Весенние дожди умыли улицы Барабата, смывая последний грязный снег в канавы, в воздухе потянуло сырой землёй, а над головой показались первые стаи возвращающихся из тёплых краёв птиц, когда день был наконец назначен.
Накануне Исидо Дорто, собиравшийся в поход к восточным границам, попросил у жреца разрешение прежде разобраться с семейными делами. Намёк был более чем прозрачен, и Лиадро Годрео согласился, сам желая окончить эту историю, отправив омегу на тот свет. На те же мысли наводил и неловкий разговор с Лето.
Сын был ещё слаб, но лекари обещали, что ещё до праздника Касты силы полностью восстановятся. Эту новость жрец выслушал с облегчением; звание самого сильного воина не было пустым звуком, как и формальным титуломв будущем Лето был обязан соответствовать всем регалиям. Ему ещё долго предстоит доказывать окружающим, что он достоин занять место жреца.
И всё же, Лиадро Годрео показалось странным, что сын избегал смотреть ему в глаза, был сух в ответах и словно бы не рад тому, что наконец очнулся и не остался калекой. Может быть, отец неверно истолковал состояние собственного дитя, и всё объяснялось лишь тем, что чувствовал он себя гораздо хуже, чем признавался, да и нелепая потеря товарища могла послужить поводом к подавленности и угрюмости.
Однако, когда разговор зашёл о Хюреме, апатия и безразличие улетучились, Лето был не просто немногословен, он был сдержан, словно настороже. История, которую до этого преподнёс старший субедар подтвердилась, отчего-то приведя Лиадро Годрео в задумчивость. Следовало радоваться, что трагедия всё же имеет возможность разрешиться браком, ведь произошедшее действительно было не более чем невероятно неудачным стечением обстоятельств, и всё же Казалось, что-то ускользает от внимания жреца. Но что?
* * *
Страшная новость о том, что ждёт Хюрема из-за случившегося наполнила ночь Лето кошмарами. Толедо с зажатым в руке луком пускал в направлении омеги стрелы, одну за другой, и Лето крутился волчком, чтобы ни одна из них не достигла цели. Внезапно противник исчезал, растворялся в воздухе, словно и не было; Лето резко оборачивался, чтобы проверить, цел ли Хюремно за спиной никого не было. Он звал, кричал в пустоту, но тот попросту растворился, и как бы Лето ни старался ощутить нить, связывавшую их крепче словон не чувствовал Хюрема. Омега будто бы и не существовал.
План старшего субедара обрёл реальные черты. Все поверили в то, что случилось в тот день на поляне. Многие винили несправедливую судьбу, отнявшую храброго воина у Касты, другие роптали на то, что старшим следовало внимательней приглядывать за молодняком, и, конечно же, Хюрема следовало казнить за убийство чистокровного. Но мало кто из собравшихся в тот день на площади, чтобы наблюдать за тем, как оборвётся ещё одна жизнь, испытывал ненависть к случайному омеге, явившемуся в Барабат и одержавшему неслыханную победу в Свободном бою.
Хюрем не был похож на лазутчика или предателя, скорее, на бродягу в поисках лучшей доли. Так он выглядел, когда впервые вышел на арену, босой и спокойный, точно таким же казался в день, когда ступал по мощёным плитам верхней анаки в сопровождении двух караульных, чтобы отправиться к храму и заплатить головой за смерть чистокровного.
Тучи, косматые и седые, нависали над землёй так низко, что казалось, можно проткнуть длинной палкой, если взобраться на одну из крыш, и тогда небеса бы пролили на землю океан, потопив твердь и вернув её туда, откуда она впервые поднялась. Холодные лезвия ветра проникали сквозь широкие рукава туники, той самой, в которой Хюрем пришёл в Барабат.
Ему не было позволено надеть облачение раджана, к слову, омега и не собирался этого делать. Стоило ему передать Лето в руки лекарей, как его схватили и увели в том, в чём он был. Бросили в одну из тесных и тёмных клетушек гарнизона и не вспоминали до самого дня казни, за исключением трёх случаев.
Каждое утро Хюрем получал еду, чтобы не испустить дух раньше положенного. Перед казнью ему принесли старые вещи, дабы не пятнал он честь воинов, расплачиваясь за собственные грехи, пока на нём были знаки отличия раджанов. И накануне страшного дня в его угрюмых казематах появился Лето.
Ступая по холодному камню площади, Хюрем почувствовал на себе взгляд. Поднял лицо выше, перестав глядеть себе под ноги, и увидел застывшего в первом ряду густого кольца собравшихся своего альфу. По телу разлилось приятное теплокак же красив был его мальчик. Ему не было равных. И если в начале Хюрем мог признать, что тот привлекателен своей смазливой гладкостью не меньше, чем крепчавшим день ото дня телом, то теперь он был готов плюнуть в лицо любому, кто посмел бы заявить, что есть кто-то прекраснее этого до приторности безупречного образца альфьей породы чистокровных, будь все они прокляты.
Хюрем смотрел не отрываясь, то же самое делал и Лето, нисколько не заботясь о том, что в этот момент их замкнутость друг на другенастолько крепкая, что если и было в человеке то, что можно было бы назвать естеством, то эта сердцевина была бы прошита насквозь, соединяя кольцом взглядов две душибыла очевидна всем вокруг. Самые наблюдательные из тех, кто были подле Лето или Хюрема, смогли бы уловить и запахзапах любовников, вырвавших у жизни столько радости, сколько можно было ухватить.
Явившись в камеру накануне, Лето не сказал ни слова. Замер, стоило переступить порог, зачарованный тенью, мостившейся на матрасе. Глаза, едва отмеченные бликами потерянного в темнице света, смотрели в ответ пристально. Жадно. Слова были не нужны. Что они могли сказать друг другу? Тратить время на сожаления, предаваясь унынию и тоске? Хюрему эти чувства были плохо знакомы, в отличие от собственных желаний, ревевших о том, как соскучился он по Лето.
Лето приблизился, желая скорее коснуться. Сколько раз он имел повод восхититься Хюремом, и вот онего омега, сидевший в темнице в ожидании собственной смерти, не бросался к нему на грудь с рыданиями и мольбами найти способ спасти свою жизнь. Нет, Хюрем не был обычным. Хюрем не был ни жалким, ни слабым, и эта внутренняя сила тянула сильнее чем огонь, влекущий мотылька.
Хюрем продолжал идти к ожидавшей плахе, не отрывая от Лето взгляд, не замечая наточенного по случаю топора, торчавшего в колоде, на которую вот-вот должна была опуститься его голова. В рядах Касты были палачи, но, в случае кровной мести, глава семьи или другой ее член требовали уплату долга самолично, и потому рядом с огромным обтёсанным пнём возвышался Исидо Дорто, облачённый в простые штаны и рубаху кипенно-белого цвета. Кровь должна была стать рисунком, засвидетельствовавшим свершившуюся справедливость, доказательством того, что кровь сына смыта чужой кровью.
Этого ожидали остальные братья, явившиеся ранним утром, чтобы поддержать Исидо Дорто. Сурово наблюдал старший субедар за тем, как чахлый и бледный омега, едва ли достававший его уже мёртвому сыну до кончика носа, приближался к нему в кандалах. Он хотя бы не позорил себя напрасными слезами и не вопил о несправедливости, но его глазаего бесстыжие глаза, ещё ни разу не взглянувшие на отца, чьё дитя он отнял, вызывающе пялились в сторону. Ему бы следовало молиться великому Ауму, а не таращиться с подобием вожделения на своего уже почти бывшего любовника.
Исидо Дорто перевёл взгляд на Лето. Этот щенок, который однажды станет жрецом и заберёт Виро супругом, пристально смотрел в ответ. Молодость отважна и глупа, пришлось вспомнить старшему субедару о том, что так редко тревожило седины. Будь Лето умнее, смотрел бы себе под ноги и не высовывался, а этот Хюрем может, и стоило бы пустить слезу за свою душу. В конце концов, он был только омегой.
Увы, какими бы нужными и прекрасными не казались омеги, порой они приносили в жизнь печали не меньше, чем радости. Исидо Дорто думал о том, что было бы, не решись его младший, Виро, пожаловаться Толедо на любовника жениха. Был бы его мальчик всё ещё жив? Исидо Дорто отмахнулся от пустых сожалений и ухватился за топор, собираясь выполнить долг перед сыном. Собравшиеся раджаны вели себя тихо в знак уважения перед горем брата, но стоило Хюрему встать перед своим палачом, как они и вовсе затихли. Будет время для слов, сейчас было время тишины.
Хюрем посмотрел прямо перед собой. Глаза Исидо Дорто, старшего субедара Касты, и жалкого омеги наконец встретились. Приблизительно таким Хюрем и представлял себе отца Толедо. Тот же выступ бровей, и крупный нос, прямая линия нижней губы шла параллельно линии затуплённого подбородка, говорившей о том, как часто приходилось альфе крепче сжимать челюсть.
Нет, сегодня Хюрем не собирался обливаться слезами и молить о пощаде, но и расставаться с головой не торопился. Вместо этого он предложит себя семейству Дорто в качестве пожизненного раба, чтобы облегчить, насколько это было возможным, долю родителей, лишившихся сына. По обычаям Касты, такое предложение могло исходить от того, кто отнял жизнь по ошибке и искренне сожалел о содеянном. Пусть не было душевных терзаний, но для Хюрема это была возможность оставить себе жизнь.
По расчётам омеги такой ход мог сработать. Он собирался покаяться, с достоинством упав на колени и прося о том, чтобы ему было позволено искупить вину служением. Несмотря на убийство чистокровного, на его стороне, были преимущества. Он, пусть и недолгое время, был членом Касты, и он не собирался никого убиватьо том свидетельствовала сочинённая Карафой легенда. Лето тоже мог сказать своё слово, и Хюрем не сомневался, что так он и поступит, поддержав задумку, ведь Хюрем стал спасителем наследника. К тому же Дорто знал об истинной причине трагедии. Именно поэтому Виро стоял в стороне, бледнее Хюрема, которого собирались лишить головы. Омега сильно исхудал, казалось, жизнь в нём едва теплилась.
Если же Хюрему не удастся склонить Дорто, он намеревался Хюрем не успел раскрыть рта, когда услышал:
Я прошу дать мне слово! Лето уверенно шагнул в круг, привлекая всеобщее внимание.
В голове Хюрема мелькнула мысль, что, пожалуй, стоило поговорить с мальчишкой, а не трахаться, как ненормальные, всю ночь, словно это действительно была их последняя ночь вместе. Глядя на выражение его лица, можно было без труда догадаться, что тот что-то задумал. Никто не заметил, как в нетерпении интересной игры сглотнул Хюрем.
Похоже, Лето тоже имел свои планы, и потому не тратил слов понапрасну накануне, уговаривая бежать, как делал это Карафа. Ночью Лето был неосторожен, почти груб, он взял Хюрема жёстко, заставив омегу подумать о том, что ему предлагают опустить оборону и отдать ответственность за собственную жизнь. Пусть Лето был молод, но та юношеская неуверенность, которая чувствовалась в нём раньше, исчезла, уступив место твёрдости и решимости мужчины.
Ты уверен, что для этого время, мальчик? помрачнев, спросил Исидо Дорто.
Да, спокойно ответил Лето, не выдав нетерпение при напоминании о возрасте, и не забыв кивнуть, словно показывал, что сам он испытывает достаточно почтения и понимает важность момента.
Дорто сверлил будущего зятя долгим взглядом, пока наконец не позволил говорить, коротко кивнув в ответ.
Я хочу занять место Хюрема.
По толпе разнёсся сдавленный вздох.
Хюрем спас меня. Я хочу вернуть долгжизнь за жизнь.
«Да свершится воля великого Аума», только и добавил про себя старший субедар.
Карафа знал, что именно замыслил Лето: изо дня в день пристально наблюдая за альфой, нельзя было не заметить растущую решимость, и наблюдения его не обманули. Прижав Лето к стене доводами, что он единственный, кто помогал ему с Хюремом, старший субедар заставил Лето во всём сознаться.
Расчёт был рисковый. Конечно, Исидо Дорто и думать не мог о том, чтобы занести топор над шеей Лето, и тому было миллион причин. Лето был наследником и его будущим зятем. Чистокровным воином, раджаном, чтущим заветы отцов, о чём он только что заявил во всеуслышание, предложив отдать собственную жизнь взамен чужой, чтобы искупить святой долгдолг жизни. И, конечно же, Лето не был виноват, что на той поляне возник Толедо. Как сам Лето оказался там, быстро стало ясным, но вот Толедо пришёл убивать и погиб сам И в качестве жертвы Исидо Дорто предлагалось убить того, кто чудом выжил от стрелы его сына. Не много чести в такой мести.
Однако сложность такого, верного на первый взгляд, решения заключалась именно в том, как туго были затянуты нити этой истории. Запах интриги и хитросплетений едва ли можно было не заметить. Исидо Дорто, будучи настоящим воином, за версту чуял, когда дело было не чисто, и то, во что превратили казнь, становилось похожим на спектакль. Вот только старший субедар Дорто не давал согласия на собственное участие и не собирался дозволять едва оперившемуся юнцу выставлять его право святой мести потехой!
Лето с отвагой глядел в лицо Исидо Дорто.
Согласится ли жрец с таким решением? вызвав гнетущий ропот, Исидо Дорто неторопливо обвёл взглядом присутствующих, пока не отыскал занимавшего тронное кресло Лиадро Годрео.
Жрец восседал точно изваяния великого Аума в храме. Лицо его было спокойноне дрогнул ни единый мускул, но Зариф Карафа хорошо знал Лиадро и видел, как ярость на сына тлеет в глазах отца. Если Лето было суждено пережить этот деньтолько об этом и думал старший субедар, ему предстояло испытать последствия гнева отца.
Будучи жрецом, Лиадро Годрео мог запретить сыну такое решение, как и субедару отнимать жизнь сына. Но не лишит ли он тем самым мужественности будущего жреца, позволив спрятаться за милосердным родителем? И не выкажет ли неуважение неписаным традициям раджанов, позволявшим отплатить жизнью за жизнь? Лиадро Годрео рвал и метално только в душе!
Я уважаю заветы отцов, произнёс в воцарившейся тишине верховный жрец, не меньше, чем твоё право Исидо. Тебе решать.
Зариф Карафа напряжённо наблюдал за всем, что происходило, неотрывно всматриваясь в лицо Дорто. Тот кивнул.
Клади свою голову, сынок, произнёс он холодно.
От взгляда собранного, как в решающий бросок схватки, Зарифа Карафы не ускользнуло едва уловимое движение Хюрема. Тот отступил чуть в сторону, схлынув, словно паутина от прикосновения ветра. Казалось, он не желает мешать, а может, и вовсе стремится оказаться от топора как можно дальше.
Лето, вдохнув глубже, посмотрел на Хюрема и твёрдо шагнул к плахе. У основания он встал на колени и склонил голову. Карафе понадобилась вся сила воли, чтобы удержать себя на месте. Видеть Лето, готового принять смерть, было невыносимым. И ведь мальчишка не надеялся на чудесное спасение. Говоря о собственном плане, он понимал, что его могут пощадить, но даже если этого не случится, это не имело значения, пока Хюрем оставался свободным от Дорто и преследований Касты.
Исидо опустил руку на древко, рывком дёрнул на себя топор. Не спеша приблизился к Лето. Остановился над преклонившей колени жертвой.
Отец!
Услышав возглас, полный надрыва, Хюрем едва не скривился. Мимо него, чуть не сбив с ног, пронёсся Виро. Не приходилось сомневаться, что нога причиняла подростку нестерпимую боль. Убого ковыляя, омега передёргивал плечами, закусив срывающиеся вздохи плотно сжатых губ. Достигнув отца, Виро буквально упал, повиснув на руке, сжимавшей топор.
Оте-ец, только и всхлипывал он, не в силах выдавить из себя больше ни слова.
Исидо Дорто замер. Старший субедар не привык к слезам, тем более льющимся прилюдно. Гримаса раздражения тронула изгиб губ, и он перевёл взгляд на супруга. Мидаре не нужно было объяснять. Как только Виро сорвался с места, тот последовал за ним. Руки Мидаре легли на плечи сына, и он было раскрыл рот, собираясь утешить бедное дитя, но в последний миг передумал, взглянув на мрачного супруга, и, по-прежнему удерживая Виро за плечи, отвёл на несколько шагов в сторону.
Исидо Дорто вернул внимание своей жертве, чья голова не сдвинулась ни на пядь, и, не глядя ни на кого вокруг, одним молниеносным движением ударил топором.
Замершие в ожидании раджаны разом захлебнулись. Лиадро Годрео изо всех сил впился в подлокотники кресла, задержав дыхание от ощущения того, как на миг похолодело внутри, Зариф Карафа не дрогнул, только сердце сжалось до боли, грозя замереть. Никто бы не успел остановить старшего субедара, кроме Хюрема, застывшего в шаге.
Хюрем не шелохнулся, позволяя лезвию тускло блеснуть над головой альфы, а затем начать опускаться в направлении Лето. Да, он мог бы остановить палача, но не стал этого делать. Исидо Дорто не станет убивать Лето, превращая жизнь младшего сына в беспросветное существование, если, конечно, тот вообще решит жить после того, как стал причиной гибели брата. Исидо Дорто не станет отнимать сына у Лиадро Годрео. Что ждёт остаток его семьи, убей он наследника, пусть и получив разрешение по праву кровной мести? Нет, этого не случится.