Лето отсчитывал дни до свадьбы. Он уже решил, что как только женится на Виро, тотчас поговорит с ним и попытается заключить мировую. По сути, Лето хотел внести устойчивое равновесие в их союз с самого начала. Для этого требовалось публичное выражение уважения друг к другу и законный наследник. Дальше Лето был готов на любые уступки. Если Виро потребует выполнения супружеских обязанностей, Лето не станет перечить, однако он готов обсудить возможность выбора Виро другого альфы по вкусу. Он был готов закрывать глаза на что угодно, пока никто не станет вмешиваться в его личные дела с Хюремом.
О Хюреме Лето думал постоянно. Его волновал вопрос о том, где станут жить Хюрем и Виро. В конечном итоге, он решил отвести своим омегам по личной комнате. Так приличия будут соблюдены. Где станет проводить ночи Летоего дело. Отец поддержал такое решение, назвав его мудрым. Мудрость принадлежала старшему субедару, единственному человеку чьё вмешательство в свои дела терпел Лето.
Как только новая жизнь немного устаканится и Виро понесёт, Лето собирался поговорить с Хюремом об их собственных детях. Этот вопрос отчего-то не давал Лето покоя. Сам альфа совсем не заботился о том, чтобы сдерживаться или следовать некоторым правилам, как делал это в Доме радости. Если бы Хюрем понёс, это было бы счастливейшим из событий. Но этого так и не случилось. Конечно, Лето знал, что у омег существует сотни секретов, но знал он и Хюрема, и, пожалуй, плохо понимал, что ответит ему омега, заведи он этот разговор. Для этого непременно придёт время, пока же Лето пытался безукоризненно справиться с ролью жениха и почти мужа.
Хюрема, казалось, нисколько не заботило надвигающееся событие. В минуты ночных свиданий он страстно отдавался альфе, не говоря о будущем. Несколько раз Лето пытался поговорить о предстоящей свадьбесразу, как Виро дал согласие, но разговор сворачивался, сам собой перетекая в более интересное времяпрепровождение. Лето не удавалось прочесть настроение Хюрема и приходилось довольствоваться непоколебимым спокойствием, исходившим от омеги. Возможно, будучи старше и увереннее, Хюрем догадывался, что всё, шаг за шагом, разрешится само собой, и потому не считал нужным зря мутить воду. Проведя с омегой почти год, Лето мог точно сказать, что Хюрем не докучлив языком, и предпочитает использовать эту часть тела не для пустой болтовни.
Перед самым праздником Лето получил распорядок караула наряду с остальными. В этом году у него было три утренних и дневных патруля, один караул на воротах, и весь вечер после отсеивания новобранцев он был свободенвечером должна была состояться его свадьба.
Скромная церемония с торжественным возлиянием на главной площади была назначена сразу после вознесения благодарностей великому Ауму. Проходи событие отдельно, порядок бы не изменился. Раджаны начинали любое важное событие с посещения храма и только после позволяли себе пировать и веселиться.
Никто из непосредственно вовлечённых в торжественное событие лиц не желал лишнего вниманиятрагедии хватило с лихвой, и потому Годрео и Дорто избегали суеты. Последние были бы и вовсе рады отложить свадьбу, но Виро упёрся, и день был назначен.
Мидаре прилагал огромные усилия, стремясь избавиться от Хюрема до праздника. Своим необъяснимым упрямством Виро оставил им с отцом слишком мало времени, и оно стремительно уходило. Дотянуться до заговорённой напасти, звавшейся Хюремом, которую никак не брала сталь головорезов, в доме жреца будет гораздо сложнее, потому Мидаре решился попробовать другой надёжный способ лишить омегу жизнияд.
Мидаре мог воспользоваться им раньше, но Хюрем ел исключительно под крышей дома Дорто. Отравить Хюрема дома значило открыто заявить, кто именно повинен в смерти. И хотя Мидаре не видел в этом ничего предосудительного, коль скоро тот лишил его родной крови, обстоятельство истинности с Лето создавало на этом пути некоторые сложности.
Ссориться с Лето открыто было не в интересах Дорто. Лето мог с лёгкостью превратить жизнь Виро в агонию. Этого Мидаре не мог допустить. Если бы Хюрем лишился жизни где-нибудь в Барабате, гадать о том, кто стал причиной смертиобстоятельства или конкретные недоброжелатели, можно было бы сколько угодно. Догадки, всего лишь догадки, не более. К тому же, Лето был достаточно молод, и Мидаре не сомневался, что его можно было бы убедить в собственной непричастности, действуя только словами и клятвенными заверениями. И тогда, возможно, у Виро бы появился шанс если не стать счастливым, то хотя бы прожить жизнь не хуже, чем многие омеги, так и не встретившие истинного.
Но вопрос, где и как отравить Хюрема, оставался нерешённым, пока Мидаре вдруг не понял, что пир после храмовой церемониивеликолепная возможность подсыпать яд в чашу Хюрема. Нельзя сказать, что момент был идеальным, лучше бы Хюрему отравиться и сдохнуть где-нибудь подальше от верхней анаки, но нельзя требовать у жизни слишком многого. В течение праздничного дня можно отсылать Хюрема с поручениями, чтобы тот провёл в Барабате как можно больше времени, а после, отравив во время свадебного застолья, намекнуть, что Хюрем жаловался на боли в животе задолго до того, как началась церемония. Яды, в конце концов, бывают разные и не все срабатывают мгновенно.
Поразмыслив над этим, Мидаре решил, что сможет положиться на пару слуг и подбросить им эту мысль, а когда станут расспрашивать, они наверняка припомнят нечто имеющее к делу непосредственное отношение; скажут, что весь день Хюрем был в отлучках в городе и там, должно быть, что-то съел. Естественное отравление, в таком случае, тоже нельзя было полностью исключить. Лекари, даже самые опытные, не всегда признают некоторые из ядов. Те, например, которые не оставляют видимых следов.
Чем дольше размышлял об этом Мидаре, тем больше ему нравилась мысль. Он давно раздобыл яд, на случай, если решится, чтобы не рисковать в самый последний миг, бегая по городу с весьма подозрительной нуждой.
Омега сжал крошечный флакончик в глубоком кармане, скрытом складками нарядного одеяния, и бросил взгляд на сына, сидевшего рядом и наблюдавшего за состязаниями новобранцев. Взгляд его был устремлён на песок арены, однако зрачки оставались неподвижными; Виро не видел происходящего, погружённый в собственные думы. Те, что недавно прочертили на лбу сына первую морщинку.
У Мидаре защемило сердце. Он потянулся к ребёнку и погладил того по гладкой макушке, дивясь, каким красивым и каким несчастным выглядел тот сегодня.
По случаю свадьбы волосы Виро убрали в традиционную косу. Сложные переплетения начинались высоко у висков наподобие низко посаженного венка, концы которого встречались глубоко под затылком; сплетались воедино и вились до самой талии. Ярко-жёлтые лютики, собранные поутру до росы, завершали образ трогательной невинности и свежести. На плечи Виро была накинута простая в крое, но изящная газовая туника. Несколько слоёв создавали объем, пряча стройное тело. Единственной деталью, подчеркивающей тонкость талии омеги, была золотая цепочка. Такая же перехватывала сандалии Виро, поднимавшиеся почти до колена.
Ни о чём не думай, произнёс Мидаре. Всё будет хорошо, он улыбнулся сыну ободряющей улыбкой и поклялся, что сегодня сделает всё, чтобы Хюрем исчез навсегда.
Виро, не желая расстраивать родителя, улыбнулся в ответ. Верил ли он в обещание папы? На этот вопрос Виро не смог бы дать ответ при всём желании. Если жизнь давно озадачивала и сбивала молодого омегу с толкув последний месяц он едва ли разбирался в происходящем.
Всё это время Хюрем неустанно заставлял Виро ходить, и не просто ходить, но ступать ровно. Доводы о том, что не припадать на одну ногу Виро попросту не мог, прожив калекой несколько лет, кажется, не принимались Хюремом во внимание. Хюрем желал, чтобы на собственной свадьбе тот шёл прямо, не кособочась, и потому требовал этого раз за разом. Виро повиновался, сдавшись на волю Хюрема.
День свадьбы приближался, до него оставалось совсем ничего, когда однажды, снова пройдя под пристальным взором карих глаз от стены до стены, Виро вдруг не услышал требовательное приказание повторить обречённую на провал попытку.
Больше ты не хромаешь, прозвучал голос за спиной, заставив Виро обернуться. Ты больше не калека и помощь тебе не нужна, произнёс Хюрем. Я в дом. Отдыхать.
На том омега развернулся и ушёл, оставляя Виро у обрыва в одиночестве. Виро пытался понять, что за хитрость или уловка скрывалась в чужих словах, но так ни до чего и не додумался. Вместо этого он повернулся и снова пошёл к противоположной стене, следуя вниманием за своими шагами. Достиг барьера, сделал резкий поворот и поспешил обратно. На третий раз он побежал, не став останавливаться, врезался в камень, тормозя тело руками.
Лёгкие наполнялись воздухом до самой глубины, сердце колотилось, как ненормальное, глаза бегали, не задерживаясь ни на чём вокруг. Так же бешено метались мысли. Виро не понимал, что происходит.
Почему он больше не хромает?
Не в состоянии удерживать себя на месте, омега ходил дотемна, пока, забеспокоившись, в поисках Виро не вышли домовые. Он тщательно следил за тем, заметили ли перемену остальные, пока он пересекал двор и дом, направляясь в спальню, но люди, погруженные в собственные заботы, мало что замечали вокруг.
Ничего не заметил и папа. Последнее время выражение тяжёлых дум не сходило с лица родителя. Он был не рад скорой свадьбе и потому сильно переживал.
Виро вошёл в спальню и встал рядом с лежанкой Хюрема. Тот тихо и размеренно дышал. Омега знал, стоит только позвать и он раскроет глаза. Но что он у него спросит? Как или почему он больше не хромал? Была ли причина в занятиях, или в том, что он так долго пролежал с деревяшками, изведя тело чуть не до пролежней? Нет, главный вопрос был совсем не этот. Неважно, что именно явилось причиной чудесного исцеления, если каждая из них была так или иначе связана с Хюремом.
Это Хюрем сломал ему ногу, когда Виро пригрозил рассказать папе о ночных отлучках. Это он привязал его ногу и долгое время запрещал подниматься, а после разминал плоть и заставлял ходить. Заставлял двигаться прямо, пока не научил ходить заново.
Всё это сделал Хюрем.
Главный вопрос состоял в том, зачем ему это понадобилось?
Виро простоял над омегой так долго, что тот должен был почувствовать пристальный взгляд, направленный в его сторону. Сверливший дыру в его лице, лишь бы понять, что за странные мысли вертелись в голове странного омеги. Но Хюрем не открыл глаз. А Виро не произнёс ни слова. Не задал он свой главный вопрос и после, впрочем, продолжая таращиться на Хюрема со смесью немого удивления и полного непонимания. Тот видел, как смотрел паренёк, но хранил молчание, позволяя Виро и дальше блуждать в потёмках.
Хюремистинный его жениха. Хюремубийца его брата. Хюремомега, сумевший вылечить его, так что теперь никто не посмеет назвать Виро калекой.
Кем был Хюрем?
Наказанием или спасением?
Отведя взгляд от отца, Виро посмотрел наискось, на скамью выше. Там, рядом со жрецом, окружённым старшими субедарами, сидел Лето. Виро смотрел на воодушевление и светвнутренний свет, исходивший от альфы. Лето был откровенно счастлив. И, конечно же, не скорой свадьбе, но близкому воссоединению с парой.
Знал ли он, кто такой Хюрем? Какой он на самом деле? думал про себя Виро.
На мгновенье омеге почудилось, что нет, не знал. Виро не мог объяснить собственной догадки, она просто возникла в голове озарением, как бывает иногда, когда внутреннее чутьё или одно из чувств даёт ответ вместо разума, решив, что видит лучше, чем глаз и слышит чётче, чем ухо.
Это едва ли было объяснимым. Но не более непонятным, чем-то, что окружающие, обладая зрением, не замечают отсутствие хромоты, а случайный омега смог помочь с тем, в чём оказались бессильны лучшие лекари столицы.
Виро стряхнул наваждение. Вздохнул напоследок о том, какой красивый муж ему достался, пусть Виро и не был нужен ему ни покалеченным, ни здоровым, и отвернулся.
Как и ему, по случаю торжества, Лето заплели косу. В ней не было витиеватости и затейливости, но смотрелась она потрясающе. Волосы собраны высоко на затылке в жёсткий хвост, в котором переплелись множество локонов, но, в отличие от безупречно собранного основания, из которого не выбивалась ни единая прядь, оставляя уши открытыми, локоны были выложены широкими свободными петлями; вдоль этой лесенки струились прямые пряди, намеренно выпущенные из косы.
Облачение жениха было более ярким и нарядным, чем у его будущего супруга. Белая, обшитая широкой пурпурной лентой тога, присобранная на одном плече и украшенная фибулой жреческого дома, тёмно-лиловые штаны с золотыми полосами и перетянутые золотыми звеньями сандалии. Костюм оплетали тонкие кожаные ремни, говоря о том, что раджанвоин в любых обстоятельствах. По той же причине на бедре Лето красовался привычный меч.
Такими красивыми Виро и Лето и направились рука об руку к жрецу, величавому Лиадро Годрео, в полном церемониальном облачении застывшему на невысоком постаменте у подножия статуи Аума в храме. Никто из присутствующих не мог оторвать от молодой пары глаз, до того триумфально смотрелись юность и красота. Пара достигла половины пути, оканчивавшегося под раскрытыми вниз дланями Лиадро Годрео, где совсем скоро должны были оказаться маковки двух белоснежных голов, когда Мидаре заметил, что в толпе перешёптываются.
Сначала он услышал голоса поблизости, а после и увидел, как по обступившим будущих супругов кольцам людей проходит волнение, как припадают они ближе друг к другу и прикрывают рот.
Что происходит? взволнованно спросил Мидаре застывшего рядом мужа.
Исидо Дорто не сразу ответил, будто не расслышал вопрос, приводя своего омегу в состояние близкое к панике. Мидаре не понимал, что случилось, но Виро не заслужил новой напасти, тем более в такой важный день. Но вот Исидо ответил:
Разве ты не видишь? Он больше не хромает.
Мидаре не сразу понял, но стоило ему проследовать взглядом за сыном, как он окаменел.
Почему ты не сказал мне? поражённо спросил Исидо.
Его младший сын, его сокровище с которым так жестоко обошлась судьба, больше не выглядел калекой. Он был строен и статен, вытянувшись тростинкой и плавно ступая вперёд. И не было в этот момент омеги краше Виро во всей анаке.
Исидо почувствовал, как сдавило грудь. Если бы он мог пустить слезу, то сделал бы это. За него это сделал супруг. Мидаре глядел на чудо и не мог поверить тому, что видел.
Но он выдавил он и запнулся.
Виро поравнялся с местом, где замерли родители, и посмотрел на них. Улыбнулся так счастливо, как только мог. Исидо крепко сжал ладонь Мидаре, не зная, как ещё выразить одолевшее его чувство. Это было чудом. Сам великий Аум, должно быть, хотел Виро счастья, раз позволил ему излечиться.
Сын прошествовал мимо прямиком к новой судьбе, а Мидаре перевёл взгляд на статую бога, продолжая слышать шёпот поражённой толпы, заметившей невероятное преображение. Воздав молчаливую молитву, лившуюся из сердца, Мидаре сжал склянку свободной рукой. Это был знакзнак того, что великий Аум на стороне его семьи. У Мидаре всё получится, и когда Хюрем исчезнет, Лето наконец разглядит, до чего великолепен Виро, цветущий зарей молодости.
Готовый к одному из самых печальных дней своей жизни, Мидаре и подумать не мог, что будет чувствовать себя на седьмом небе, принимая искренние поздравления родных и друзей с пожеланиями счастья. Мидаре и Исидо неустанно благодарили собратьев, покидая храм, когда на город спустился первый сумрак.
Бесконечный поток тёплых слов окрасило терпкое вино из лучших погребов, пожелания превратились в тосты. На небе вспыхнули первые звёзды, гости неожиданно быстро отметили лёгкое опьянение, но разве могло быть иначе? Напитки лились рекой в славный день праздника Касты и чудесной свадьбы, отмеченной рукой самого Аума. Трагедия, прогремевшая между семьёй Дорто и прислужником Лето не омрачила событие, и после нескольких вялых попыток припомнить туманные детали ещё не остывшей смерти Толедо, длинные языки улеглись. Веселье разгоралось смехом, музыкой и танцами.
Старший субедар Карафа поднял чашу и многозначительно посмотрел на Лиадро Годрео. Тот ответил таким же продолжительным взглядом; к обоюдному удовлетворению сторон праздник вышел на славу. Никому и в голову не могло прийти, чему или, вернее сказать, кому обязан своим чудесным исцелением Виро. Самому же Виро казалось, что всё это сон.
Перед ним расстилалось безбрежное синее небо, усыпанное яркими каменьями звёзд. Опустив взгляд, Виро видел, как за ломившимися столами сидели те, кто воспитывал его и рос с ним рядом, и все они не уставали поздравлять его и Лето, желая благополучия и счастья. Люди говорили от всей души, не жалея тёплых слов и вкладывая в них так много сил, чтобы не только земля, но и небо слышало, что нужно молодоженам. Рядом восседал великолепный Лето, самый завидный жених на всех просторах империи, теперь уже муж. И не чей-нибудь, а его. Его во всех глазах, что ни посмотрели бы в их сторону. И он, Виро, отныне достопочтенный супругбудущий первый омега Касты. Такой, которому не придётся за себя краснеть. Он здоров и сумеет подарить Лето сильного наследника, достойного Дорто и Годрео.