Сагда перестала раскачиваться, посмотрела на Никкира с любопытством.
Ты тоже почувствовал?
Ну, дёрнул плечами тот. Она пищит от радости, а мне убежать охота.
Понимаешь, что она понапрасну радуется, подхватила Сагда.
Потом поймёт, что ничего не будет, и так Больно будет.
Сагда остановила качели. Они с Никкиром долго смотрели друг другу в глаза. Странное было чувство. Такое простое и такое сильное. Чувство, что можно ему довериться, что он всё поймёт.
Унтидиребёнок, заявила Сагда. И взрослеть она не желает. А придётся.
А надо?
Никкир присел на корточки, сунул в рот травинку и задумчиво смотрел на Сагду. Та нахмурилась.
Что за «надо»? Конечно! Как же иначе?
Ну, вот мы с тобой повзрослели. Сидим тут, грустим. А онавеселится. А вечером один пёс в тот же барак, спать. Что нам с той взрослости?
Все взрослые слова-возражения куда-то разом подевались, и Сагда оглянуться не успела, как губы выпалили:
Дурак!
Это есть, кивнул Никкир.
Сагда злилась. Никкир, казалось, никогда не выходил из себя. Всегда спокойный, рассудительный, и обидеть его невозможно. Оттого и стыдно сделалось.
Извини, буркнула Сагда.
Да ладно тебе. Вот, хочешь леденец? Во флигельке откопал. Старинные, но вроде нормальные, я один слопал, мелкой дал.
«Ну чего ему от меня надо? с тоской думала Сагда, принимая красный прозрачный комочек. Зачем он тут, с этими разговорами и леденцами?».
Зачем-то Никкиру она была нужна, в чём Сагда и убедилась нынче же ночью, сгорая от страха и ненависти. Потому что перед этим произошло страшное и небывалое.
Они закончили приводить дворец в порядок. Во всяком случае, баронет сказал, что детей назавтра сюда не повезет. Работы на третий день было немного, и дети из рабочей силы превратились в головную боль. Носились повсюду, шалили, разбили тарелку. Одна девочка шлёпнулась в пруд и, хоть не утонула, но пищала так, что всех на уши поставила. На беду, ближе всех оказался всё тот же баронет, и ему пришлось, позабыв о своем высочайшем статусе, лезть в воду на глазах у сотни людей, спасать бестолковую малявку. Поставив её на берег, он торжественно поклялся, что, пока то в его власти, больше ни один ребенок не приблизится к дворцу на расстояние полёта стрелы.
Возвращались домой весело, с песнями и шутками, когда солнце ещё только клонилось к горизонту. Мёртвый город теперь выглядел живым. За последние дни в Кармаигс прибыло немало караванов, и многие дома оказались заняты. Причем, не только вампирами. Впервые за три года в домах жили люди. Правда, во дворах, как цепные псы, сидели мрачные баронетысторожили. Без смеха на эту чепуху смотреть не получалось, и дети хохотали, едва не падая с повозок. Взрослые вели себя сдержанней, только усмехались в сторону.
И всё же что-то тревожное ощущалось во всём этом. Сагда чувствовала, как натягивается невидимая нить. Ничто из того, что она видела, не делалось надолго. Всё носило на себе отпечаток временности. Вот-вот что-то сломается, порвется, и даже этот чудовищный в своей несуразности мир разлетится окровавленными осколками.
Во дворе крепости едва успели соскочить с повозок, как навстречу вышел вразвалочку почти не знакомый баронет. Он, кажется, служил в крепости, не то охранял там что-то, не то Кто его знает, какой ерундой занимаются бесчинные вампиры. Может, он там в стену смотрит, наклонив голову, или воду из стакана в стакан переливаетмало ли важных дел.
Дети, сказал он. За мной. Все, кто в школу ходит.
Он уже было развернулся, но, не почувствовав, что за ним готовы бежать, замешкался и добавил:
Его величество король Эрлот желает вас видеть.
Сагда поймала взгляд Унтиди. Он стал, наконец, привычно жестким, колючим. Исчезла эта раболепная поволока, порожденная воспоминанием о беглой принцессе.
Никкир старался держаться рядом с Сагдой.
Как думаешь, сразу убьют, или для начала выпорют?
Сагда не нашлась с ответом. Она вообще потеряла дар речи. Потому что вдруг сообразила, что впервые король требует к себе кого-то из людей. Что она сейчас посмотрит ему в глаза, и О, Великая Река, что ему может прийти в голову?! Зачем самому королю стайка бесполезных детишек?
В панике Сагда повернулась к повозкам. Разве не должны взрослые беспокоиться? Конечно, сделать они ничего не смогут, но хоть пойти следом, хоть спросить
Повозки опустели. Мужчины и женщины, устало переговариваясь, брели к баракам. Некоторые с любопытством смотрели на детей, которых будто стеной отделило от остальных. А ведь были здесь и их дети, дочери и сыновья, племянники и племянницы. Но никто не сказал и слова. Воля вампиров сделалась для людей законом.
Зачем нас зовёт король? выпалила Унтиди в спину баронета.
Тот, не сбавляя шаг, покосился на нее через плечо.
Вот как зайдешьтак сразу и спросишь. А я, уж, прости, не удосужился.
Если дворец поражал холодной, вычурной красотой, то замок казался просто холодным. Никакой красотой здесь не пахло. Голые каменные полы и стены, громоздкая мебель, высокие потолки. Всё здесь давило, высасывало жизнь, и Сагда впервые с жалостью вспомнила Ареку. Как ей-то здесь живется? Она ведь человек, какой-никакой. А замок был вампирским жилищем, от и до.
Мысли Сагды тут же подтвердил Никкир:
Вот же ж выстроили, не́люди! Тут же зимой топитьумучаешься. Экая домина, а живутраз-два и со счету сбился. Нам-то в бараке и то приятнее, там хоть стены деревянные. Деревооно своё, человеческое, в обиду не даст, зимой согреет.
Баронет повернул налево, к двери.
Зимой девка греть должна, а не дерево, заметил он. Вот ты, пацан, чем языком трепать, взял бы, да завалил ту доску, что рядом идёт. Глядишь, детей бы настругали, всё жратвы больше.
Сагде показалось, будто в лицо кипятком плеснули. В глазах побелело от ярости пополам с обидой, навернулись слёзы. Унтиди сжала её левую ладонь, стало чуть легче. А потом Сагда услышала голос Никкира, всё такой же ленивый, скучный:
Дык, ещё ведь не зима.
Дык, тренироваться надо начинать, передразнил баронет, остановившись перед дверью.
Ну, уболтал, веди к своей мамке, буду тренироваться. Только рядом будешь стоять, брюхо ей придерживать, а то, боюсь, раздавит, пропаду почем зря.
В этот миг, казалось, замер без движения весь мир. Никкир говорил вроде бы так, как обычно, но Сагде почудилась сдерживаемая злость в его голосе, отчаянное желание уязвить, сделать больно, о отомстить?..
Баронет медленно повернулся, смерил Никкира безразличным взглядом. Посмотрел на Сагду. Усмехнулся чему-то имолча открыл дверь.
Ваше величество! крикнул он туда. Дети прибыли, согласно вашему приказанию.
Из глубин невидимого пока помещения раздался тихий голос, исполненный силы. Голос единственного существа, которое с полным правом могло назвать замок своим домом.
Пусть войдут.
3
Над ним можно было хихикать, прибираясь в далеком дворце. Его можно было ненавидеть в темноте спящего барака. От него можно было даже презрительно отвернуться, когда он показывал приемы битвы на мечах баронетам. Но когда он смотрел на тебя, можно было лишь трепетать и молить Реку, чтобы всё осталось как есть, чтобы он не уничтожил тебя, не смахнул, как крошку со стола.
Эрлот молчал, пока собравшиеся в тронном зале дети дрожали от страха. Он сидел на троне, онистояли на подкашивающихся ногах. Он заглядывал в каждое лицо по очереди, и каждое лицо бледнело, каждое сердце замирало от этого взгляда, который давил, выворачивал наизнанку.
На Сагду Эрлот взглянул лишь мельком, и за это она была ему благодарна. За это она малодушно простила ему в тот миг и бараки, и смерть родителей. А вот на Унтиди взгляд Эрлота задержался. Сагда с беспокойством покосилась на подругу и вздрогнула.
Пусть и бледная, но смотрела Унтиди дерзко, с вызовом. Зубы стиснула, нахмурилась, стала похожа на мелкого хищного зверька, изготовившегося к атаке на волка.
Эрлот улыбнулся и отвёл взгляд.
У кого из вас есть живые родители? тихо спросил Эрлот. Поднимите руки.
Сагда повернула голову. Поднялось пяток рук. Потомещё три, робкиеэто были те, у кого осталась одна мать, или один отец. Наконец, вскинул руку мальчишка, у которого остался один немощный дедушка. Дедушка не мог работать, и мальчик делил с ним свой паёк.
Прекрасно, сказал Эрлот. Завтра к закату они будут мертвы. Вас заставят собраться во дворе, и из ваших родителей высосут всю кровь, до последней капли. Возможно, я сам поучаствую. Возможно, мне будет не до того. Но это произойдёт.
Сагда забыла, как дышать. Она не верила услышанному, но и сомневаться не могла. Эрлот не угрожал, не злился. Он просто рассказывал, что будет, и рассказывал так, что было ясно: если ему захочется, всё произойдёт хоть сейчас.
Потом, сказал Эрлот, вас разделят. Вы пойдёте в услужение к графам и лордам, в качестве фаворитов. Среди них есть те, кто любит человеческий молодняк. Впрочем, я надеюсь, вы достаточно взрослые для того, чтобы понять, какие смыслы я вкладываю в слово «любит». Отношения господина с фаворитом не вправе контролировать даже я, этоих личное дело. Сколько вы там проживете, и проживете ли, будет зависеть лишь от вашего везения, и, возможно, самую чуточку от вашей гибкости. Тут Эрлот усмехнулся каким-то своим мыслям.
Сагда стискивала руку Унтиди так сильно, что той, наверное, было больно, но она молчала, понимая чувства подруги. Сагда представляла, как всё будет, и крохотные волоски на её руках начинали приподниматься, кожа покрывалась пупырышками. Почему-то ей явственно воображалась ночь. Она лежит голая, в огромной, мягкой постели. Сверху наваливается что-то, неразличимое во тьме, закрывает рот холодной ладонью, острые клыки скользят по шее Но страшнее всего даже не это, а то, что онаодна, совсем одна! Нет и не будет рядом Унтиди.
Нет, даже не это самое страшное, а осознание, что где-то с Унтиди сейчас происходит то же самое, а скорее всего даже хуже. Ведь эта дерзкая девчонка не станет молчать. Нет у нее этой «гибкости», о которой говорит Эрлот. И трусости нет, чтобы смолчать
Гордишься, что с маленькими справился, да? тонко и одиноко прозвучал её голосок, и Сагда захотела провалиться сквозь каменный пол, в землю, к самому её центру, лишь бы не видеть последствий.
Эрлот опустил взгляд на Унтиди. Равнодушный, бесстрастный, непоколебимый. В этом взгляде лениво плескалось само время. Скольких таких маленьких девочек видел Эрлот? Сколько из них превратились в старух и развеялись прахом? И что для него теперь этот пищащий кусок мяса с парой стаканов крови?
Нет, вовсе не горжусь, сказал он. Просто выполняю обещание. Ну и ещё, мне это просто нравится. Смотреть, как люди и вампиры дёргаются, пытаясь выжить. Смотреть, до чего они способны дойти, лишь бы сохранить себе жизни. При чём тут гордость?
Эрлот встал, спустился с возвышения, на котором стоял трон. Сагда затрепетала, когда Эрлот оказался рядом. Но на нее он не смотрел. Не смотрел и на шарахнувшихся в разные стороны детей. На месте остались лишь трое: Сагда, Унтиди и Никкир, которому, наверное, было просто лень бояться.
Пальцы Эрлота схватили подбородок Унтиди заставили поднять голову и смотреть ему в глаза.
Я бы мог оторвать тебе голову прямо сейчас, и все остальные сделали бы то, что я хочу. Но онипросто мясо, и меня они не интересуют. Мне интересна ты, отважная Унтиди. Ты прямая, как клинок меча, и почти такого же роста. Как будешь ты жить, зная, что кровь и слёзы твоих друзейтвоя вина? Что лишь твоя нелепая прихоть послужила причиной кошмара.
Чего тебе надо? невнятно проворчала УнтидиЭрлот крепко держал её челюсть.
Сагда не могла не поразиться силе духа подруги. Она-то смогла бы лишь пищать, глядя в глаза такому чудовищу. А то и пищать бы не получилось. Задохнулась бы.
Эрлот легонько оттолкнул девочку, отвернулся. Шагая обратно к трону, он вынул платок из кармана плаща и обтер руку.
Моя фаворитка хочет играть с вами в школу. Завтра, в обычное время, она будет ждать вас на урок. Если она вернется в дурном настроении, до заката вы узнаете цену моему слову. Игра закончится. Очень жаль. Но если она вернется счастливой Эрлот опустился на трон и с улыбкой окинул перепуганных детей взглядом. Тогда мы поиграем ещё. Только уже не с вами. Убирайтесь. Времени на то, чтобы всё обдумать, у вас полно.
Никкир дёрнул Сагду за руку. Хорошо, что дёрнул, иначе она бы не смогла пошевелиться. А такноги сами собой зашагали куда-то. Будто сквозь мутное стекло виднелись каменные стены, дверь, улыбка баронета-привратника. Кажется, он что-то сказал Никкирупридумал ответ на шутку, не иначе.
Во дворе лёгкий ветерок привёл Сагду в чувства. Она обнаружила, что все они стоят тесным кружком, в центре которогонасупившаяся Унтиди.
Завтра мы пойдём на урок, процедила она сквозь зубы, глядя в землю. И вот что там будет
А ночью случилось вот что. Сагда лежала, глядя в потолок невидящими глазами и не могла уснуть. Даже Унтиди перестала уже гневно сопеть, дыхание её сделалось лёгким, незаметным. Вдруг в окошко тихонько стукнули, и у Сагды кольнуло сердце.
Ещё один тихий стук. Все спят. Никто не шелохнётся. Кому стучат-то? Она одна не спит.
Сагда встала и, крадучись, прошла к двери, вышла в тёплую ночь.
Так и думал, что не спишь, раздался из темноты шепот Никкира. Я ещё днём хотел Ну Там случая не было. Ты, в общем, спрячь главное, чтобы эти не увидели. В общем Ну, пока.
Он убежал, сунув что-то в руки Сагде. Та присмотрелась. Ладонь коснулась волоссовсем настоящих, в лунном свете показалось фарфоровое лицо. Кукла! Та самая кукла из покоев принцессы, которая так Сагде понравилась.
Обнимая эту куклу, Сагда уснула, и, хотя сердце переполняла тревога, было в нём и что-то тёплое, что-то хорошее. Вряд ли так уж сильно связанное с куклой.
4
Один за другим ученики вошли в класс, уселись за парты, приготовили листы бумаги и карандаши. Арека сидела за столом учителя и старалась не выглядеть слишком изумленной. Почему-то ей хотелось верить, что дети проявят упорство, что Эрлот не сумеет заставить их слушаться. Тогда она бы придумала какой-нибудь новый план, новый способ достучаться до них.
Но ученики были здесь и молча смотрели на Ареку, ожидая начала урока.
Она встала, откашлялась, пытаясь собраться с мыслями.
Здравствуйте. Я очень рада, что вы пришли, как бы то ни было. Потому что это на самом деле очень важно.
Она говорила и, слыша себя, мысленно морщилась. Как глупо и фальшиво звучат слова! Но кроме слов не было ничего, и Арека вцепилась в них, заставляя себя говорить и говорить, запрещая себе думать.
Думать надо было раньше. А теперь приходилось действовать.
Очень важно знать те вещи, которые записаны языком вампиров. Только то, что записано этими символами Туту она повернулась и показала на доску, где вновь, глумливой насмешкой, красовался знак «Доверие». Является правдой. Здесь вас учили человеческой грамоте. Но всё, что написано на человеческом языке, написано для людей.
Арека помолчала, затаив дыхание. Она ждала вопроса, возражения, выкрикахоть какой-то реакции. Но дети молча смотрели на нее, приготовив карандаши. Стеклянные, бессмысленные глаза.
Незаметным движением Арека обтерла вспотевшие ладони о платье и, глубоко вдохнув, шагнула в бездну:
Вы наверняка слышали про императора Киверри, про то, как его убили здесь, в Кармаигсе. Здесь была его земля, и, опустошив её, он отправился на Восток, разоряя и порабощая людские поселения. Он уничтожил бы весь мир, если бы не Эрлот, Эмарис, Атсама И другие. Те, что сегоднялорды и графы. Об этом говорится открыто. Но кое-о-чем умалчивают все человеческие книги. О том, как император, осознав, что поражение неминуемо, начал обращать людей
Она говорила, и слова её будто тонули в вате. Наплевав на осторожность, Арека почти открытым текстом рассказывала то, к чему надеялась подвести детей осторожно. Им нужно было сделать лишь один крохотный шажок навстречу, хотя бы прислушаться и подумать Но они не хотели думать. Они смотрели на нее и ждали, когда она скажет записывать.
И Арека сдалась. Схватив со стола книгу, она переписала на доску ещё несколько значков. Велела сделать то же самое на листах, и дети выполнили приказание. К концу урока на каждом листе бумаги было написано одно и то же. Слова, которые произносил обезумевший император Киверри, претворяя в жизнь один из самых страшных своих планов.
«Кровь моя. Дети мои. Сегодня Алая Река выходит из берегов».