стена рухнула, потому что корриганы подрыли ее, а великан исчез потому, что провалился в наш подкоп.
Так он до сих пор под землей? воскликнул Гварвин. Наверное, нужно выкопать его, если он еще жив. Впрочем, полагаю, что живведь убить великана гораздо труднее, чем обычного человека, ибо жизни в великане приблизительно в два с половиной раза больше.
Здесь ты ошибаешься, брат, возразила Алиса. И в великане, и в карлике одинаковое количество жизни, ибо телесная душа, которая заставляет плоть двигаться и шевелиться, всегда одного и того же размера, и у животных она не больше и не меньше, нежели у людей. И даже у корриганов она точно такая же. А это означает, что ударив меня ножом, ты меня убьешь, как и любое другое живое существо.
И, пока Гварвин ужасался этим словам, Алиса пошевелилась у него под руками и рассыпалась целым роем крохотных золотых искорок, так что в следующее мгновение Гварвин обнаружил, что обнимает пустой воздух.
* * *
Алиса была очень довольна собой, поскольку успела улизнуть от брата прежде, чем он задал еще один вопрос. А ей бы очень не хотелось отвечать на этот вопрос. Потому что в том, что касалось великана, корриганы поступили не слишком честно и уж конечно совсем неблагородно.
А началось все с того, что они увидели этого Хунгара и потеряли всякий сон и покой. Гварвин был недалек от истины, когда утверждал, будто существа, вроде Хунгара, никогда не бывают сами по себе и всякий, кто их увидит, непременно пожелает ими завладеть.
Это касается в первую очередь карликов, которые забавляют вельмож в их дворцах и замках. Ни один карлик не обречен на бедственную жизнь, скитаясь по большим дорогам, надрываясь за плугом или сгибаясь над каким-нибудь ткацким станком. Нет, все они как один разодеты в шелк и бархат и получают все самое лучшее из рук своих господ просто за то, что они так забавны и так мило умеют кривляться.
Что касается великанов, то их участь менее определенна, поскольку великанов значительно меньше, нежели карликов: приблизительно во столько же раз, во сколько один карлик меньше одного великана.
Рассудив таким образом, мы легко можем представить себе, до какой степени желанной добычей представлялся для корриганов великан Хунгар. Несколько дней они только и делали, что совещались да выскакивали лунной ночью на поверхность из своих подземных чертогов, чтобы полюбоваться на великана. Самые отважные даже щекотали его бороду и засовывали свои крохотные пальчики ему в ноздри, в уголки глаз и в уши.
Наконец было решено захватить великана и превратить его в собственность здешних корриганов.
Мы не сможем долго держать его в наших дворцах под землей, вздыхали они, потому что здесь слишком тесно для великана, но когда у него устанет спина, мы проводим его к озерным жителям, и на дне Озера Туманов он обретет свой истинный дом. Мы не настолько дурные и жадные, чтобы погубить такое существо, как Хунгар, ради собственного удовольствия! Нет, во имя его блага мы готовы даже отказаться от него!
И решив непременно захватить великана, корриганы стали рыть подкоп под стены замка Керуль.
Их труды не прекращались ни днем, ни ночью, а корриганы умеют работать очень быстро и споро, если цель представляется им достаточно вдохновляющей.
Им оставалось лишь подвести тоннель под центральную башню, чтобы пробраться туда и выкрасть спящего великана, как вдруг явилось войско во главе с Франсуа де Керулем и Гварвином де Керморваном, и началась осада. Это немного смутило корриганов, и они стали раздумывать: что бы все это означало и какую выгоду можно извлечь из людских нестроений.
Они даже прекратили работу на целый день и на две ночитак захватил их спор. Одни корриганы предлагали смертельно перепугать людей и отогнать их от замка Керуль, дабы они не спутали все планы и не помешали корриганам. Но другие возражали против этого, потому что корриганы редко вмешиваются в людские дела. Будь иначелюди возмутились бы и начали бы выискивать, преследовать и уничтожать корриганов по всей стране.
Нечто подобное случилось в стародавние времена, когда на землю Бретани пришел с крестом святой Рено, которого еще называли святым Реунаном или попросту Наном, и выгнал из вересковых пустошей всех нэнов и гориков, которые жили и пакостили здесь испокон веков и даже ранее. И все потому, что нэны и горики вели себя шумно и то и дело попадались ему на глаза. А нет чтобы тишком, с опаской Ибои корриганы вполне отдавали себе в этом отчетвремена волшебных существ прошли, и настало время людей.
Стало быть, учинять нечто устрашающее для осаждающих замок Керуль было бы слишком опасно для самих корриганов. Нет, здесь требовалось действовать шуточкой, обманом и всякой хитростью.
И тогда корриганы призвали к себе Алису, которая некогда была человеком и потому лучше остальных разбиралась в людях.
Ты должна выйти на поверхность земли, Алиса, и хорошенечко приглядеться к рыцарям, которые осадили замок Керуль, сказали ей другие корриганы. Может быть, найдется способ заставить их уйти. Не хочется поднимать лишний шум, знаешь ли.
О, сказала Алиса и закивала своими золотыми кудряшками, знаю, знаю Сдается мне, один из этих воиновмой родной брат, единокровный и единоутробный, и мне стоит потолковать с ним о том, о сем. Может быть, он вспомнит меня и согласится уйти из-под стен замка без всяких неприятностей.
Вот так и получилось, что Алиса повстречалась с Гварвином, но большого проку из их разговора не вышло. Гварвин попросту не понял, чего добивается сестра, а она не посмела сказать ему прямо и вернулась обратно вся заплаканная. На вопрос, почему же она так сильно плачет и не хочет ли она вернуться обратно к людям, Алиса ответила:
Мне жаль моего брата, потому что он глуп.
И, видя, что от людей толку не добьешься, корриганы решили действовать по-своему.
Когда подкоп был уже готов, а луна на небе созрела и сделалась такой толстой, что, будь она дырой в небе, туда пролезла бы самая жирная толстуха из всех возможных, да и котел со стряпней в придачу, вот этой самой ночью корриганы выбрались из подкопа и очутились прямо в той комнате, где храпел великан Хунгар.
Несколько минут они стояли вокруг него и любовались тем, как он спит. Удивительно вздымалась и опускалась его грудь: дивно устроен человек, если ребра ходят так гибко над надувающимися легкими, а живот бурлит и трудится над съеденной пищей, в то время как хозяин живота почивает и предается законному отдыху от всех дневных дел!
Затем корриганы очнулись от своей задумчивости и взялись за дело. А именно: подхватили огромный сапог Хунгара и потащили его в подкоп.
Второй же сапог они лишь стронули с места и оставили возле дыры в полу, чтобы Хунгар сразу заметил ее. Таков был их хитрый замысел, и он вполне удался.
Проснувшись наутро, Хунгар натянул рубаху и после этого открыл глаза. Черные бусины перекатились на широченной физиономии, и в них блеснуло утреннее солнце. Темно-рыжие веснушки вспыхнули на смуглой коже, огонь пробежал в густых волосах и бороде. С хрустом размял он свои залежавшиеся кости, и левым кулаком коснулся при этом одной стены, а правымдругой, так широко раскинул он, потягиваясь, руки.
И вдруг Хунгар заметил, что сапог у него остался только один. Он сел и взял сапог в руки, рассматривая его. Досада заклокотала у великана в горле, ибо нет ничего более обидного, нежели утрата сапога, во всяком случае, для великана. Если бы у него пропал мечон взял бы себе другой меч. Если бы у него пропал шлемвышел бы в бой без шлема, невелика потеря. Но сапог! Как можно выйти в одном сапоге или, того хуже, босиком? Куда это годится? Разве он бродяга какой-нибудь, чтобы сражаться босиком? Разве его господин, сир Анселен, какой-нибудь нищий и голодранец и не может справить хорошую обувь своему верному воину?
Нет, не годится ему выходить в одном сапоге. И великан засунул руку в странную дыру, что ночью сама собой, непонятным образом, появилась посреди пола его комнаты.
В дыре было пусто. Однако великан не сомневался в том, что именно это непонятное отверстие и стало причиной его плачевной утраты. И он встал на четвереньки и заглянул в глубину.
Он увидел только черноту и темноту. Тогда великан зажег масляную лампу и посветил. Перед ним открылся глубокий лаз, уводящий прямо под землю. И там, в недрах лаза, он заметил голенище своего любезного сапога.
Не раздумывая, великан начал протискиваться в подземный ход. Корриганы давно уже сняли с великана мерки и ход прокопали достаточно широкий, чтобы Хунгар смог в него пробраться.
Поэтому Хунгар, хоть и не без труда, но все же проник в подземелье. Сапог все это время оставался у него перед глазами, но при этом непостижимым образом двигался, как бы отползая все дальше и дальше. И наконец великан понял, что он застрял. Он громко зарычал от досады и начал биться, пытаясь расширить подземелье. Толща почвы давила ему на загривок, готова была расплющить его. Но он напряг все свои огромные мышцы и, помогая себе громовым криком, принялся выгибать спину и расталкивать землю локтями.
И тут камни замковой стены обрушились и погребли под собой и великана, и коварных корриганов, и украденный сапог.
Хунгар потерял сознание. Он сдался. Он закрыл глаза и перестал дышать.
Кругом него царила суета. Корриганы быстро разгребали землю, отталкивали упавшие камни и переговаривались между собой.
Он жив?
Он умеет дышать под землей?
Его не раздавило?
Кого-нибудь раздавило?
Эй, вытащите меня, слабо простонал великан, и корриганы тотчас вцепились в него и потащилиглубоко-глубоко под землю, туда, где начинались их таинственные чертоги.
Хунгар, несмотря на свой рост и мощную мускулатуру, имел к настоящим великанам лишь отдаленное отношение. Кажется, не то прабабка, не то бабка его происходили из этого роданикто в точности не выяснял, ибо Хунгар был простолюдином и к тому же диким венгром. Поэтому когда сир Анселен взял его к себе и начал кормить на убой, одевать во все самое лучшее и даже приказал сшить для него особенные сапоги, Хунгар счел себя на вершине блаженства.
Но стоило ему открыть глаза в подземных чертогах корриганов, как он понял, до какой же степени он ошибался, приписывая Анселену все самые лучшие человеческие качества, вроде щедрости, доброты и ума! Вожделенные сапоги Хунгара стояли посреди чертогано теперь уж великану было не до них, хотя прежде они представлялись ему верхом совершенства.
Повсюду Хунгара окружала роскошь. На стенах горели светильники самой причудливой формы, длинные столы были накрыты чудесными полотняными скатертями с вышивкой, и расписные блюда стояли в ожидании, когда на них положат какие-нибудь яства. Медные кувшины были сделаны в форме разных птицнапример, утки или лебедя, и в них поблескивало вино.
Музыкальные инструменты висели на стенах, но не на голой каменной стене, а на фоне искусно выполненного гобелена с изображением летающих девушек с крыльями. (Почему-то сразу делалось очевидно, что это именно летающие девушки с крыльями, а не ангелы, но откуда взялось это понимание, Хунгар не мог бы сказать).
Хозяева чертога были малы ростом и все обладали каким-нибудь дефектомнапример, разноцветными глазами, лишними пальцами на руках или отсутствием бровей, но Хунгара настолько заворожило происходящее, что он попросту этого не заметил.
Ты будешь нашим гостем, сказали ему корриганы. Садись, ешь и пей.
Хунгар уселся, не сводя глаз с пустых блюд. И тут, как по волшебству, на них появилось сочное жареное мясо.
Стой! крикнула Алиса, выскакивая вперед и хватая великана за руку.
Остальные корриганы уставились на Алису негодующе, однако промолчали.
Почему ты остановила меня, прекрасная дама? удивился Хунгар. Он поднял руку вместе с висевшей на ней Алисой, и поднес девушку прямо к глазам.
Алиса перебралась к нему на плечо.
Если ты не хочешь остаться с корриганами навечно, не ешь и не пей с нами, сказала она.
А если я хочу? возразил великан.
Тогда ешь и пей вволю, и никогда не будешь жить с людьми! сказала Алиса. Что ты выбираешь?
Ну, протянул великан и как будто задумался. А что я забыл среди людей? Все они только одного от меня и хотели: чтобы я был для них воином и всех пугал своим видом. А я этого не люблю.
Что же ты любишь?
Есть и пить, спать и слушать истории, сказал Хунгар.
Тогда Алиса спрыгнула с его плеча на стол, налила ему в кубок вина и протянула:
Тогдапей, Хунгар, и ты проживешь долго-долго, не видя солнечного света и не зная ни бед, ни забот!
И Хунгар выпил, и с той поры никто из людей, живущих на поверхности земли, не встречал этого великана.
* * *
Когда Гварвин вернулся домой, Мари была ему как будто не очень и рада. Ее беременность не просто стала очень заметнойона сделалась довлеющей, и произошло это как раз за время отсутствия Гварвина. Что ж, он был не против, ведь ожидалось такое знаменательное событие, как рождение наследника всего владения Керморван.
Поэтому Гварвин ограничился тем, что поцеловал жену в лоб и отправился ночевать со своими людьми в общую комнату, где и провел весьма безмятежную ночь, ибо ничто так не укрепляет здоровье, как небольшая война, особенно такая, которая оканчивается победой.
Как большинство мужчин, Гварвин был довольно простодушен и даже не подозревал о том, что Мари, в противоположность ему, не спала, а скрежетала зубами и хрустела костяшками пальцев. Множество самых разных чувств обуревало ее, и ни одно из этих чувств нельзя назвать добрым. Ей было, к примеру, весьма досадно, что Гварвин так охотно согласился уйти из супружеской спальниоказалось достаточным попросить лишь раз. Ее выводил из себя цветущий вид мужа, в то время как сама она обзавелась желтоватым цветом лица и опухшими веками. Даже запах, исходивший от Гварвин, дух костра, конского пота, горячего солнца, и тот донельзя сердил Мари.
Поэтому наутро она отказалась даже разговаривать с мужем и заперлась у себя. Он счел ее настроение одним из проявлений беременности: умудренные опытом солдаты просветили его на сей счет и объяснили, что женщина иной раз дурит.
Гварвин решил навестить Толстуху Фаншон, дабы посоветоваться с нею. Для этого он оседлал любимого коня по имени Звезда и умчался из замка, никому ничего не сказав. Мари видела, как он уезжает, потому что в этот момент сидела возле окна и кушала яблоко.
Толстуха Фаншон жила теперь в городе, где ее муж держал небольшую сапожную мастерскую. Заслышав стук копыт, она сама выбежала на порог и всплеснула руками:
Сир Гварвин! Ваша милость!
И принялась приседать и кланяться как можно ниже, а из-за ее полосатых юбок высовывались при этом маленькие чумазые мордашки.