А ведь Виро прав, с тех пор, как Хюрем стал подручным, они с Лето были не разлей вода. И теперь, когда у Лето появляется вопрос, он обращается за советом не к друзьям или наставнику, он спрашивает Хюрема. И даже подрался с ним, с Толедосо своим другом (!), когда тот отпустил сальную шуточку, в которой, впрочем, не было ничего примечательного.
Толедо сосредоточилсяи понял, что Лето всегда обходителен и учтив с Хюремом. Ни одного приказания, ни одного повеления, только просьбы. И всё этовсё вместепожалуй, действительно выглядело странным.
Рыдания Виро стали затихать; омега выглядел вымотанным.
Тебе лучше поспать.
Виро открыл было рот, собираясь спросить, должно быть, что думает старший о его подозрениях.
Что бы там ни было, я разберусь, если ты пообещаешь скорее поправиться и не пугать папу.
Озадаченное выражение появилось на лице омегиВиро явно пребывал в растерянности.
Ни о чём не думай.
Ты скажешь папе?
Я же обещал молчать, Толедо не собирался нарушать слова. Я сделаю всё, чтобы ты с Лето был счастлив.
Поцеловав брата в макушку, Толедо ушёл. На следующее утро, на все вопросы папы, удалось ли ему поговорить с Виро по душам, Толедо твердил, что всё это только юношеские тревоги и скоро непременно пройдёт.
Понять Виро можно было с лёгкостью. Он был очень молод и влюблён в Лето с тех пор, как увидел своего наречённого впервые. Досадный случай падения со скалы чуть не перечеркнул все планы обеих семей, но, к счастью, Лиадро Годрео и Лето не стали отказываться от слова, приведя Виро в неописуемый восторг, когда он уже и жить расхотел, понимая, что калека никому не нужен. Ни одна другая семья чистокровных раджанов не согласилась бы обречь своего сына на покалеченного супруга. Но жизнь продолжалась, продолжалась только потому, что у Виро осталась возможность любить и быть любимым. Стать нужным не только своим домочадцам.
Сам же Толедо собирался проверить догадку Виро и, в случае, если подозрения получат подтверждение, позаботиться о том, чтобы младшему не о чем было волноваться. Со следующего утра это стало единственной важной миссией, которой посвятил себя Толедо. Если из-за этого Хюрема что-то пойдёт не так и брат не отыщет счастье, Толедо не сможет с этим жить. Ведь это по его вине Виро упал со скалы и остался калекой.
В тот день Толедо исполнилось шестнадцать, и он наконец мог назвать себя взрослым. Перевод в старший отряд должен был случиться уже через пару месяцев, от счастья Толедо не находил себе места, зная, что его возьмёт Зариф Карафа. Он твердил об этом без умолку дома и точно так же хвастался в младшем отряде.
День рождения Толедо совпал с праздником весны и потому друзья собрались в доме Дорто для торжества, а после все поспешили на улицу. Погода была чудесной и не поиграть в Покорение земельтак называли мальчишки повод подраться, было невозможно.
Игра заключалась в следующем. Ребята разбивались на две группы, Раджанов и Варваров. Варвары, сбившись кучей или поодиночке, оккупировали любые углы верхней анаки, а Раджаны, в сражении, должны были вернуть земли Касты. Будучи достаточно взрослыми и вооружёнными если не мечами, то навыками боя, ребята не раз сталкивались не на шутку, заботясь только о том, чтобы лицо оставалось целым, иначе пришлось бы объясняться перед родителями. Молодость зелена и горяча, случалось всякое.
Всё бы ничего, вот только Виро, которому исполнилось почти двенадцать, не желал сидеть с омегами. Он преследовал Толедо, куда бы тот ни подался, пока старший брат, не зная, как ещё избавиться от надоеды, не стал запирать его в собственной комнате. Папа такое не одобрял, но в тот день папа был на площади у храма, высаживая цветы в честь великого Аума. Так что ничего не могло испортить настроение Толедо. Даже то, что ему в этот раз выпало быть Варваром. Он и остальные несчастливцы заняли двор позади дома Дорто. Туда вёл узкий проход вдоль стен, и это значило, что Раджанам было непросто выбить врага. В тот момент, когда те с ожесточением рвались на территорию Варваров, откуда ни возьмись появился Виро. Как позже узнал Толедо, его выпустил дед, явившийся поздравить внуков с праздником.
Толедо никогда не забудет случившееся.
Проваливай отсюда! кричал он младшему, лезшему под руку, когда он отбивался от теснившего их неприятеля.
Виро словно бы не замечал, продолжая неумеючи бросаться на Раджанов, чем, в конечном счёте, поубавил пыл атакующих: драться с омегами не только не дозволялось, но и было ниже достоинства любого, кто хотел называть себя воином. К тому же омега был совсем мелюзгой, понятия не имевшей о сражениях. Раджаны в конце концов оставили незадачливую парочку братьев разбираться друг с другом и набросились на остальных.
Чего ты вечно лезешь? рычал на Виро Толедо. Сколько раз я тебе говорил, не ходи за мной следом. У тебя свои друзья, у меня свои. Вали отсюда.
Виро только упрямо сжимал кулаки и гневно глядел на брата исподлобья. Ему совсем не нравилось пеленать тряпичных младенцев. Играть с Толедо было гораздо интереснее. К тому же, там был Лето. Он был храбрым раджаном и Виро очень хотелось, чтобы его жених видел, что и он ему под стать.
Видя, что Виро не двигается с места, Толедо рассвирепел.
Убирайся! злобно рявкнул он и с силой ткнул Виро в плечо.
Силы Толедо не рассчитал. Распалённый кипевшей схваткой и разозлённый братом, он ударил так сильно, что омегу отнесло назад. Виро сделал несколько мелких сбивчивых шагов, запутался в собственных ногах и стал падать. Толедо сообразил слишком поздно. Он бросился вперёд, стремясь ухватить Виро, но тот уже летел вниз с обрыва. Толедо никогда не забудет вытаращенных от страха глаз Виро.
Виро выжил, и не сказал родителям, кто стал виной случившегося с ним несчастья. Толедо долго собирался с силами, чтобы во всём признаться, но так и не сделал этого. Что не помешало ему, однако, корить себя каждый раз, когда он видел младшего братишку, не державшего на него зла. Единственным утешением было то, что у Виро оставался шанс стать нормальным и иметь судьбу ничем не хуже, а может и лучше, чем у любого другого омеги их круга.
И Толедо собирался сделать всё, что потребуется, чтобы ничего не угрожало светлому будущему Виро. Тем более, какое-то отребье без роду и племени. Такое, как мерзкий Хюрем.
Глава 17 Хюрем
Хюрем подхватил Лето, не дав ему упасть. Голубые глаза уставились на омегу с жадностью, и в этот момент Хюрем позволил себе открыться, желая чувствовать альфу как самого себя. Лето не думал о собственной жизни, он смотрел, чтобы убедиться, что с Хюремом всё в порядке, и в то же время пытался насытиться, глотая лицо омеги, ведь видел он его в последний раз.
Тонкое ощущение, что для альфы всё уже кончено, и он понимает это, отдалось в груди Хюрема набатом. Прорычав со злостью, он разорвал взгляд.
Лето хотел что-то сказать, но Хюрем приказал прикусить языкпрощаться он не собирался. Глупый мальчишка решил спасти его жизнь. Идиот! Он должен был оставаться внутри, там, где он был бы невредим. Хюрем привык отвечать за себя сам, и если ему суждено было пасть от стрелы, потому что он потерял бдительность, значит, такова судьба, и глупое геройство Лето ни к чему.
Эти мысли были единственными, успевшими промелькнуть в голове омеги до того, как он, отключив ум, оставил сознание чистым, чтобы руководить им могли инстинкты, не раз спасавшие ему жизнь. Сегодня его умения должны были помочь сохранить чужую.
Время переключило ход, замедляясь так, чтобы действия Хюрема протекали в той единственно верной последовательности и с той необходимой быстротой, чтобы не дать духу Лето покинуть тело.
Снадобья и травы были при Хюреме. Плевать ему было на приказ субедара, запрещавший иметь в походе лишнее; Хюрем прекрасно владел наукой выживания, гласившей, что никогда нельзя знать наверняка, что тебя ожидает уже в следующую минуту. И жизнь снова наглядно доказала правомерность такого суждения.
Обломав оперенье стрелы и присыпав края раны порошком, похожим на пепел, Хюрем велел Лето замедлить дыхание, чего бы это ему не стоило. Как только он убедился, что Лето слышал его и понял, заставляя раненную грудь подниматься медленнее, бросился разводить костёр. Ему требовалось натопить из снега воды. Много воды.
После того, как Хюрем подготовил всё необходимое, он надел на Лето столько вещей, сколько смог: то, в чём явился сам Лето, свои собственные тряпки и те, что стащил с коченеющего трупа Толедо. Выволок Лето в небольшой круг, окружённый кострами, прямо на толстую подложку из сосняка, собранного наспех в окрестностях, собираясь извлечь наконечник стрелы. Раскрыл челюсть, вложил обломок толстой ветки, поцеловал в лоб и принялся за дело.
К этому моменту отвар, влитый в Лето немногим раньше, уже погрузил альфу в забытье. Другое зелье, в точно рассчитанной пропорции, исходя из веса альфы и времени, которое должно было понадобиться Хюрему, чтобы вытащить огрызок древка и острие, прижечь разрывы внутри и заштопать рану иглой, должно было сделать кровь вязкой. Ненадолго, ровно настолько, чтобы Хюрем успел закончить.
Хюрему часто пригождалось умение обращаться с плотью, и сегодня он был рад как никогда тому, сколько раз ему приходилось зализывать раны, сращивать кости и врачевать тем, что было под рукой, иногда от незнакомых хворей, себя и братьев. Обмыв руки в моче и обдав огнём конец ножа, Хюрем принялся за дело.
Небо начинало темнеть, когда Хюрем придавил зашитое место раскалённым лезвием, прижав плашмя. Лето взвыл раненым зверем, но не проснулся. Судороги, скрутившие чресла, утихли, и Хюрем поволок Лето в укрытие. Вернулся на поляну, затушил все костры, кроме одного, и перенёс несколько разогретых добела булыжников внутрь, разложив в заранее приготовленные углубления в земле, чтобы отогнать холод подальше. Приготовив достаточно отвара, чтобы хватило на ночь, он заполнил три фляги и оставил их у горячего камня, на расстоянии вытянутой руки.
Основательно подготовившись к самой тяжёлой ночи, он примостился у головы Лето так, чтобы поить его, не тревожа; вытянул ноги вдоль туловища альфы, готовый удерживать, если накроет приступ лихорадки, или согреть, если ударят морозы.
До полуночи камни давали достаточно жара, после Хюрем разогнал собственный огонь, помогая телу Лето исходить влагой. Единственное место, за сухостью которого неусыпно следил омега, это прижжённая рана. Стоило коже выделить новый сок, как Хюрем присыпал порез свежим слоем порошка. Пара холодных плоских камней поочерёдно оказывались на лбу Лето. В остальное время Хюрем заливал жидкость в приоткрытый рот и тщательно следил, чтобы холод не проник в убежище.
Лето успокоился ближе к утру. Затих и задышал ровнее. Хюрем убрал разметавшиеся волосы с лица, невольно подпадая под чары совершенного профиля.
Как же красив был Лето. Идеален. Он видел эти черты множество раз, но так и не привык к тому, что можно было обладать таким высоким и чистым лбом вкупе с безупречной линией носа, высокими скулами, длинным разрезом глаз, придававшим очам миндалевидную форму, с уходящими к вискам уголками. А губы, эти губы сводили с ума. Хотелось впиться в них зубами, растерзать и высосать, словно спелый фрукт. Сколько омег зарились на это лицо, но принадлежало оно Хюрему. Глаза Лето, когда бы ни выдавалась возможность, были устремлены на него, какой бы скучной и серой не казалась его собственная внешность. Сейчас эти глаза были закрыты.
Хюрем не позволит Лето уйти вот так. Из-за глупой стрелы. Жизнь альфы принадлежала ему и никому другому.
Следующая пара дней оказалась не менее сложной. Хюрем оставлял Лето без присмотра, только для того, чтобы снова развести костры для камней на ночь, растопить воды, которая исчезала в раненом, словно в бездонном колодце, справить нужду, да проверить, хватит ли хвороста на завтрашний день. После он торопился обратно и занимал неизменное место у стены, укладывая голову Лето в основание собственного живота. Раз за разом Хюрем отмечал продолжавшую бледнеть кожу, искусанные в кровь губы и вваливавшиеся глубже щёки. Тело альфы боролось, используя все силы, все источники, стремясь залатать брешь, восполнить ущерб и спастись. Но пока Лето боролся за жизнь, переживая самый сложный момент, Хюрем не мог его кормить, надеясь только на то, что телу хватит того, что имелось.
Утро четвёртого дня ещё не треснуло красным рассветом, как погружённый в транс Хюрем очнулся, с трудом прерывая связь с мечущимся вихрем Лето; больше он никогда не позволит себе пропустить опасность.
Рядом, на поляне, появились гости. Это были не волки, тех Хюрем учуял загодя и не препятствовал их желанию разорвать труп Толедо. Пришлых было четверо. Они не торопились, настороженно ступая ближе к кострищам. Оглядев Лето и напоив его, Хюрем выбрался наружу.
Как он и ожидал, на поляне были раджаны. Все из его отряда. Не приходилось сомневаться в том, что, как только не досчитались всех, остальные вышли на поиски. Хюрем внимательно вглядывался в лица приближающихся, стараясь понять, какой приказ они получили и на что готовы, ведь пропали не только рядовые воиныТоледо и Хюрем, пропал наследник.
Сложив на груди руки и загородив вход в укрытие спиной, Хюрем ждал, пока те подойдут вплотную. Раджаны ступали осмотрительно, переглядываясь.
Хюрем, назвал его по имени командир группы, Коло.
Омега спокойно кивнул. Альфы наконец остановились, не дойдя нескольких шагов, и теперь внимательно разглядывали Хюрема.
Почему ты не вернулся?
Не мог.
Причина?
Лето ранен, я пытаюсь помочь.
Альфы обменялись хмурыми взглядами, не преминув заглянуть за спину омеги.
Что произошло?
Толедо, Хюрем посмотрел куда-то вдаль, двое из четырёх оглянулись украдкой, но ничего не заметив, вернули внимание омеге, ранил Лето.
Раджаны застыли на миг, явно не готовые к новости, что один из них посмел напасть на сына жреца! Хюрем заметил, как руки крепче сжали оружие.
Невозможно! подал голос один из тех, кто часто крутился с Толедо. Где он?
Там.
Командир подал знак и альфа, не желавший верить словам Хюрема, сорвался с места в указанном направлении.
Уже присыпанное снегом и порядочно растерзанное, тело походило на низкий вздыбленный сугроб. Хюрем наблюдал, как раджан наклонился, стараясь разглядеть в тающей ночи, что именно открылось глазу, а когда наконец понял, отпрянул. Он посмотрел обратно на товарищей, затем снова на труп.
Что там? не выдержал командир, хотя догадаться уже мог.
Вернувшийся воин выглядел ошарашенным. Его взгляд метался с одного товарища на другого, затем на Хюрема; грудь вздымалась всё выше, пока лицо наливалось кровью.
Он мёртв! Разодран!
Что здесь, духи грешные, случилось? Коло направил острие меча в лицо Хюрема, требуя незамедлительного ответа.
Я уже сказал, Толедо ранил Лето, произнёс омега голосом, лишённым всяких эмоций. И я его убил.
У Толедо не было причин нападать! вмешался другой, когда воздух затрещал от напряжения. Его брат станет супругом Лето.
Толедо стрелял в меня. Лето закрыл собой и получил стрелу. Почти в сердце, медленно говорил Хюрем, наблюдая за тем, как его объяснение меняет ход мыслей возбуждённых раджанов.
Несколько долгих мгновений никто не решался произнести ни слова. Причина возникла из ниоткуда, но не давала понять, что за трагедия разыгралась на поляне. Оставалось множество вопросов, требовавших разъяснений. Но разжёвывать Хюрем не собирался.
Зовите субедара.
Это мне решать! огрызнулся Коло, делая шаг вперёд. Покажи мне Лето, приказал он.
Это лишнее, отмахнулся Хюрем. Он жив, но пока плох.
Ты играешь с огнём, парень. Думаешь, тебе сойдёт с рук убийство чистокровного? альфа сверкнул глазами, обещая Хюрему расправу. Ты ещё дышишь только потому, что мы ищем Лето. В твоих же интересах предъявить доказательство, что он жив, и молиться, что он подтвердит твою смердящую ложью байку, альфа ткнул остриём меча в подбородок Хюрема показывая, что он едва сдерживается, но даже если так, ты дорого заплатишь за Толедо.
Хюрем не шелохнулся и не повёл бровью, сохраняя всё то же ледяное спокойствие.
С дороги! рявкнул альфа, раздражённый чужой несговорчивостью, и двинулся на Хюрема.
У омеги не было ни лишних сил, ни желания играть с раджанами. К тому же Лето нуждался в нём. Он быстро разделался с тремя, поломав им конечности так, чтобы больше они не представляли угрозы, пощадив только одного. Перехватив альфу за шею в удушающем захвате, Хюрем заговорил: