Лето никогда не бывал среди безбрежных водных просторов и потому не мог поручиться, что ничего подобного не существует на дне морском. Могло статься, сокровища раджанов были жалким подобием богатств, о которых сочиняли баллады барды и слагали легенды моряки, раз те докатывались даже до стен столичной анаки. Каждый раз рассматривая источник, Лето думал, что однажды непременно отправится в путешествие, чтобы посмотреть мир своими глазами.
Сын мой.
Лето обернулся на зов.
Жреческая мантия и венок, прибранные в глубине дома, оставляли хозяина дома в лёгкой светлой тунике, переброшенной через оба плеча и закреплённой парой золотых фибул, поблёскивавших сапфирами и аквамаринами. Лето знал, что камни меньшего размера украшают тонкие ремешки сандалий, оплетавших щиколотку и икры, скрываемые под длинными полами одеяния, почти касавшегося плит пола.
В остальном Лиадро Годрео выглядел так же, как и любой другой чистокровный раджан: длинный пепельно-платиновый хвост волос, опускавшийся ниже бёдер, и миндалевидные глаза, цвет которых, благодаря мириадам царапин и пятен, усеявших голубую радужку, скорее походил на фиалковый. Как у Лето.
Отец улыбнулся при виде сына и сделал несколько шагов навстречу, кладя руки тому на плечи.
Ты мужаешь с каждым днём, довольно произнёс Лиадро, оглядев сына с ног до головы.
Да, отец, улыбнулся Лето, всегда ценивший нечастые встречи с родителем.
Папа умер, когда Лето не было и четырёх, оставив в наследство о себе скудные расплывчатые воспоминания о том, как вместе они играли в этих стенах: бегали вокруг источника, прятались за колоннами. После Лето перешёл в руки кормильца, занимавшего отдельную комнату в доме, а в семь лет, заботы о воспитании мальчика легли на старшего субедара Зарифа Карафу. Отца Лето стал видеть только по особым случаямпраздникам и годовщинам, или если в том возникала необходимость.
Раджаны не поощряли чрезмерную мягкость с детьми-альфами, понимая, что растят крепких выносливых воинов, а не садовые цветы. Даже если бы не скоропостижная кончина папы, Лето бы всё равно оторвали от родителей, когда настал срок. Дом не место, где проводят ночи омеги и челядь, дом для воина-раджанагарнизон. Только соображения безопасности позволяли наследнику ночевать в верхней анаке. По той же самой причине в анаке проводил почти всё своё время Верховный жрец.
Как твои дела?
Всё хорошо, отозвался Лето, давая тот неизменный ответ, с которого начинался каждый разговор отца и сына.
Рад слышать, улыбнулся Лиадро. Как успехи в занятиях?
Мне судить сложно. Тебе лучше спросить об этом старшего субедара.
Не скромничай, прищурился отец. Карафа говорит, что к своим годам ты достиг отличных результатов. Конечно, он считает, что тебе следует проявлять больше усердия в чтении, но ты ведь не писарем собираешься стать, в конце концов, подмигнул сыну Лиадро, и Лето кивнул, радуясь, что, несмотря на редкое общение, они с отцом прекрасно ладили. Я рад, что из тебя растёт настоящий раджан. Самый сильный воин, с горделивой торжественностью произнёс Лиадро, заставив Лето потупиться. И всё же, продолжил он, снова привлекая внимание сына. Не стоит забывать, что силой следует распоряжаться мудро. Не всегда победа достигается крепким кулаком.
Как только Лето услышал, что отец желает его видеть, он тут же понял, что явилось тому причиной и о чём пойдёт разговор.
Я слышал о сегодняшнем бое, произнёс Лиадро. Ты надавал оплеух Толедо.
Лето кивнул, тут же придав лицу виноватую серьёзность, подходящую событию.
Могу я услышать за что? несмотря на вежливый оборот речи, верховный жрец, как и отец, имел законное право знать правду.
За слишком длинный язык, чуть скривился Лето, надеясь, что более подробное объяснение не потребуется.
Ясно, кивнул Лиадро после непродолжительных раздумий. Ты считаешь, бой был необходим?
Лето поспешил дать положительный ответ.
И ты повторил бы его при необходимости?
Да!
Хорошо, сын. Тогда я буду уважать твоё решение, Лето успел выдохнуть с облегчением, когда отец продолжил: и всё же возьму на себя труд напомнить, что именно младший брат Толедо станет твоим законным супругом через два года, закончил Лиадро, внимательно глядя в глаза сына.
Увы, это была чистая правда, с которой Лето смирился много лет назад. Супруга будущему жрецу всегда выбирали родители, пользуясь советом старших субедаров Касты, если в том возникала необходимость. И Лето не был исключением. Лиадро Годрео и Исидо Дорто сговорились о браке, когда Лето не было и девяти, а его будущему супругу, Виро, едва исполнилось семь.
Лиадро обернулся к стене и Лето пришлось последовать за ним, но не для того, чтобы понять, что привлекло внимание отца в эту самую минуту. Лето прекрасно знал, что именно находится в стороне, куда устремил свой взгляд Верховный жрец. На стене висела карта, очерчивавшая владения Касты, и земли, выходившие за пределы красной пунктирной линии.
Помни, произнёс Лиадро то, что неизменно повторял при каждой встрече. Однажды ты станешь жрецом и на твои плечи ляжет огромная ответственность. Тебе предстоит не только сохранить мир, говоря о мире, отец всегда имел в виду земли, принадлежавшие Касте, но и расширить его границы, насколько это будет возможно.
По центру карты располагалась огромная часть суши. Она занимала всё пространство, вытягиваясь с юго-запада на северо-восток. В нижнем левом углу взгляд Лето привычно отыскал Гешенскую возвышенность, скользнул дальше вдоль долины по руслу реки и увидел обозначенное устье, терявшееся в море. Вся долина занимала крошечный уголок карты. Выше к северускалы, ниже к югулеса, и ещё множество городов и селений раджанов повсюду. Владения Касты расползались во все стороны. Только у самого края пергамента, на северо-востоке, линия заворачивала круг, обрезая владения границей. Там, за этой линией, лежали Дикие Земли.
Лето не имел чёткого представления насколько они обширны. Еще малышом задавая вопрос, он неизменно получал ответ, что земли там предостаточно, и однажды Каста непременно завоюет владения дикарей. И в это можно было поверить. Войска Касты постоянно сражались с варварами, предпочитавшими недостойный бой: бой по ночам, полный хитростей, обмана и уловок. И вели его успешно, громя врага и перекраивая карту; строили новые анаки и закладывали поселения, медленно наполнявшиеся людьми. Именно этим был неустанно занят Верховный жрец, ведя бесконечные совещания с субедарами, прибывавшими в Барабат со всех рубежей империи.
И чтобы ноша была посильной, продолжил отец после долгой паузы, во время которой оба они думали о своём, тебе следует заручиться всей поддержкой, которая возможна. Всегда думай наперёд. Мы, раджаны, не почиваем на лаврах и не ведём себя небрежно; мы рискуем собственной жизнью
Но не благоденствием Касты. Мы сильны, но лишь дети Аума, и нам не следует об этом забывать, закончил за отца Лето.
Верно, сын. И поэтому я хочу, чтобы завтра ты зашёл в дом Исидо Дорто и Лето слегка встревожился. И отнёс подарок Виро в знак нашей нерушимой договорённости.
Плечи Лето чуть опали. Повинность была не самая завидная, но, пожалуй, посильная и разумная. Семья Толедо могла решить, что из-за личных дрязг пострадала договорённость. Этого не следовало допускать, затрагивая честь семьи, глава которойстарший субедар Исидо Дорто, названный брат Верховного жреца, отсутствовал в анаке по важному поручению, о сути которого не знал никто, кроме высших чинов.
И если у тебя появится возможность, произнёс отец, когда оба они двигались к передней, скажи Мидарэ, что ты перестарался.
Мидарэ был омегой семейства, супругом Исидо Дорто, отцом Виро и Толедо. Извиниться перед омегой за вред, нанесённый детям, умышленно или нет, никогда не считалось постыдным для раджана, и Лето снова кивнул.
Он уже собирался покинуть покои, как отец его задержал словами:
Кстати, я бы хотел знать, как там твой подручный? сердце Лето сбилось на миг.
Он С Хюремом всё хорошо.
Лиадро пытливо всматривался в лицо сына, отмечая волнение.
Карафа доложил, что с твоими ночными вылазками покончено.
Это не был вопрос, и Лето, недовольный вмешательством в свои личные дела, пусть и близкими людьми, не ответил, насупился и отвёл взгляд в сторону.
Ладно тебе, сын. Я когда-то был в твоём возрасте, и понимаю, что да как, Лиадро не кривил душойвсе когда-то были молодыми. В любом случае, я рад, что причитать Карафа стал немного меньше. Похоже, этот Хюреминтересный малый.
Обычный, бросил Лето, всё так же не глядя на отца.
Отчего-то Лето совсем не хотел говорить о Хюреме. Хюрем принадлежал только ему. Целиком и полностью. И ради этого он был готов говорить об омеге что угодно, или молчать, набрав в рот воды, словно слова могли покуситься на его право обладания Хюремом.
Вижу, что он тебя зацепил. Лиадро отчётливо видел, что сын не хотел обсуждать своего первого постоянного омегу, и потому решил повременить с разговором; придёт время и они поговорят. Иди. Только помни, что с омегами нам, альфам, нужно быть осмотрительными. Сначала супруг и наследник, а после что пожелаешь, подмигнул отец, стараясь вернуть привычную лёгкость в общении с сыном, перед тем, как тот удалился.
* * *
В галереях, окружающих внутренний дворик, зажигали свечиночь успела вступить в свои права, пока Лето, размышляя о словах отца, шёл к себе. В былое время подобные беседы заставляли молодого альфу ощущать невидимый груз ответственности, которая однажды будет возложена на его плечи; но сегодня мысли Лето бродили вдалеке от дел Касты. Лето пришлось припомнить, что совсем скоро у него появится законный супруг.
Толкнув перед собой дверь, он решил, что стоит сказать об этом Хюрему. Пусть между ними всё было неясно, пусть по вине Хюрема, но утаивать кота в мешке было не в его натуре. Им вообще стоило поговорить, не только о истинности и будущем супружестве Лето, но и выяснить, где Хюрем научился так хорошо сражаться; когда и как успел узнать о той полезной технике и сколько ещё знал и умел; и почему омега скрывал свои таланты? Раз он вступил в Касту воинов, все его навыки могли пригодиться братьям
Продолжая думать о том, что им с Хюремом необходимо поговорить начистоту, Лето успел прикрыть дверь спальни, как его тут же смело к стене. Удивлённый тем, что не почувствовал опасность, он собирался выставить запоздалую защиту и попытаться оттолкнуть нападавшего, но впившиеся в рот губы заставили разжать кулаки и обмякнутьникакой угрозы для жизни не существовало. Лето прикрыл глаза, чувствуя, как грудь наполняет аромат шафрана, базилика и корицы, и отдался блаженному моменту: Хюрем целовал его. Требовательно, властно, жадно, страстно. Такого поцелуя Лето желал до дрожи всё то время, что они, находясь рядом, не смели прикоснуться друг к другу. Летоиз гордости и потому что дал слово, а Хюрем одному ауму известно, что сдерживало Хюрема, но в том, что омега хотел его не меньше, чем он хотел омегу, сомневаться не приходилось.
Нельзя было заставить губы обманывать так искусно, когда онигорячие и голодные, рвут твою плоть, желая уничтожить крохи разделявшего пространства. Невозможно приказать дыханию срываться, когда поцелуй становится важнее глотка воздуха. Руки, ищущие и алчущие, уже под рубахой, подол давно высвобожден из-за пояса штанов, и по телу скользят обжигающие пальцы. Они ищут и находят, но им всё мало, словно они желают касаться каждого клочка тела, каждого изгиба и укромного местечкаразом, что, конечно же, невозможно, но убедить в этом кого-то сейчасневообразимая задача.
Лето вспыхнул, подожжённый пламенем Хюрема, и ответил с не меньшей страстью, приводя в негодность одежду омеги в яростной попытке добраться до томившего тела. Они раздевали друг друга. Стоило Лето воздеть руки, как рубаху с него стащили прочь. Поймав момент, Лето обнял Хюрема за поястот ещё не успел отбросить тряпку в сторону, резко привлёк его к себе и развернул, бросая на стену и прижимаясь поверх, как это только что делал сам Хюрем. Едва проскользнувшее замешательство омеги не сумело прервать танец безумия.
Действуя не менее напористо, чем Хюрем мгновенье назад, Лето избавил омегу от одежды; дёрнул шнурок, поддерживающий штаныте упали на пол. Заведённый, он хотел получить всё и немедля. Его оголодавший рот уже не мог довольствоваться только губами, Лето кусал скулы Хюрема, спускался вдоль шеи, где особенно терпко плыл дурманивший аромат; рука его тем временем скользнула чуть дальше, ощутив влагу промеж ягодиц. Плоть омеги до краёв наполняли соки любовного позыва. Стоило Лето коснуться омежьего местечка, как Хюрем перехватил его за горло и, не разрывая поцелуй, заставил пятиться. Лето сделал несколько неуклюжих шагов назад, не заботясь о том, что происходит, просто желая, чтобы всё это не кончалось, и повалился на постель. Хюрем рухнул сверху и они, перекатываясь и мечась, стали поочерёдно набрасываться друг на друга. Больше ничего не мешало их телам обжигать и обжигаться, позволяя жару лихорадки сплавлять тела воедино.
Хюрем ловко выскальзывал из-под Лето, как бы усердно альфа ни пытался уложить его на лопатки, прижимая телом к поверхности ложа. Раз за разом Лето почти достигал собственной цели, но стоило ему коснуться бёдер омеги, по которым уже успел разлиться сладостный нектар, как Хюрем извивался с проворством змея и оказывался поверх альфы, заставляя начинать всё сначала. Ни у кого из них не осталось ни единого сомненья, за что именно шла борьба, и никто из них не хотел уступать, так же отчаянно, как и прерывать эту сумасшедшую схватку за право обладания другим. Казалось, не произойди соитие в следующую минуту, и небо могло с грохотом обрушиться вниз.
Мгновенье, и Хюрем снова занял высоту; Лето крепче обхватил его за спину и, припечатав к себе, сел, заставив омегу развести колени и оседлать его бёдра. Поймал взгляд черневших во мраке глазХюрем пристально посмотрел в ответ. Тихое пламя свечей стало единственным свидетелем ослепительной вспышки понимания, проскользнувшей между двумя так, словно на какое-то время слова стали лишними.
Лето осторожно приблизился к чужим губам и, позволяя Хюрему ощутить собственный трепет бесконечного благоговения от того, что омега так близко, поцеловал. Нежно, просительно, нуждаясь в разрешении, мечтая о нём и надеясь, что Хюрем поймёт. Примет. Взгляды сковало намертво. Лето не мог сморгнуть, не мог вздохнуть, позволяя Хюрему видеть все свои мысли, всё, что бы тот ни захотел. Он был искренен в своём сумасшедшем чувстве, и если бы Хюрем надавил, Лето бы уступил ему снова; но он так безумно желал ощутить омегу, что, наверное, был бы готов умереть за это. Омега сглотнул, и Лето понял, что намерения его признают единственно верным образом; и он не пропустил, как дрогнули чужие ресницы, стряхивая застывший угрозой частоколХюрем отвёл взгляд. Другого дозволения Лето не получил бы, прожди он следующую тысячу лет. Но ждать он не собирался.
Осторожно придерживая Хюрема пониже спины, Лето заёрзал, меняя положение. Хюрем последовал, слегка приподнявшись. Омежий цветок давно переполнился, позволяя избытку покидать тело, чтобы сводить Лето с ума. Фаллос Лето твердел судорогами предвкушения. Не желая пережить грядущее удовольствие слишком быстро, Лето до боли закусил изнутри щёку. Вкус собственной крови слегка прояснил разум. Ровно настолько, чтобы Лето с ревущей отчётливостью ощутил, как головка касается мякоти Хюрема. Как влажное нутро принимает его естество до основания, топя в мучительной узости. Даже первый раз в объятьях омеги из Дома радости не принёс столько упоительного наслаждения, как ощущения натянутой плоти Хюрема вокруг собственного фаллоса. Признания принято слушать ушами, но это был не единственный способ узнать истину. Проникновение, позволенное Хюремом, раскрыло Лето то единственное, что он хотел знать.
Сердце Лето напряжённо гнало кровь, находясь на пределе возможностей, когда в грудь упёрлись руки, заставляя альфу рухнуть на постель. Лето слушался, позволив Хюрему продолжить. Отчётливое ощущение, что он получил сегодня больше того, на что мог рассчитывать, вгрызалось в сознание, заставляя покорно брать дар, выманенный провидением у несговорчивого омеги.
Об этом думал или, скорее, мог бы думать Лето, когда ощущал удушливую точку, соединившую их тела. Хюрем облизывал его плоть своей собственной, мучая разум огненной влагой, разлившейся вокруг бёдер любовника. Сокращавшиеся мышцы, будто ведомые волей омеги, едва позволяли Лето сдерживаться. Тиски удовольствия всё сильнее пережимали тело; всё быстрее и жёстче двигался Хюрем. И вот Лето ощутил, что на подходе, и, не отрывая плывущих глаз от блестящего потом гибкого тела, по которому без устали скользили его ладони, опустился к корню омеги. Стоило его пальцам обхватить фаллос Хюрема, как задушенный вздох, будто искра перед взрывом, сорвался с приоткрытых губ, и омега выгнулся, насаживаясь глубже и сжимаясь так туго, что Лето не смог стерпеть: выплеснулся. Каменная судорога сковала естество с лютой силой, давая почувствовать высвободившуюся струю. Рука Лето, послушная невероятному удовольствию, сжала сильнее, и Хюрем последовал в пропасть за ним, падая поверх оглушённого тела.