Глава 20 Перед грозой
Дни потекли однообразной чередой. Раджаны, продолжавшие осаду, лежали вокруг укрытия волками, капая на снег слюной и наблюдая за омегой. Схватить Хюрема, как и прежде, запрещал строгий приказ старшего субедара, обосновавшегося в шатре рядом с лагерем.
Неприкосновенность омеги и отсутствие возможности видеть наследника держали нервы натянутой тетивой, несмотря на то, что весть о разыгравшейся на поляне трагедии уже облетела всех и каждого.
Оказалось, что Хюрем убил Толедо потому, что счёл его предателем, напавшим на своих. На волну возмущений, прокатившуюся в рядах воинов, когда Карафа достаточно громкочтобы слышали все, растолковывал случившееся субедару Сувиру, командир заметил, что омега пришлый и плохо понимает обычаи чистокровных, диктовавшие непреложную истину о священности чистой крови, тем более жреческой. К тому же, времени разбираться ни у кого не было. Толедо напал, решив позаботиться о будущем младшего брата. Лето попытался защитить Хюремаи получил в грудь стрелу. Хюрем оборонялсяи смог убить Толедо, огорошенного внезапным появлением Лето и собственной непростительной оплошностью.
После Карафа написал донесение верховному жрецу и, наконец, стоявшие в нерешительности лекари, доставленные из города для забот о наследнике, приблизились к старшему субедару. Разговор обещал быть долгим, и субедар начал издалека, говоря, что Лето слаб, но, как оказалось, Хюрем обладал нужными знаниями и навыками, чтобы справиться с раной; тут же добавил, что рана, возможно, не такая серьёзная. В этом лекари смогут убедиться самолично на следующий день, когда старший субедар приведёт их к убежищу.
На возмущение престарелых альфы и беты, что промедление может привести к самым плачевным последствиям, Зариф Карафа ответил, что всё прекрасно понимает и несёт за происходящее ответственность. На этом разговор иссяк, и недовольным старикам пришлось удалиться.
Утром, перед тем, как привести гостей, Карафа отправился к убежищу сам. Необходимость показать Лето лекарям Хюрема не обрадовала, но, после некоторых препирательств, он всё же уступил. В тесную нору нельзя было забраться вдвоём, если, конечно, Хюрем не желал выбраться наружу во время осмотра, от чего омега отказался наотрез. Пришлось осматривать Лето поодиночке. Недостаток света для старых глаз явился вторым существенным препятствием при обследовании раненого. Рассерженные и недовольные отсутствием всякого доверия со стороны Хюрема и нежеланием старшего субедара принудить омегу отдать Лето силой, лекари ворчали, что непременно доложат жрецу о неслыханности происходящего, и за смерть Лето Зарифу Карафе придётся ответить по всей строгости.
Карафа молчал, понимая, что на тот свет Лето не отправится, пока за ним приглядывает Хюрем, а до мнения других в этом случае, ему не было никакого дела. По лицам воинов, впрочем, старший субедар заметил, что и они тоже не понимают причин, позволявших омеге оставаться с Лето, но молчат, сдерживаемые дисциплиной.
Понадобилось две недели, чтобы смятение большинства достигло своего апогея, и с вопросом к Карафе пришёл младший субедар Сувир. Старший субедар не стал осаживать альфу, требуя субординации, тот и сам выглядел не очень довольным собственной ролью, но, кажется, давление братьев заставило его явиться за некоторыми разъяснениями.
Понимаешь, Сувир, дело здесь тонкое, неспешно начал Карафа, взвешивая слова. Хюрем по уши влюблён в Лето и благодарен ему за спасение своей жизни. Так вышло, что врачевать он умеет не хуже наших лекарей. Вот только у стариков уже не то зрение, да и личную заинтересованность навязать сложно. А у Хюрема она есть. Ты улавливаешь мысль?
Так точно, старший субедар, незамедлительно отозвался Сувир.
К тому же, я объяснил омеге, что его собственную жизнь может спасти только Лето. И случится это, только если он поправится.
Но, старший субедар нахмурился Сувир, разве есть вероятность, что Хюрема пощадят?
Думаю, что нет, ответил Карафа, стараясь выглядеть безразличным. В любом случае, это решит жрец. Но Хюрему знать об этом не обязательно, он пристально посмотрел на подчинённого, проверяя, понял ли тот, что ему только что объяснили.
Разобравшись наконец, что происходитили так решив, младший субедар Сувир многозначительно кивнул, поблагодарил Карафу, извинился и покинул шатёр, спеша к поджидавшим в нетерпении братьям.
Всё же какая-то польза от привезённых лекарей была. Спустя пару дней Хюрем приказал тем явиться. Не попросил, а попросту передал через старшего субедара, что тем нужно прийти к убежищу и принести все травы, растирки и настои, которые имелись с собой. Старики тут же вообразили, что упрямый омега, возомнивший себя умелым целителем, наконец понял тщетность собственных усилий и отчаянно нуждается в помощи. Это отчётливо читалось на двух надменных лицах, когда лекари шли к норе в то утро.
Каково же было их возмущение, когда Хюрем, не говоря ни словадаже не поприветствовав уважаемых мудрецов, разворошил их котомки, выбрал травы и пузырьки, прежде внимательно их понюхав, и снова исчез в укрытии, не обронив напоследок ни спасибо, ни до свиданья.
Разгневанные до пены у рта старцы, не унимались целый час, высказывая Зарифу Карафе о том, что происходит с его молчаливого согласия, оправдания или объяснения которому они и представить не могут. Карафа слушал спокойно, давая чужому негодования выплеснуться в полной мере.
Старший субедар давно написал жрецу, что не станет брать Хюрема под стражу, пока тот выхаживает Лето. Свое решение он оправдал теми же причинами, что и прежде субедару Сувиру. Кто бы что ни думал, но Лето продолжал дышать, и самочувствие его, пусть и медленно, улучшалось, говоря о том, что скоро его можно будет вернуть в Барабат.
Сомневаться в том, что Лиадро Годрео мог глубоко задуматься о таком поступке старшего субедара не приходилось, однако стоило надеяться на то, что альфа прекрасно знал, насколько привязан Зариф Карафа к своему подопечному, и потому сделает всё, лишь бы Лето выжил. Остальное сейчас представлялось менее важным.
* * *
Шла четвёртая неделя стоянки, когда на поляне объявились новые гости. Услышав от стражников, кто именно пожаловал, Зариф Карафа помрачнел и поднялся, чтобы лично встретить прибывших. Выйдя из шатра, он увидел, как по кромке неровной окружности к нему направляются четверо. Трое сопровождающих окружали Исидо Дортостаршего субедара Барабата и отца почившего ныне Толедо.
Коренастый и широкоплечий воин двигался к Зарифу Карафе, не отводя тяжёлого взгляда. Загорелое обветренное лицо, так хорошо знакомое старшему субедару, носило явный отпечаток горя. Пусть суровость и строгость была присуща всем, кто сумел дожить до пятого десятка лет, застывшее выражение смирения перед страшным ударом судьбы явилось новым знаком боевого отличия родителя, пережившего собственного ребёнка.
Приблизившись, Дорто застыл. Два старших субедара молча склонили головы в знак приветствия. Обычай, заведённый для тех случаев, когда любые приличествующие слова казались неуместными и неискренними для тех, кто привык проливать кровь и наблюдать, как тела покидает жизнь.
Зариф Карафа широко отвёл руку, приглашая гостя в свой шатёрразговор им предстоял долгий.
Карафа не ошибся: небо успела потянуть призрачная синева, а он всё продолжал говорить, неспешно выстраивая запутанную историю. Исидо Дорто слушал почти молча, иногда задавая вопросы. Закончив, Карафа подошёл к доставленному из Барабата сундуку, достал оттуда бутылку крепкой настойки, налил гостю и себе. Сел напротив и пригубил содержимое походного кубка. Гость последовал его примеру, продолжая смотреть в пространство перед собой. Некоторое время они молчали, каждый думая о своём, тихо глотая обжигающую горечь. Один сожалел о потерянном отпрыске, другой думал о том, как не сломать жизнь своему, пусть и не кровному сыну.
Почему он всё ещё не под стражей? прозвучал вопрос, возвращая Карафу в глубокую тень шатра, рассеиваемую зажжёнными свечами.
Он, произнёс Карафа, отказываясь называть омегу по имени, как это только что сделал Дорто, оказывает помощь Лето.
Разве для этого у нас нет лекарей?
От Карафы не укрылось шипение голоса, вызванное отнюдь не специями бродившего травяного сбора. Как и остальные, Дорто не понимал, почему Хюрему было позволено оставаться относительно свободным, когда он убил чистокровного, пусть мнимая свобода и не распространялась дальше поляны.
Есть. Но он точно знает, что делать, спокойно добавил Карафа. Лето выжил и медленно идёт на поправку. Об этом мы должны заботиться в первую очередь. После ты, с разрешения жреца, сможешь предъявить ему счёт.
Это разрешение у меня есть, рявкнул Дорто. Я лично отправлю его на тот свет! Моё правоправо кровной мести.
Карафа не стал спорить, понимая, что сейчас все попытки заставить Исидо Дорто внимать себе обречены на провал. Как и предполагал старший субедар, этот танец будет проходить на краю обрыва, и, увы, исход оставался неизвестным. Однако, первостепенное значение имела жизнь Лето.
* * *
Лето очнулся на третий день после прибытия Исидо Дорто. Скрыть это не получилосьтребовалось сварить бульон для ослабленного тела, а для этого необходимо было взять продукты, которых у Хюрема не было. Сам он жевал вяленое мясо из запасов раджанов. Впрочем, омега и не собирался таиться, потребовав доставить необходимое у стражника, несущего пост неподалёку. Тот послал его к лешему, на что Хюрем ответил, что если очнувшийся наследник умрёт от нехватки сил, он непременно припомнит, кто именно отказал в помощи.
Весть в мгновение ока облетела полянутак начался день. Лагерь наполнила суета, тут же доложили Зарифу Карафе. Тот, откладывая возвращение в Барабат уже несколько раз, несмотря на однозначное желание жреца видеть сына в стенах крепости, приказал приступить к сборам. Он знал, что Лето идёт на поправку и угроза жизни давно миновала, но пока тот не приходил в сознание, процесс можно было затянуть.
Весь день старший субедар был занят всевозможными пустяками, написал несколько докладов и отправил гонцом, проверил, как идут сборы, лично распределил обоз, отправлявшийся в Барабат уже следующем утром. Карафа делал всё, чтобы оправдать не словом, но видимым делом ещё один день отсрочки.
Лето пришёл в себя, но едва ли понимал, где он и что происходит. От Хюрема старший субедар знал, что тому удалось накормить его дважды, но ожидать твёрдого сознания пока не приходилось. Оставалось надеяться, что два запланированных на переход дня помогут, и Лето будет в состоянии говорить.
По прибытии в город пришлось признать, что ожидания не оправдались, Лето оставался ещё слишком слаб и постоянно проваливался в сон, стоило только прийти в себя. Единственное, что он смог, это подтвердить историю о том, что на них напал Толедо и он закрыл собой Хюрема. Лето даже не догадывался, что за ужасный разговор его ожидает, как только он окажется в состоянии выслушать старшего субедара, ведь именно Карафе предстояло сообщить Лето обо всём случившемся, как и о том, что его параомега, вырвавший его из лап смерти, находится под стражей в темнице, ожидая исполнения смертельного приговора.
Исидо Дорто получил разрешение жреца поступить с Хюремом по собственному усмотрению, ещё до того, как явился на поляну. По прибытию в Барабат оба субедара явились к Лиадро Годрео: Карафа отчитался, а Дорто уточнил, когда именно и где может привести приговор в исполнение. Местом была назначена площадь анаки, а вот со временем вышла заминка. Исидо настаивал на безотлагательности казни, но здесь вмешался Карафа, говоря, что у Лето должна быть возможность присутствовать во время исполнения приговора, раз уж он являлся одним из главных участников трагедии.
Возможно, смиреннее добавил Карафа, чувствуя ярость Дорто, но глядя только на призадумавшегося Лиадро Годрео, Лето захочет поблагодарить Хюрема за спасённую жизнь перед тем, как тот лишится головы.
Спасённая жизнь никогда не была пустым звуком для воина. Тем более раджана. Лиадро Годрео уступил, обратившись к верному соратнику не с приказанием, но просьбой. Хюрем в любом случае получит своё, пусть только Лето немного окрепнет, чтобы сделать всё по уму, а там уж Аум свершит свой неумолимый суд. Скрепя зубами Дорто уступил.
Той же ночью Карафа должен был поговорить с Лето.
* * *
Оказавшись у постели Лето глубоко за полночь, старший субедар наблюдал за тем, как умиротворено и спокойно лицо Лето. Молодое тело медленно накапливало силы и уже очень скоро Лето должен был вернуть потраченную на борьбу с ранением энергию. К счастью, стрела не нанесла невосполнимый урон; Хюрем обещал, что через некоторое время альфа будет точно таким, как и прежде.
Дождавшись, пока приставленный к Лето прислужник заснёт, выпив воды из кувшина, куда Карафа заранее высыпал немного снотворного порошка, старший субедар сменил воду на чистую, и только затем, приблизился к Лето вплотную.
Вонючий спирт из склянки заставил ноздри Лето встрепенуться. Он дёрнулся, отводя подбородок в сторону, распахнул глаза, бессмысленно повёл ими по сторонам, пока наконец не сумел сосредоточиться на лице старшего субедара.
Тише, тише, прошептал Карафа, пока Лето, заполошно озираясь, пытался осознать, где находится.
Он попытался что-то сказать, вдохнув глубже, и поморщилсярана ещё долго будет давать о себе знать, но сейчас это было не так важно.
Молчи, остановил его попытки Карафа. Сейчас я расскажу тебе, что происходит, а ты лежи и слушай. Не пытайся говорить, ты слишком слаб, да и времени у нас немного, старший субедар глянул в направлении двери, и как только удостоверился, что Лето понял, что от него требуется, заговорил, пересказывая всё, что произошло, пока тот был без сознания.
По мере того, как говорил Карафа, глаза Лето становились всё более осмысленными. Альфа хмурился всё сильнее; похоже, Лето хотел задать вопрос и не один, но старший субедар всё продолжал говорить, тщательно объясняя нюансы незавидного положения и то, каким образом им предстояло представить произошедшее на поляне.
Прежде всего, следовало оправдать Толедо, решившего, что Хюрем представляет опасность для наследника и отважившегося на решительные действия, пусть мотивом тому и была забота о брате. Ни в коем случае не следовало упоминать истинность. Семья Дорто давно разобралась, что старший сын, желая счастья младшему совершил неслыханное, но истинность всплыла лишь однажды, в доме Дорто, когда расстроенный Виро каялся папе. Эти слова достигли слуха жреца, но Карафе удалось развеять подозрения, и больше об этом говорить не следовало.
Далее старший субедар объяснил положение Лето, как и то, что жизнь его пары отныне принадлежит Исидо Дорто.
По тому, как менялось выражение лица Лето, пока объяснения всё теснее заполняли комнату, Карафа понял, что в скором времени анаку потрясёт буря.
Где Хюрем? не выдержал наконец Лето, пристально посмотрев на старшего субедара.
Сон и слабость точили тело, но Карафа знал, что глаз он не закроет, пока не узнает, где его пара.
Он под стражей.
Но ведь он не виноват. Напал Толедо, выдавил Лето и закашлялся.
Тело сотрясала боль, раздирающая грудь, и потому разговор утих ненадолго. Карафа принёс воды и дал ему смочить горло. Утерев испарину со лба подопечного, альфа продолжил:
Ты прав, он не виноват. Но он убил чистокровного, будучи никем. Дорто жаждет мести, и твой отец уже пообещал ему голову Хюрема, как только ты окрепнешь достаточно, чтобы наблюдать за казнью, Карафа помедлил, давая несчастному Лето понять, какая судьба ожидала его омегу. Я настоял на этом, иначе бы его казнили ещё до того, как ты бы смог подняться.
Лицо Лето, бледное и застывшее, едва ли выдало то, что творилось в его душе. Вместо этого он произнёс то, что намеревался делать:
Я не позволю тронуть его и пальцем.
Карафа понял: действительно не позволит. Скорее умрёт, сражаясь в одиночку за свою безродную пару, но никому не позволит причинить Хюрему вред.
Зарифу Карафе не оставалось ничего другого, как согласно кивнуть.
Хюрем был прав, Лето не стал бы пережидать долгую разлуку, сумей омега бежать. Казалось, что случай лишил его сил, но только физическихдух и воля Лето были сильны как никогда.
Глава 21 Казнь
Старший субедар шел на самые тонкие ухищрения, чтобы отложить день казни Хюрема, назначить который всё настойчивее требовал Исидо Дорто. По той же самой причине Лето до сих пор не видел омегу. Альфа должен был если не восполнить силына это понадобились бы месяцы, то хотя бы окрепнуть достаточно, чтобы твёрдо держаться на ногах. А для этого ему как можно дольше следовало изображать немощность и не подниматься с постели, по крайней мере, на глазах у посторонних.