Виро улыбнулся покорно. Всё было прекрасно, но его муж украдкой глядел по сторонам, ища кого-то.
Что ж, нельзя иметь всё, разве нет? смиренно подумал Виро, обратившись к мужу:
Я поищу его.
Пойманный, Лето смутился:
Прости.
Тебе не нужно извиняться, Виро понимающе улыбнулся и Лето ответил тем же.
Я думаю, ты станешь мне отличным спутником. Таким, каким и должен быть омега жреца, Лето говорил от сердца.
Виро благодарно кивнул, думая, что должен справиться. Его к этому готовили. Прежде всего, как омеге и супругу ему надлежало заботиться о том, чтобы ничто не омрачало существование его мужа.
Незаметно исчезнув из-за столатакие моменты были положены каждому, кто успел пригубить несколько чаш вина, и несмотря на то, что Виро в этот вечер не пил, собираясь встретить ночь, что бы она ни готовила, на трезвую голову, возможностью уйти без объяснений он воспользовался.
В середине площади стояли столы для чистокровных, однако простые жители Барабата, верой и правдой служившие семьям избранных, отмечали великое событие здесь же, чуть поодаль. За их столами царило не меньше веселья, чем за столами господ, и никто не был в претензии, привыкнув к таким порядкам с начала времён. Вокруг в этот вечер суетились наемные работники.
Пройдясь вдоль застолья, якобы в направлении собственного дома, чтобы справить нужду, Виро обнаружил, что Хюрема среди празднующих не было. Не придумав, где ещё искать пропажу, он решил заглянуть к себе. Внутри Хюрема тоже не оказалось. Оставалось теряться в догадках, куда делся омега, но перед тем, как вернуться за стол, Виро поддался порыву и вышел на обрыв.
На небольшом клочке земли было светлолуна стояло высоко, освещая землю не хуже солнца.
Хюрем? Виро заметил прислонившуюся к стене дома тень.
Тень всколыхнулась и поднялась на ноги.
Я тебя обыскался, с облегчением выдохнул Виро. Почему ты не на празднике?
Обращаться к омеге вот так было непривычно. Слишком долго они молчали друг с другом. Слишком разными казались, будто и язык, на котором они говорили, был разный.
Шумно, отозвался Хюрем. Зачем ты меня искал?
Тебя ищет Лето. Я обещал посмотреть.
Хюрем не торопился отвечать, заставляя Виро нервничать.
То есть тебя не беспокоит, что твой муж в день свадьбы ищет другого омегу?
Слышать такие слова было бы неприятно любому. Было неприятно и Виро, но он уже отказался от мысли, что Лето принадлежит ему.
Вы истинные, твёрдо произнёс Виро. Я не стану мешать. Прошу только соблюдать приличия, Виро действительно просил, зная, насколько непредсказуем Хюрем. Я не хочу, чтобы страдали родители, добавил он, отвернувшись.
Перед ним расстилалась тьма долины и обрыв. Ветер приятно холодил согретые откровенностью щёки. Говорить о личном, тем более с Хюремом, Виро совсем не хотелось, но разве у него был выбор, если отныне их жизни связаны?
Милостивое решение, произнёс Хюрем, делая несколько шагов в размышлении.
Как и твоё, Виро чувствовал всколыхнувшееся волнение, но отважился сказать то, что хотел.
Увидев, как Хюрем развернулся и посмотрел в его сторону, Виро произнес: Спасибо, благодаря за ногу, и Хюрем это понял.
Омег разделяла всего пара шагов, и светившая за спиной Виро луна освещала Хюрема с ясностью, дававшей возможность различить промелькнувшие в голове мысли, когда бы те отразились на лице. Но то ли таких не последовало, то ли Хюрем не уступал субедарам в умении держать при себе чувства.
Хюрем ничего не ответил. И Виро понял: прожди он следующую тысячу лет, омега не проронит ни слова.
В ту ночь, когда щенок пригрозил нажаловаться папаше, Хюрем сломал неправильно сросшиеся кости. Сделал он это не за тем, чтобы помочькак раз наоборот, он был предельно честен в своём желании причинить боль. Недоносок начал сам, решив угрожать, а большего вреда, чем уже был нанесён ноге, Хюрем причинять и не собирался, довольствуясь физическим страданием, чтобы преподать урок послушания.
Кое-что изменилось, когда в ту ночь Хюрем застал мальчишку на обрыве. Тот пытался покончить с жизнью, но не довёл дело до конца. Со стороны это могло показаться слабостью, но глаза Хюрема видели не только жалкую плоть. Трусость, слабосилие и малодушие были хорошо известны Хюрему, но маленький вихрь, крутившийся в груди Виро, не походил на низменные эмоции, виденные омегой бесчисленное множество раз. Однако, Хюрем узнал одолевшее Виро чувство. Не так уж часто доводилось ему сталкиваться с подобным, и всё же спутать жертвенность нельзя было ни с чем иным. Самопожертвование отвратило Виро от края обрыва в ту ночь.
Догадаться о том, кому посвящалось одно из высших переживаний, доступных человеку, не составило трудау Виро были только родители. Наверняка он считал, что подвёл их. Хромота и смерть Толедо, а ещё муж, отыскавший истинного. Только что прозвучавшая просьба Виро, касавшаяся отцов, подтвердила подозрения Хюрема.
После той ночи Хюрем решил, что не было ничего особенного в том, чтобы попрактиковать на мальчишке собственные навыки врачевания. Он добился успеха и, в качестве награды щенку, решил подарить один почти счастливый день.
Но день подошел к концу.
Наступила ночьвремя Хюрема.
Как думаешь, спросил вдруг Хюрем, почему ты не разбился, когда упал с обрыва?
Виро, не готовый к таким воспоминаниям, вздрогнул. Ветер просвистел в ушах, и он вдруг понял, как близко стоит к обрыву. Жадная пасть никогда не закрывалась, распахнувшись прямо за его спиной.
Я попытался ответить Виро, но в горле его пересохло, я не знаю.
Но о чём-то ты должен был думать? Хюрем не двинулся с места, но Виро показалось, что он приблизился ещё на один шаг.
Отступать было некуда.
Я думал думал, судьба даёт мне шанс.
Шанс? протянул Хюрем, посмотрев поверх головы Виро, словно вышел на мгновенье из пространства, занимаемого телом. Шанс, выдохнул он, прикрыл глаза, словно моргая, но очень и очень долго.
И тебе нужен этот шанс? спросил он не своим голосом.
Виро пробрала дрожь, прошибла до костей. Ему стало не на шутку страшно, ведь сегодня он поверил, что, может быть, возможно жить и радовать родителей. Завести детей и любить их.
Нужен! задохнувшись, ответил Виро; взгляд его был твёрд, пусть тело содрогалось от лихорадочного трепета.
Пусть будет так, произнёс Хюрем, словно жрец, дающий обещания от лица божественной силы.
И толкнул.
Толкнул Виро в грудь одним-единственным ударом такой силы, что омега разом лишился опоры, а когда собирался почувствовать удар о землю, понял, что земли больше не было. Тело набирало ход, падая всё быстрее. В ушах зашумел ветер, звёзды, мелькнувшие на миг, погасли, их съела тьма.
Сердце замерло в груди от осознания, что пропасть всё же добралась до него своими хищными клыками, впилась наконец в его пока живое мясо, но уже ни за что не отпустит. Как много раз Виро снилось, что он падает и вот теперь это происходило на самом деле.
Хюрем остался на обрыве один.
Глава 28 Стая
Мидаре повсюду искал Хюрема. Омега должен был быть среди присутствующих, и его во что бы то ни стало следовало отыскать. В руках Мидаре сжимал две чаши, одна из которых в этот вечер окажется для Хюрема последней.
Хюрем! окликнул Мидаре, наконец завидя жертву и подготовив повод заранее. Тот услышал, несмотря на шум и музыку, и направился в сторону позвавшего. Ты не видел Виро?
Прислужник огляделся и пожал плечами, не имея, должно быть, понятия, где находится молодой господин.
Ладно, отыщу сам, быстро отмахнулся тот. Знаешь, Хюрем, я много думал обо всём случившемся, и решил, что стоит попытаться оставить прошлое в прошлом, выстрелив давно обдуманными фразами, Мидаре протянул Хюрему чашу, наблюдая, как тот, пойманный движением, опускает взгляд к предложенному напитку.
Я счастлив за Виро и не хочу думать ни о чём другом, с этими словами Дорто буквально всучил вино в руки Хюрема. Выпьем«за примирение», собирался закончить он, но так и не выдавил слов, ощущая невероятное напряжение.
Резко пригубив вино, Мидаре глотнул, а когда отнял край сосуда от уст, обнаружил, что Хюрем так и не пошевелился. Волевым усилием подавив растерянность, он растянул улыбку и произнёс:
Я предлагаю выпить за примирение.
Хюрем снова опустил глаза к чаше. Мидаре занервничал: может, ему следовало рассказать о замыслах мужу, которого он так и не посвятил в собственные планы, решив в этот раз справиться своими силами.
Хюрем отмер. Поднёс ко рту мнимый символ мира и сделал несколько глотков.
«Кончено!»возликовал Мидаре мысленно, едва сумев сдержать облегчённый вздох.
Рядом послышался грохотпохоже, кто-то перебрал и упал, перевернув стол. Мидаре инстинктивно отвлёкся, отыскивая взглядом источник шума. Один из омег, приятель Виро, кажется, слегка переусердствовал с горячительным. Родители уже поднимали парня на ноги, но тот едва держался, хватаясь попеременно то за живот, то за горло. Ему явно было плохо.
За спиной раздались возгласы и Мидаре снова обернулся. На этот раз свалился один из домовых, омега не смог определить, кто именно. Захмелевшему бедолаге пытались помочь, но он только стонал и покатывался по земле, не находя сил встать.
Ещё нескольким гостям было худо. Кого-то усаживали и подносили воды, над кем-то вовсю махали опахалом, полагая, что самочувствие испортилось из-за жары.
Мидаре уставился на собственную чашу с подозрением. Нет, он ничего не напутал, явственно помня, как вылил содержимое флакончика в вино, предназначенное Хюрему. Пустая склянка вернулась в карман. Никакой ошибки быть не могло. Да и выбранный яд действовал не так стремительно. Мидаре ожидал, что сможет спокойно удалиться подальше от омеги. Тот должен был ощутить первые признаки недомогания не ранее, чем через полчаса.
А люди вокруг продолжали оседать вниз. Мидаре не на шутку разволновался, видя, что уже больше половины присутствующих на площади согнулись от внезапного недуга. Нужно было немедленно отыскать Исидо и Виро. Сына нигде не было видно, но вот Мидаре заметил коренастую фигуру мужа, утёсом возвышавшуюся среди моря волнующихся и мычащих тел. Ещё мгновение, и альфа вдруг упал на колени, упёрся кулаками в каменные плиты, удерживая себя из последних сил.
Мидаре хотел позвать Исидо по имени, но язык не послушался. Сделал шаг, стремясь поскорее сократить разделявшее расстояние, но ноги охватила слабость, и он неуклюже повалился вниз. Голова кружилась, внутренности закипали и ворочались. Сомнений не оставалосьэто могло быть только действие отравы.
Неуклюже крутя головой вокругтело слушалось омегу всё меньше, Мидаре наконец понял, что всех их отравили, выбрав для ужасающей подлости священный праздник Касты! Его глаза на миг встретились с глазами мужа, и Мидаре понял, что и Исидо догадался о происходящем. Яд, должно быть, подмешали в еду или в питьё. Это казалось очевидным, вот только только было слишком поздно. Они уже не могли помочь себе сами. Но кто же тогда протянет им руку помощи? Кто? Может быть, были те, кто не прикасался к праздничной трапезе?
Силы покинули Мидаре, и мышцы его тела бессильно опали. Над ним вдруг возникло лицо. Лицо, которое он отлично знал. Хюрем смотрел на него сверху, и Мидаре думал, что тот, должно быть, не понимает, что творится. Вот только на лице Хюрема не было ни волнения, ни замешательства. Впрочем, это было не важно, Хюрем всё равно не сможет помочь, ведь и сам он отравлен его собственной рукой.
«Виро», мелькнула тревожная мысль, когда очертания застывшего Хюрема поплыли и исчезли, затянувшись тьмой. Последним, на что уповал Мидаре, была великая сила Аума. Всемогущий бог мог ещё раз проявить своё безграничное милосердие и позволить их с Исидо последнему сыну выжить.
Хюрем наблюдал за тем, как корчится от яда Мидаре. Вот голубые глаза закатились, и он не смог выдохнуть. Спазм, должно быть, захватил лёгкие, лишив омегу способности дышать и тем окончив его дни. Хюрем наблюдал за этой картиной не впервые, и на этот раз, как и в любой другой, не ощутил ничего. Бывший господин только что сам пытался напоить его дрянью и Хюрем сделал эти несколько глотков, сразу догадавшись о коварном расчёте, но не видел причин отказывать телу в том, чтобы переварить порцию отравы и стать сильнее.
Его с детства приучали к ядам, заставляя тело вырабатывать устойчивость к любым веществам, которые мог принять организм. Те же яды, что считались смертельнымии привычка травить себя регулярно лишь оттягивала неизбежноеразлагались не только телом, но и духом, с помощью специальных техник. Их Хюрем тоже давно освоил. Однако, предложенное Мидаре угощение не способно было нанести существенный вред. От таких токсинов у Хюрема даже не поднялась температура. Впрочем, опознав смесь и поняв, что никаких энергетических затрат не потребуется, Хюрем вернулся к происходящему.
К тому времени почти все раджаны и домовые, находившиеся на площади, лежали замертво. Многие успели испустить дух, кто-то ещё продолжал бороться. Те, кто не пил в эту ночь, пытались помочь остальным, но, не зная беды и не имея под рукой противоядия, сделать это было невозможно. Время пришло, и Хюрем, переглянувшись с омегами, обслуживавшими столы в этот вечер, подошёл к стене лент, реявших на древках, схватился за основание одного. Рванул, и в руках у него возникло копьё с острым железным наконечникомпришла пора добить остальных.
Расправа была короткой и быстрой. Омеги, прекрасно подготовленные к событию, нападали по одному или парами на тех, кто не пил в тот вечер. Умертвить домового не составляло никакого трудате не умели за себя постоять. Не спасли себя и раджаны, слишком ошеломлённые случившимся и пребывающие в значительном меньшинстве. Стая раздавила едва вспыхнувшие очаги сопротивления, не дав тем оформиться.
Но этим дело не кончилось. Предстояло убедиться, что принявшие яд мертвы. Отрава хоть и была надёжной, но Стая не допускала случайностей, поэтому следовало проткнуть каждое из затихших или всё ещё поскуливавших тел дважды, нанося удар в живот и в горло.
Я закончу здесь сам, отчётливо произнёс Хюрем, когда один из собратьев занёс копьё над старшим субедаром.
Переведя взгляд с жертвы на Хюрема, омега послушно кивнул и удалился прочь.
Приблизившись, Хюрем замер у тела Зарифа Карафы.
Глаза альфы налились кровью, он бешено водил розоватыми шарами, оглядывая пустоту, и как рыба, выброшенная на берег, хватал воздух. Ещё минуту или две и всё закончится.
Старший субедар заметил недомогания у гостей почти сразу. Хватило минуты, чтобы понять, что дело нечисто. Отставив собственную чашу, Карафа хотел дать приказание стражникам, как вдруг понял, что слабость, гулявшая по телу, была вызвана отнюдь не горячительными напитками. Он не мог подняться, балансируя в том положении, в котором сидел.
Карафа обернулся к жрецу, пытаясь сказать, что тому следует немедля прекратить есть и пить, пусть он и видел, что Лиадро Годрео пировал в свое удовольствие, как делали все на празднике. Обернувшись же, он не смог произнести ни слова, тщетно пытаясь совладать с онемевшим языком. Досада разлилась в груди, когда Зариф Карафа поднял взгляд на того, кому служил верой и правдой.
Лиадро Годрео, сидя во главе стола, откинулся на высокую спинку кресла и глядел на своего субедара усталым взглядом человека, совершившего невероятное физическое усилие. И усилие это заключалось лишь в том, чтобы удерживать веки поднятыми. Немой разговор длился несколько долгих мгновений. Оба мгновенно поняли, какой бесславный конец подстерёг их в такой славный день, и теперь глядели друг на друга с горечью сожаления, что уходить приходится вот так, толком не простившись. Они успели обменяться взглядами, как если бы, уносясь в спешке, крикнули друг другу «прощай» и кинулись навстречу новой судьбе. Но их не ждало ничего кроме вечности. Лиадро Годрео закрыл глаза.
Взгляд Карафы помутился, и когда из последних сил он попытался отыскать Лето, то не сумел разглядеть ни единого лица. Все они превратились в огромные белые пятна.
Существовала ли хотя бы одна возможность, что его подопечный сумеет избежать страшной судьбы?
Об этом помолился старший субедар великому Ауму, просил о том, чтобы они ещё не скоро встретились в небесных чертогах. Закончив свою молитву, старший субедар вдруг понял, что буря, снившаяся ему по ночам, та необъяснимая опасность, преследовавшая его тучей, только что прогремела. И раскат этот был страшным. Понадобился он один, чтобы раздавить стольких раджанов словно мошек.