Да ладно тебе извиняться, Гварвин тоже вздохнул. Я за правду не вешаю.
Герри помолчал.
А чем я теперь буду заниматься? осторожно поинтересовался он.
Лечиться, бросил Гварвин. Он был сердит и сам не понимал, на кого.
Лекарь для Герри был найден, и при том самый лучший, тот, что пользовал мадам Мари во время всех ее недомоганий. Этот лекарь был толстенький коротышка с манерой постоянно покашливать себе под нос: «Гхм! Гхм!»как будто отвечая каким-то своим внутренним сомнениям. От него попахивало настойками и снадобьями, отчасти весьма неприятными.
Впрочем, за дело он взялся с охотой и несколько недель усердно лечил Герри разными снадобьями и припарками, дважды пускал ему кровь и вообще делал все возможное. Тем не менее Герри не только окончательно утратил зрение, но и начал худеть и чахнуть и к началу зимы умер.
Плохо пришлось бы Гварвину той зимой, но тут к нему приехал погостить Франсуа де Керуль, который окончательно оправился от своей раны. Франсуа привез с собой еще нескольких приятелей, так что в Керморване начались пирушки, бесконечные разговоры, воспоминания и игры. С Франсуа был также один певец, некрасивый костлявый человек лет сорока. Петь он толком не умел, зато обладал отменной памятью и, кое-как подыгрывая себе на виоле, рассказывал нараспев самые разные истории.
А что твоя жена не придет послушать? в первый же вечер осведомился Франсуа.
Мадам Мари встретила гостей любезно, но очень холодно; ребенка на очень короткое время вынесли показать и тотчас снова утащили в глубины детской комнаты, дабы не простудить и сберечь от дурного глаза.
Моя жена не любит общества, сказал Гварвин и всем своим видом показал, что не желает разговаривать на эту тему.
Целая неделя прошла в сплошных развлечениях и дружеском общениикак будто и не было на свете мадам Мари с ее кислым лицом, такой некрасивой, что даже Герри не захотел на нее глядеть.
Гварвин почувствовал, что воистину оживает. И Франсуа тоже это заметил, потому что тем вечером сказал своему другу:
Ну вот, теперь ты на человека стал похож, а то был просто как тень.
Меня ужасно огорчила смерть одного из моих солдат, сказал Гварвин, искренне думая, что это правда. С годами из него получился бы а, неважно, раз он умер.
Завел бы ты себе любовницу, предложил Франсуа. Это чрезвычайно освежает.
Гварвин пожал плечами.
Одна женщина мало чем отличается от другой, сказал он, но подумал о Фаншон. Не вижу большого смысла связываться с двумя вместо одной.
Франсуа понял, что разговор неприятен другу, и сразу сменил тему.
Ночью разные мысли бродили в голове молодого сеньора де Керуля. Со времени своей женитьбы Гварвин сильно изменился, это точно. И изменился не в лучшую сторону. Если бы он стал высокомерным или нелюдимымтогда Франсуа и беспокоиться бы не стал, потому что подобные перемены в порядке вещей. Но Гварвин выглядел несчастным, а вот это весьма тревожный признак.
Удача как будто отвернулась от него. За что бы он ни брался, все заканчивалось дурно. Сокол, с которым он любил охотиться, улетел. Верховая езда, фехтованиевсе это как будто было ему запрещено.
Не спите, мой господин?
Франсуа приподнялся на локте и увидел, что в спальню зашел певец.
Что тебе? пробормотал он.
Я хочу кое-что сказать вашей милости, ответил певец.
Франсуа выбрался из кровати, в которой спал вместе с Гварвином и еще двумя приятелями, и вышел во двор замка, кутаясь в свой меховой плащ.
Говори, велел он, всматриваясь в своего певца.
Тот был совершенно одет для дороги, и мешок с виолой висел у него через плечо.
Нехорошо в Керморване, ваша милость, сказал певец. Может быть, голос у меня плохой, и слуха почти нет, но в самой сокровенной глубине моей души я ношу тончайший музыкальный инструмент. Я слышу малейшие оттенки звуков, и вся моя бедав том, что я не в силах передать их! Но как бы там ни было, фальшь я различаю лучше всего, а здесь все так и дребезжит, так и лжет на каждом шагу!
Что же здесь такого, по-твоему, лжет? рассердился Франсуа, недовольный тем, что его разбудили ради заумной беседы.
Все, ответил певец невозмутимо. И камни, и люди, и даже горшки с кашей. Здесь живет большая беда, а люди делают вид, будтоничего подобного. Говорю вам, следует уносить отсюда ноги, покуда эта беда их нам не пооткусывала.
Выражайся прямо, приказал Франсуа. Я спать хочу.
Прямо? Певец пожал плечами. Куда уж прямее! Эта мадам Маринастоящая змея, и я не удивлюсь, если узнаю о том, что она ведьма.
Ты говоришь о знатной даме, предупредил Франсуа. Как бы тебя не сожгли за такие слова.
Я выражаюсь прямо, как и приказано мне вашей милостью. Мессир Гварвин сам все рассказал, разве не так? У него погиб конь, у него зачах оруженосец, у него пропал любимый сокол. Глядите-ка, сир, как бы вам самому не умереть!
Мне? изумился Франсуа.
Певец кивнул.
Все, что любит мессир Гварвин, так или иначе исчезает. И уж мне ли, знающему столько песен, не знать, кто тому виной! У всякой фальши есть источник, и в Керморване этомадам Мари. Бегите отсюда, мой господин, спасайте свою жизнь и жизни ваших друзей!
Нет, медленно проговорил Франсуа и посмотрел на своего певца так пристально, что тот переступил с ноги на ногу и опустил голову, нет, Франсуа де Керуль бежать не станет. Когда коварный Анселен воспользовался моей доверчивостью и проник в моей замок, кто пришел ко мне на помощь? Кто не оставил меня в беде, если не Гварвин де Керморван? Так и я не брошу моего друга! Будь со мной, и ты своими глазами увидишь все, что произойдет здесь в ближайшее время, и сможешь сложить об этом собственную песню, да такую, что в ней не будет ни слова фальши!
Нет, сказал певец. Я знаю несколько песен о злой жене, и все эти песни дурно заканчиваются.
И с этим он ушел из замка Керморван, поэтому то, что произошло там в ближайшие дни, сохранилось только в предании, записанном пятнадцать лет спустяи не стихами, а прозой, и при том довольно неловкой.
* * *
Как уже говорилось, дама Мари каждый день ходила в часовню по деревянным мосткам, проложенным по стене там, где кладка разошлась, и часть камней обрушилась с высоты в восемь человеческих ростов.
Вот эти-то самые мостки и привлекли самое пристальное внимание Франсуа. Несколько раз он прошелся по ним взад-вперед, дабы удостовериться в том, что они прочные; потом заглянул в часовню и увидел, что в ней все так и сверкает от чистоты, а у ног статуи Девы Марии стоит ваза для цветов (сейчас пустая) и красивый медный подсвечник, и свечи в нем сплошь новые и из хорошего воска. Все это свидетельствовало о благочестии дамы Мари.
Очень хорошо, сказал сам себе Франсуа. Стало быть, если она, отправляясь в часовню, сломает себе шею, то попадет прямехонько в рай, ведь она будет спешить на свидание с Господом! И на мне большого греха, таким образом, не будет, потому что от ее смерти все только выиграют.
Он вышел из часовни, поглядел на солнцекакое оно веселое да теплое, и взялся за дело.
Тем временем мадам Мари действительно собиралась в часовню. Она уже взяла свой молитвенник, украшенный множеством красивых витых букв и узоров на полях, в бархатном переплете с жемчужинами, и большую мягкую подушку для коленопреклоненийибо мадам Мари предпочитала вести неспешную беседу со святыми в уюте и покое.
И так она собиралась, очень довольная собой и наступающим днем, как вдруг обнаружила, что в ее покои заглянул доктортот самый, который так успешно лечил ее самое и еще более успешно уморил мужлана Герри.
От доктора, как обычно, попахивало разными странными ароматами. Мадам Мари относила эти запахи на счет того, что доктор, человек великой учености, ничего не предпринимает, не изучив предварительно мочу больного.
Я рада видеть вас, произнесла мадам Мари и уселась, хотя до этого она стояла, готовая выйти. Что привело вас ко мне? И вдруг она встревожилась. Не заболел ли Реунан?
Нет, мессир Рено вполне здоров, ответил доктор. И я рад сообщить эту весть его матери.
Какое облегчение! воскликнула мадам Мари. Впрочем, он был здоров и вчера, так что вряд ли ваше сообщение можно счесть новостью.
Новостьюнет, но вестьюнесомненно, отозвался коротышка доктор. Ибо за каждый день здоровья, ниспосланный нам Господом, надлежит благодарить Бога и всех святых.
Аминь, заключила мадам Мари. Я как раз и собиралась
И вот, поскольку дни здоровья скоротечны, как ни в чем не бывало продолжал разглагольствовать коротышка, причем запах от него сделался как будто сильнее, нужно как можно лучше следить за тем, чтобы такое положение дел сохранялось в неприкосновенности. А именно: дабы не было сквозняков, и дабы пища вся была свежая и проверенная, и при томизбегать тяжелой пищи на ночь, равно и излишнего винопития, хотя, впрочем, в малых дозах вино бывает и полезно.
Аминь, опять сказала мадам Мари, но на сей раз, к великому удовлетворению доктора, не сделала даже попытки подняться и выйти.
Да, молвил доктор и вдруг замолчал, водя глазами из стороны в сторону.
Что с вами? обеспокоилась мадам Мари. Вам дурно?
А? спросил доктор и уставился прямо ей в глаза. Зрачки его то расширялись, то сужались, причем с такой быстротой, что мадам Мари похолодела от ужаса. Мне? Плохо? Нет, моя госпожа, мне чрезвычайно хорошо Ну да, ну да.
И с этим он встал и стремительно покинул комнату.
Некоторое время мадам Мари сидела неподвижно, пытаясь понять, что с ней происходит: то она ощущала усталость и сонливость, то вдруг, напротив, накатывал прилив неуместной бодрости и хотелось встать и куда-то бежать. В конце концов мадам Мари полностью пришла в себя. Она поднялась, приложила к груди подушечку и молитвенник и с достоинством вышла из комнаты.
Глава четвертаяТРЯПИЧНЫЙ РЕНО
Вытакое же ничтожество, каким был и ваш отец! сказала Мари де Керморван своему сыну и поглядела на него с отвращением.
Рено, как всегда, отмолчался. Он не помнил своего отца и не знал, чему верить, а чему нет. Мать позаботилась о том, чтобы у него даже возможности не появилось кого-нибудь расспросить о том, каким же на самом деле был сир Гварвин. Во всяком случае, если Рено де Керморван действительно похож на своего отца, то у мадам Мари не имелось ни одной причины для любви к своему покойному супругу.
Потому что Рено был толстым и неуклюжим. В свои пятнадцать лет он был довольно рослым, но при этом со свисающим животом и совершенно круглыми, «бабьими», щеками. Он двигался неловко, на коня его заталкивали сразу два дюжих конюха, а из всех видов оружия он владел только копьем, и то лишь потому, что тут не требовалось никакой ловкости: просто держи древко покрепче да наваливайся на противника всей тушей.
Единственное, в чем он преуспевал, было чтениезанятие, по мнению матери, для мужчины почти неприличное.
Если бы вы принадлежали к «третьему полу», говорила она, имея в виду духовенство, я еще могла бы понять ваше пристрастие к книгам. Ноувы! у меня лишь один сын, которому и предстоит унаследовать Керморван. Вы должны быть мужчиной и воином. Ступайте, попробуйте хотя бы не промахнуться копьем мимо цели.
Она отбирала у него книги, и Рено покорно плелся на двор, где нарочно нанятый для него учитель глядел на молодого сеньора с таким же отвращением, что и его мать.
У мадам Мари имелось под рукой множество способов заставить сына чувствовать себя уродом и тряпкой. Одно из самых изощренных средств заключалось в том, что она приказывала шить для него слишком тесную одежду. Таким образом, все жировые складки на теле Рено делались очевидными и так и мозолили глаза, а движения становились скованными.
Рено знал, что его отец умер, бесславно свалившись «в канаву», как выражалась мадам Мари. Точнее, сир Гварвин упал с мостков, переброшенных через пролом в стене. Почему-то именно в тот день мостки оказались сдвинутыми таким образом, что человек, едва ступив на них, тотчас терял равновесие и вместе с досками летел в пропасть. Причина этому осталась невыясненной. Впрочем, следует отдать должное мадам Мари, она не слишком и усердствовала в дознании.
Мари не любила вспоминать тот день. Почему-то при мысли о гибели мужа она ощущала смутную вину, хотяесли вдуматьсяникакой вины за нею и не было. Разве что она сама должна была упасть со стены. Ведь это она каждый день ходила по мосткам, направляясь в часовню со своим молитвенником и подушечкой для коленопреклонений!
Но именно тогда что-то ее задержало. Да, так и случилось. К ней пришел доктор, тот смешной коротышка, от которого вечно попахивало то мочой, то болотной тиной, и завел какой-то бессмысленный разговор. О том, что сын ее здоров и что следует пользоваться хорошим самочувствием, покуда болезни не настигли и не одолели.
Поэтому-то Мари и не появилась возле часовни в свое обычное время. А когда подошла, то увидела страшную картину: под стеной на камнях, забрызганных кровью, лежал ее муж, сир Гварвин. Она сразу узнала его по одежде и по тому особенному повороту головы, который был памятен ей по первым месяцам их брака, когда они еще спали вместе.
Отсюда, сверху, картина казалась сильно уменьшенной и оттого нереальной. Даме Мари подумалось, что она видит все это во сне. Но нет, Гварвин был настоящий. И мертвый. Слишком много крови. Наверное, вся кровь, что в нем была, вытекла теперь на камни и впиталась в землю Керморвана.
Мари долго стояла, глядя на него и чувствуя, как пустота в ее душе ширится. Прежде она считала, что ее душа и без того пуставедь с тех пор, как Гварвин стал бросать ее, уходя то в город для болтовни с Толстухой Фаншон, то в замок Керуль для пьяного загула и прочих достойных мужчины развлечений, с тех самых пор любовь Мари умерла.
Наверное, так чувствует себя человек, который полагал, что убил собаку, ан нет, наутро пес все-таки ожил и оскалил зубы, так что возникла надобность добить несчастную тварь последним ударом.
И Мари, рассматривая мертвое тело мужа, изо всех сил добивала свою недобитую любовь
Она раскрыла молитвенник и с интересом прочитала пару строк. Странно устроены слова молитвы: они не наполняют пустую душу. Соскальзывают и падают в никуда.
Она покачала головой. Надо бы закричать, заплакать. Но она не могла.
И мысли в ее голове побежали дальше.
Почему рухнули вниз доски? Не потому ли, что некто передвинул их на самый край? А если так, то кто был истинной целью этого покушения? Не сама ли мадам Мари? Ведь никто, кроме нее, не посещал часовню с такой похвальной частотой
Но коли так, то что же делал здесь сир Гварвин? Что заставило его побежать к часовне и ступить на мостки, да еще так безоглядно?
Вот этого мадам Мари никогда не узнала.
Похоронив Гварвина, она превратилась в примерную вдовицу. Наконец-то она обрела свое место в мире. Ибо для всякой женщины заранее приготовлена своя роль, согласно ее наклонностям и особенностям нрава. Есть, к примеру, женщины, предназначенные для того, чтобы производить на свет одного ребенка за другим. Есть женщины-подруги, которые всему на свете предпочитают общество своего мужа. Есть беспутные женщины, которым всегда мало одного мужчины. Наконец, существуют прирожденные девственницы, обделенные плотскими желаниями.
Мари де Керморван была рождена для того, чтобы овдоветь. Роль вдовы подходила ей лучше, чем какая-либо другая, и она с удовольствием принялась за дело.
Все ее одеяния были теперь только черного цвета и напоминали бы монашеские, если бы не туго обтянутая талия и хорошо обрисованная одеждой девическая грудь. Лицо мадам Мари обрело восковую бледность, и на нем застыло скорбное выражение. Голос звучал тихо, пальцы перебирали четки.
Такой с самого раннего детства видел ее Рено. Он всегда знал, что никогда не поднимется до таких высот благочестия, как его матьпрактически святая женщина.
Моя вечная обязанностьмолиться за его душу, говорила она тихим, смиренным голосом и опускала глаза. Боже! У моего супруга, боюсь, была слишком беспокойная душа, и земные дела чересчур занимали его, так что он частенько забывал о своем Создателе. И что же? Бог прибрал его без покаяния, без должного приготовления! Это ли не достойная кара за жизнь, прожитую в суете? И вот теперь у него осталась единственная надежда выйти из того темного места, куда он, без сомнений, помещен: мои неустанные молитвы!