Омега ничего не сказал Лето о первой попытке и не собирался говорить о второй. Лето, пылает любовью и страстью, расскажи Хюрем о том, что ему грозило и он мог сотворить какую-нибудь глупость. Это было лишним. Всё шло своим чередом.
Вернувшись в дом под утро, Хюрем не удивился, увидев в гостевой Мидаре, а вот хозяин дома явно выглядел сбитым с толку. Оба смотрели друг на друга волками. И всё же никто не собирался ронять лицо и переводить игру в открытую.
Виро скоро проснётся, с плохо скрываемой досадой произнёс Мидаре. Подай ему завтрак и не забудь сварить отвар. Рецепт на столе.
Где лежал оставленный Шиторо клочок пергамента, Хюрем и так прекрасно знал. После того, как Виро отказался от посещений, подниматься ради единственного больного в анаку стало не с руки. Написав указания, травник возложил на Хюрема новую обязанность и удалился. С тех пор минуло два полнолуния.
Хюрем кивнул, не говоря, что напоминания были излишни. У каждой игры свои правила.
Приготовив отвар и поставив кипятиться воду для супа, Хюрем отправился в комнату, которую Виро не покидал с тех пор, как попытка покончить с жизнью не увенчалась успехом.
Виро не спал. Заметив вошедшего, он подобрался и спрятал взгляд. Приблизившись, Хюрем протянул глиняную чашу с отваром. Омега покорно принял лекарство и вернул посудину, после чего прислужник удалился, объявив что завтрак приготовит он, раз уж Виро встал гораздо раньше стряпухи.
Оставленный в одиночестве, Виро снова посмотрел на ногу. Эти деревяшки сводили его с ума. Упав с обрыва в первый раз, он пролежал с ними недели три, не больше. Но Хюрем до сих пор не разрешал их убирать и не говорил, когда позволит это сделать. Виро догадался, что таким образом его держат пленником, не позволяя покидать пределы собственной спальни. Он и не рвался наружу, но ногу сводило и выворачивало. Она постоянно чесалась, покрывалась мурашками, бедро и стопу покалывало так, что хотелось лезть на стену, но, поскольку недвижимая, она не болела до одури, Виро продолжал терпеть. Поэтому, и ещё потому, что по-прежнему боялся молчаливого и нелюдимого надсмотрщика.
О Лето Виро думал всё меньше и меньше. То ли он его давно не видел, и потому забывал, то ли разочаровался, понимая, что тот, каким бы обожаемым ни был, уже отыскал собственную судьбу, и у них с Виро никогда не получится любить друг друга так, как отец любил папу, несмотря на то, что истинными они не были. И Виро не винил Лето, ведь тот отыскал пару.
Иногда, украдкой поглядывая на отдыхавшего в комнате Хюрема, Виро думал, каково этовстретить собственную половину. Он хотел спросить об этом, но, конечно, не осмелился. И всё же было очень интересно, насколько сильно должно было быть притяжение, чтобы Летокрасивый, великолепный раджанбросился закрывать грудью простого омегу.
Ещё Виро думал о судьбесобственной и других, пытаясь понять, была ли истинность наградой для Лето и Хюремаили наказанием. Ведь и его счастливое избежание смерти сначала казалось благом. Может, Лето и Хюрему было не легче? Лето должен был получить писаного красавца, чистокровного, как он сам, а судьба дала ему Хюрема, от которого наверняка со временем избавятся. Каково будет пережить такую потерю? Да и Хюрем, наверное, не просил в истинные чистокровного. Конечно, было здорово принадлежать такому альфе, как Лето. Но стоило ли это жизни?
Виро по-прежнему боялся Хюрема, но ненависти не было. Даже за убийство брата. Виро решил, что был виноват в этом, пожалуй, больше чем Хюрем, ведь тот защищался и защищал свою пару.
Похоже, в четырёх стенах Виро медленно сходил с ума. Он не видел никакого смысла в том, что происходило, кроме некой странной логичности событий. Он понимал отдельно взятые вещи. Например, что истинностьявление природное, данное свыше. Оно не следовало человеческим законам, и потому Лето и Хюрем стали парой. Но по человеческим законам Хюрем должен был умереть, являясь неподходящим для Лето. Это имело смысл само по себе, но всё вместе выглядело одной большой насмешкой, в которой не было ни грамма толку.
Мидаре бы всыпал Виро по полной, узнай о том, как часто омега стал сомневаться в существовании великого Аума. И это страшное кощунство, должное повергнуть его в ещё большее уныние, как не удивительно, приносило облегчение. Может быть, в осознании того, что ты просто муравей и никому не нужен, больше свободы и спокойствия, чем в высоком праве чистой крови и великой судьбе.
Глава 26 Надсмотрщик
До праздника Касты оставалось несколько недель, когда Виро сообщили о предложении Лето: назначить церемонию в вечер после отбора новобранцев. Мидаре, рассерженный и взвинченный, явился рассказать об этом сыну, выгнав Хюрема, которому, впрочем, всё было прекрасно слышно и за дверью.
Хюрем уже знал, что Лето вымолил у отца дозволение просить о своём желании семью Дорто. Но ни ему, ни Лето не было известно, что прежде жрец имел разговор со старшим субедаром. Оба пришли к согласию, что лучше развязать эту историю как можно скорее, пока раджаны не раздражены этой бесконечной трагедией молодых, не вызывавшей много уважения у тех, кто привык жить войной.
Мидаре лютовал, возмущаясь вопиющей наглости и бесстыдству Лето. Грозил и ругался, что тот станет дожидаться не год, а два А то и дольше подождёт!
Хюрем, невидимый никому в этот момент, кивнул такому решению. Но тут взял слово Виро.
Я согласен, произнес он со спокойствием, которое и сам от себя не ожидал.
Ты что, Виро? Пока этот Хюрем рядом, голос Мидаре почти растаял, но Хюрем и так знал, о чём тот шепчет, тебе не будет спокойствия. Да и в доме жреца я не смогу за тобой приглядеть. Дай нам с отцом этот год и омега исчезнет.
Нет, твёрдо ответил Виро. Оставьте его в покое. Оставьте их обоих!
Но, Виро, он убил твоего брата!
Он виноват не меньше, чем я, упрямо выставил подбородок Виро. А кто виноват, что Хюрем стал парой Лето? Кто?
Виро, прекрати! Ты несёшь чушь! гневно приказал Мидаре, но сын словно бы и не слышал, впервые идя наперекор воле отца.
Значит, так тому и быть. Я несу чушь. Но выйду за Лето этой осенью!
В комнате раздался шорох, и Хюрем прильнул к одной из щелей, стараясь разглядеть, что происходит внутри.
Ты что, не понимаешь, что он может убить тебя?
Понимаю, ответил Виро. Понимаю, папа.
Разговор на несколько минут прервался. Мидаре не узнавал собственного отпрыска и не понимал таких речей.
Тебе втолковал это Хюрем? Это он заставляет тебя согласиться на скорую свадьбу? У Мидаре были опасения, что постоянное присутствие Хюрема рядом с Виро добром не кончится.
Никто меня не заставляет. Мы вообще не разговариваем.
Но тогда почему?
Как Виро мог объяснить то, что и сам толком не понимал. Виро больше не хотел, чтобы по его вине кто-то погибал. Пусть даже Хюрем. Не хотел больше мозолить глаза родителям, которым не мог принести радости, и по той же причине не мог сам распрощаться с жизнью. И если Хюрем решит с ним расправиться, значит, так тому и быть.
Сколько не бился Мидаре, он так и не получил от Виро ответа. Оставалось только сообщить Лето «радостную» весть. С тех пор, как Хюрем обосновался в доме Дорто, жених стал наведываться чаще. Дав согласие на брак, Мидаре пригрозил, что станет пристально следить за жизнью сына, и пусть только волос упадёт с его головы. Само собой, Лето заверил, что будет оберегать Виро и заботиться. Говорил он искренне, не замышляя ничего против будущего супруга. Лето вообще о нём почти не думал.
* * *
На следующий день Хюрем снял плоские деревяшки и немного размял ногу Виро. Нога не гнулась и причиняла невероятные страдания, в какое бы положение ни отводил конечность Хюрем. Виро умолял прекратить, но тот говорил, что на церемонию его никто не понесёт и этот путь ему придётся преодолеть самостоятельно. Виро выл оглушительно, пока домовые, напуганные криками, не сходили за Мидаре, прервав его ежеутреннюю молитву в храме.
Мидаре был в ярости и приказал высечь Хюрема. Вступиться за омегу было некому, и потому один из бет, приносивший в верхнюю анаку хворост, взял в руки хлыст. Правда он не слишком усердствовал, боясь, что худосочный на вид парень не выдержит. И всё же Хюрему досталось. Омега не проронил ни звука, а когда экзекуция закончилась, не собирался падать наземь. Подобрал рубашку и пошел обратно в дом.
Войдя в комнату, он мрачно посмотрел на вжавшегося в угол Виротот слышал, как резал воздух хлыст, но как ни вслушивался, не мог различить криков, и развернулся спиной. У Виро глаза полезли из орбит от вида располосованной окровавленной кожи.
Прости, выдавил он, но Хюрем не обернулся, а Виро весь день и всю ночь не мог выбросить из головы страшное зрелище.
Следующим утром, после отвара и завтрака, Хюрем снова подошёл к кровати. Виро молил не трогать его, но делал это так тихо, чтобы больше никто не услышал. Хюрем, конечно, и не думал внимать мольбам, снова ухватившись за ногу; тогда Виро закусил простынь и лишь тихонько постанывал от боли из-за по-прежнему не сгибавшейся ноги.
Так повторялось несколько дней подряд. Сначала только по утрам, затем и вечером, а после трижды в день и подолгу. Облегчением было то, что нога, кажется, привыкла к терзаниям и с каждым разом болела всё меньше. Однажды утром, уже готовый к привычным измывательствам, Виро услышал приказ подняться. Спорить с Хюремом было бесполезно, да и Виро так устал лежать, что был готов упасть на пол разок-другой, лишь бы хоть немного сменить душивший режим беспрерывного пролёживания боков.
Опустив ноги на пол, он сел на край постели. Смущаясь пристального взгляда, потрогал ногу. Она больше не выглядела опухшей, а была точно такой же, как и вторая. Если бы не хромота, нельзя было бы и догадаться, что с Виро что-то не так.
Вставай, приказал Хюрем и парень вздрогнул.
Сначала Виро проверил, насколько устойчива здоровая нога, и, убедившись, что та по-прежнему ему служит, попытался подняться, смещая вес на неё и подгибая больную.
Иди, продолжал отдавать приказы Хюрем, когда Виро уже был бы рад снова опуститься на ложе, чтобы отдохнуть.
Делать было нечего, и Виро, пыхтя и напрягаясь, решил проделать несколько шагов вдоль кровати. Это он решил, а на самом деле почти что пропрыгал весь путь до стены, подпиравшей кровать с одной из сторон, и устало повалился, надеясь, что Хюрем на этом отстанет. Не тут-то было. Дав Виро немного отдышаться, Хюрем снова приказал подняться и дойти вдоль стены до окна, и на этот раз Виро следовало опираться на обе ноги.
Несчастный омега полз по стене, опираясь на нее плечом, и под конец разревелся. Слёзы выступили не от боли, хотя в ноге пульсировало и стреляло беспрерывно, слёзы были от безысходности. И всё же Виро добрался до окна. Собрался упасть, послав Хюрема на четыре стороны, но тот оказался рядом и подхватил. Вернул в кровать и, сообщив, что днём они займутся тем же, исчез.
Уставший и расстроенный, Виро провалился в сон, и спал крепко, успев позабыть, как много сил отнимает движение. Днём, а затем и вечером всё повторилось вновь. Всю ночь Виро ворочалсябольная нога сводила с ума. Утром Хюрем окинул его взглядом и принялся разминать одеревеневшую часть тела, кажется, решив пощадить, но дневные и вечерние подъёмы прошли по расписанию, как позже понял Виро.
Все следующие дни были похожи один на другой. Виро заставляли двигаться, а когда издевательства заканчивались, омега забывался сном.
Спал он всё меньше, а ходил всё больше. Сначала по комнате, затем по дому, а после стал выбираться и на обрыв за домом. Компанию ребят, собиравшуюся на площади, Виро давно избегал и не стремился вернуться обратно. Рядом всегда оставался только Хюрем, безжалостно пресекавший всякую попытку использовать одну ногу вместо двух. Стоило Виро смухлевать, пожалеть бедную конечность, как ему тут же прилетал легкий подзатыльник. Хюрем не позволял себе бить Виро в присутствие Мидаре или остальных, но как только они оставались одни, возвращал ему все пропущенные. Виро тихо плакал и клял Хюрема, но на следующий день не бежал к отцу жаловаться, позволяя тому издеваться над собой и дальше.
Хюрем не был похож ни на одного омегу, которого доводилось видеть Виро. Он не сомневался, что жестоким омегу сделала тяжёлая жизнь. Такой была доля простолюдина. Вышел бы Хюрем сражаться в Свободном бою с бетами и альфами от хорошей жизни? В тот момент, когда увидел на арене омегу, Виро решил, что тот спятил, а когда Хюрем выиграл, стал им тайно восхищаться. И даже мечтал, что, как и Хюрем (если бы не нога, конечно), смог бы заниматься с альфами в гарнизоне, наравне со старшим братом.
Восхищение длилось недолго, до тех пор, пока у Виро наконец не открылись глаза и он не углядел, как по-особенному смотрит на Хюрема Лето, взявший того в подручные. Виро стал ненавидеть Хюрема. Он завидовал ему. Хюрем, не красивый и не знатный, выиграл Свободный бой, тренировался с альфами, словно воин, и завоевал сердце Лето. А позже оказался его истинной парой.
Виро, не думая, обменялся бы с ним жизнями, но это было невозможно. Поэтому ли, или по другой причинеи таких причин, связавших его судьбу и судьбу этого омеги, был целый ворох, Виро продолжал молчать, позволяя издеваться над собой день за днём. А может быть потому, что не хотел снова видеть разбитую в кровь спину.
А теперь, сказал однажды Хюрем, когда оба они были на обрыве, ты дойдёшь от этой стены до другой не хромая. Так, как войдёшь рука об руку с Лето в храм.
Хюрем указал на стену его дома и соседского. Виро ничего не ответил. Это было невозможно. Боль, как ни странно, давно прошла и почти не чувствовалась, но не хромать он не мог. По обычаю, не начиная пререканий с тем, кто их не слушал, Виро доковылял до стены и попытался пройтись, держась прямо. Конечно, нога его не слушалась, чуть выворачиваясь в сторону. Не так, как после первой беды, а по-новому, но вставать прямо она, само собой, не хотела.
Плохо, дал оценку Хюрем, когда Виро остановился на противоположной стороне. Ещё раз.
Виро выполнил команду с тем же успехом, вставая рядом с Хюремом и ожидая подзатыльника, который не последовал.
Любой здоровый человек может прикинуться хромым, заговорил Хюрем. Вот и ты попробуй прикинуться здоровым. Ставь ногу ровно, так будто ничего тебе не мешает. А если болит, улыбайся, выдавливай из себя эту помеху. Пытайся идти плавно, позволяй мышцам повторять то, что делает здоровая нога. Понял.
Всё было понятно, но впрочем, для «но» простора никогда не оставалось, если речь шла о Хюреме, и Виро не спеша двинулся, думая о том, что сказал омега. Давил боль, напрягая мышцы лица и натягивая улыбку, словно шел рядом с Лето и глядел на окружающих. Пытался прятать хромоту. Достигнув стены, расслабился, опал спиной на холодный камень и прерывисто задышал. Вышло у него, по его собственному разумению, ещё хуже, чем обычно.
Перехватив взгляд Хюрема, он ожидал нагоняй.
Лучше, произнёс тот, немало удивив подростка. Виро не поверил, решив, что Хюрем лукавит. Теперь точно так же иди обратно.
Собрав силы, Виро снова отправился в путь. Так они занимались до вечера, и всю следующую ночь мышцы страшно гудели, не давая спать. Эти ощущения отдавались болью, тупой и глубокой; вытерпеть было можно, но заснуть в те часы у Виро совсем не получалось. Омега хотел бы, чтобы в эту ночь, как и во все предыдущие, Хюрем был рядом и видел дело рук своих, может, тогда бы в нём проснулась бы совесть или раскаяние. На жалость Виро не надеялся. Но Хюрема не было. Как всегда.
Глава 27 Свадьба
Время до праздника Касты пролетело стремительно. Люди были заняты приготовлениями, ожидая гостей со всех концов империи. Первые ласточки уже преодолели ворота Барабата, заселяясь в пока пустующие комнаты над трактирами, понимая, что уже совсем скоро яблоку негде будет упасть. Хозяева запасались спиртным и вяленым мясом с рыбой, на случай, если свежее закончится или не удастся доискаться загулявшего повара.
В Дома радости съехались омеги, беты и альфы из мелких поселений неподалёкув такое время работы хватало всем. Уличные артисты готовили новые выступления и костюмы, желая поразить воображение неискушенного зрителя, прибывшего с отдалённых окраин. Булочники пекли хлеб денно и нощно, тщательно следя за движением воздуха в амбарах и молясь великому Ауму, чтобы погода стояла сухая и тёплая.
В имперской канцелярии велись последние сверки потерянного за год, пересчёт оставшихся съестных припасов и оброка, причитающегося Касте с собранного за сезон урожая; его станут свозить в город после празднеств. Всё это требовалось, чтобы определить точное количество детей, необходимых раджанам в этом году. Чиновники согласовывали решения со старшими субедарами: те часто спорили, требуя большего пополнения, и не соглашались с возрастом детей. Спорили с пеной у рта и обращались к жрецу, чтобы тот их рассудил. Лиадро Годрео, пользуясь мудростью пращуров, терпеливо выслушивал обе стороны, кивал и задавал вопросы, уже зная, чью сторону примет. В прошлом году верховный жрец признал справедливость доводов канцелярии, в этомподдержит своих субедаров. И те, и другие знали о существующем порядке, но никто не желал упустить возможность заткнуть несогласным рот, даже если для этого предстояло дожидаться следующего года.