Степень отвращения к самому себе достигла своей наивысшей точки в один-единственный миг.
Да что ты за человек такой? в ярости бросил Лето, ухватив Хюрема за плечи и встряхнув.
Ответом ему было молчание и мертвенный взгляд.
Убирайся! рявкнул альфа, и его сорвало прочь с ложа. Он отвернулся, тяжело дыша и стараясь снова овладеть собой. Позади послышалось копошение, а уже минутой спустя скрипнули петлицы дверей. Хюрем ушёл, оставляя Лето разбитым на части.
Глава 6 Тайны Хюрема
За стенами свистел ветер, забирался под кровельную черепицу и, подражая сверчкам, хрустел и шуршал, норовя потревожить сон обитателей дома.
Хюрем не спал. Вытянувшись на просторном ложе и подпирая голову рукой, он смотрел на замотанного в покрывала Лето. Убранные на ночь в толстую косу, волосы ловили случайные отблески света, скитавшегося во мраке комнаты, выдавая скольжение серебристой змеи вдоль шеи и, ниже, плеча альфы.
Лето спал на полу с тех самых пор, как Хюрем стал его подручным. После с треском провалившейся затеипроучить омегу, Лето больше не делал никаких попыток снова поговорить по душам или сократить расстояние, довольствуясь хмурыми взглядами и обращаясь к Хюрему исключительно по необходимости. Получив назначение, омеге приходилось проводить ночи в спальне Лето, есть с ним за одним столом и ходить по пятам, куда бы ни отправился новый господин. Ничего сверх того Лето так и не попросил, бросил на пол собственной комнаты кучу тряпья в первый же вечер, молчаливо уступив своё ложе омеге.
Хюрем был уверен, что через несколько дней мальчишка сдастся и набросится, чтобы закончить то, что уже пытался сделать однажды; пусть Хюрем и понимал, что поступок Лето был вызван ничем иным, как желанием напугать зарвавшегося омегу. Убеждённость Хюрема поддерживали непрекращающиеся пересуды, что наследник больше не кажет нос в Дома радости, откуда ему регулярно приносили весточки и приглашения; по нему, по-видимому, было кому скучать. Лето только кисло улыбался и ничего не отвечал, избегая в такие моменты смотреть в сторону Хюрема, вместо него это с удовольствием делали многочисленные собратья, делясь друг с другом сальными подмигиваниями и недвусмысленными ухмылками.
Воздержание в таком возрасте, к тому же когда альфа распробовал вкус взрослой жизни, не могло продолжаться долго, и потому Хюрем выжидал, когда же терпение Лето наконец лопнет. Несколько раз, оказавшись не в том месте не в то время, Хюрем видел, как Лето, перехватив собственное достоинство, ублажает сам себя. Для омеги не было никакого секрета, зачем его отсылают с пустяковым поручением в какую-нибудь из лавок Барабата. Тугие ягодицы поджимались с напряжением, в напаренной купальне расползался густой запах можжевельника сдобренного нотками имбиря. Шаркнув или нарочно скрипнув половицей, Хюрем неизменно выдавал собственное присутствие. Мальчишка только оборачивался на звукщёки его в этот момент, и без того согретые, алели сильнее, но он не останавливался. Хюрем видел, как широко раздувались ноздри альфы, украдкой воруя его запах, перед тем, как Лето отворачивался, чтобы довершить начатое.
Избавившись от следов, Лето, не стесняясь, оборачивался к Хюрему.
Уже вернулся?
Забыл, что ты просил, невинно отвечал омега, показывая постное лицои всё же не оставляя никакого сомнения в том, что очутился он здесь далеко не случайно, то ли издеваясь над альфой, то ли напрашиваясь на вполне предсказуемые последствия.
В нескольких вариациях, такие диалоги возникали между Хюремом и Лето с определённым постоянством. Шла неделя, за ней вторая и третья, пока к завершению не подошёл месяц, и Хюрем был вынужден признать, что ожидал от мальчишки меньшей стойкости. Лето держал своё слово и не приближался к нему, воруя только аромат. Хюрем слышал, как глубоко тот дышал, отходя ко сну и просыпаясь рано поутру. И этот ненужный отказ от визитов в Дом радости только добавлял масло в огонь, словно Лето хранил верность пареистинному, который не признавал его таковым, не стеснялся унизить и посмеяться, когда за ними никто не наблюдал. Игра забавляла Хюрема, кошка продолжала наблюдать за мышкой.
Тихо выскользнув из постели, Хюрем метнулся тенью к двери, и, едва приоткрыв створку, просочился сквозь узкую щель наружу. Он был одет в свою старую тёмную тунику и штаны. Несмотря на конец осени, успевшей обмыть городище ливнями и сорвать последнюю пожухлую листву с ветвей, обувь Хюрем не надел.
Холодный камень приятно бодрил, ноздри щекотали первые весточки мороза, когда Хюрем, оглядевшись и заметив двигавшуюся фигуру стражника, мелькнувшую на противоположной стороне галереи, юркнул за колонну, припал к земле на четвереньки и, укрываясь за фонтаном и скамейками, установленными в середине внутреннего дворика, двинулся к небольшой решётке, увитой сухой виноградной лозой. Подгадал подходящий момент и устремился вверх по непрочным на вид перегородкам, прямиком на крышу.
Не издав ни единого звука, он двинулся вдоль перекрытий. С лёгкостью ласки перепрыгнул на деревянный навес, преодолел расстояние в несколько широких прыжков и упал вниз, растворяясь в причудливой тени телеги, гружёной сеном.
На площади, как и в доме, несли караул. Часовыевсего около десяти человек, прохаживались в привычных направлениях, заглядывая в одни и те же углы. Всех дежуривших во внутренней анаки Хюрем успел изучить со всей тщательностью, отметив и запомнив привычки воинов. Проскользнуть мимо них, чтобы добраться до храма, не составило никакого труда.
Храм Аум, пустовавший в ночное время, был прекрасным схроном. Луна повисла со стороны отвесной скалы, достаточно высоко, чтобы не просвечивать сквозь широкие решётки колон, во мраке которых и затаился Хюрем. Оказавшись под крышей, омега тихонько присвистнул, подражая совке, и насторожился. Ответа не последовало.
Это означало только то, что тот, кого он ожидал, ещё не явился. Выбрав одну из колонн в качестве временного убежищаугловую во внутреннем ряду, самую удобную на случай, если понадобится раствориться в воздухе, Хюрем замер. Оценив направление ветра и убедившись, что здесь его не почуют, омега позволил себе немного расслабиться и принялся ждать.
С того места, где он стоял, просматривалась большая часть двора. Небольшие аккуратные домики отражали лунный свет свежим слоем побелки. Мраморная облицовка сияла глянцем, выдавая признаки тщательного ухода. Кусты многолетнего хвойника торчали из низких чаш, ободом отделявших жилую часть крепостного сооружения от площади; Хюрем прикинул, что спрятаться за ними было бы несложно. В поясах продолговатых окон, сразу под крышей домов, не горел свет. Ночь давно отмерила половину, обещая задаться рассветом через три-четыре часа. Все, кроме стражи, спали глубоким сномсемьи чистокровных раджанов знали, что они в полной безопасности.
Таковое утверждение считалось верным не только для Барабата, но и для любого мало-мальски крупного поселения, располагавшего анакой и некоторым количеством чистокровных, руководивших рекрутами и державшими в собственных руках власть. Так было уже много веков кряду, и, за исключением вспыхивавших время от времени мелких волнений, неизменно заканчивавшихся полным разгромом мятежников, опасаться раджанам было нечего.
Одно из таких восстаний вспыхнуло в Эльголе. О нём и упомянул Хюрем, не видя никакого смысла скрывать о себе игравшую на руку правду от старшего субедара. Оказавшись неподалёку от городка, Хюрем не нашёл ни единой причины, чтобы пройти мимо, и вступил в ряды раджанов в качестве временного вольнонаёмного. Сделал он это после сражения на Пришне, но совсем не потому, что боялся ожесточённых сражений, прокатившихся перед крепостными стенами Эльголы в начале бунта, просто подоспел он так быстро, как смог, услышав новости от крестьян далёких предместий анаки.
Конец Грязного Радавана был предрешён. Заговор, как немногим позже узнал Хюрем, оказался скороспелым и непродуманным. Радаван, являясь рекрутом, вступившим в ряды Касты в пятнадцатилетнем возрасте, дослужился до звания помощника младшего субедарасамой высокой должности для нечистокровногов возрасте тридцати двух лет. Ему, как и многим другим до него, претило культивируемое высшими членами Касты Право Чистой крови, гласившее, что значимая власть могла принадлежать только рождённым в семье чистокровных раджанов. Залогом преемственности служили яркие легко узнаваемые чертысветлые волосы и голубые глаза, свидетельствовавшие, что раджаны были прямыми потомками Великого Аумабожества, спустившегося на землю в начале времён.
Легенда гласила, что Великий Аум, сотворив свет из тьмы, твердь из чёрного океана, живое из неживого, вылепил человека, смешав чресла зверей и закрепив их в жалком подобии себя самого глиной. Затем, обладая несметной силой, Великий Аум выдохнул кроху духа в рот получившейся тварии так появился человек, дышащий воздухом, пьющий воду, поедающий землю с растениями и животными, греющийся от солнца днём и огня ночью. И стал жить Великий Аум в созданном им царстве, ибо желал того.
Шло время, днидля бога, тысячелетиядля человечества, и понял Великий Аум, что люди, обуреваемые животными страстями, несовершенны, и потому неспособны сравниться с ним самим. Почувствовав себя одиноким, из чресл своих дал жизнь он детям, являясь существом, способным зажигать искру жизни и поддерживать её свет, пока не будет она готова отделиться от Отца.
Дети, однако, не стали бессмертными, обладая лишь крошечной толикой сил Великого Аумавремя, чтобы найти счастье, было для них ограничено. Тогда Великий Аум задумался, как же уберечь детей от коварного одиночества и помочь им в поисках счастья. И решил он тогда разделить единый Дар начала и поддержания жизни надвое, нарекая часть своего потомства Альфой, а другую Омегой. Альфа зажигал свет жизни, Омега поддерживал её до момента, пока новая искра не начинала светить самостоятельно.
Дар жизнивеликая сила, стремящаяся к извечной целостностипривлекала разделённые половины, и чтобы облегчить поиски, подарил Великий Аум своим детям аромат и чуткое обоняние, дабы в назначенный час двое могли тут же узнать друг друга.
Возрадовался Великий Аум новому творению рук своих, видя, как счастливо живут его дети и делятся своим счастьем с ним, отогнав одиночество, и тогда разделил он Первое существо, слепленное из частей животных и наделённое дыханием по тому же разумению. Так все дети Аума стали походить друг на друга, будь они рождены Первыми или Вторыми. Лоно альф навсегда осталось бесплодным, а факел омег не зажигал жизнь.
Светлые волосы и голубые глаза унаследовали Рождённые от Великого Отца, все остальные краски замешались свободно меж Первых, но младших братьев, ибо поставил Великий Аум Вторыхсовершенных, над Первыминесовершенными, во главе. Детям Аума полагалось править остальными, даруя им разум и мир. Расплодившись по свету, Рождённые и Созданные держались с себе подобными, так, спустя века возникла Кастабогоизбранное объединение раджановправителей и воинов, ведущих стадо названых братьев к миру и процветанию.
То, что Вторые получали по праву рождения, было недостижимо для Первых; добавить к этому существование бесплодных бет, о которых и вовсе молчали былиныи благодатная почва для недовольства, такого, как вспыхнуло в Эльголе, была готова. Возможно, поэтому пыльные сказки стариков, насаждаемые рекрутам Касты с раннего возраста, очень скоро потеряли значение.
Стремясь захватить власть, Радаван нашёл сочувствующихтех, кто как и он, был недоволен существующим порядком вещей и был не прочь отхватить кусок, мало веря в легенды прошлого. Воодушевлённый собственной отчаянной храбростью и поддержкой, Радаван не стал долго выжидать, решив, что отступившие из Эльголы незадолго до этого войска Касты, направленные для покорения Диких земельподходящий случай, и напал на внутреннюю анаку. Он перерезал глотки всем белокурым, несмотря на обещание пощадить сдавшихся, за что и получил прозвище Грязный. Каста не могла такого простить. Пролить чистую кровь раджанабожественную кровьпреступление, караемое страшной смертью.
После нескольких мелких, но жестоких сражений под стенами Эльголы, Радаван понял, что тягаться с существенно превосходившими силами братии в открытом бою невозможно. Многие, внявшие щедрым посулам, перебежчики быстро сообразили, какой печальный будет у истории конец, и попытались скрыться в лесах. Почти никому из них не удалось прятаться долго. Началась осада, и длилась она гораздо меньше, чем сам подход войск к Керемскому ущелью, где и засел в анаке Грязный Радаван.
Раджаны во главе с Нефой Глиобой прекрасно знали устройство крепости, как и тайные ходы, секреты о которых передавались исключительно среди высших. Как только старший субедар выведал достаточно от лазутчиков, следующей же ночью раджаны напали, перебив тех, кто правил восстанием. Доподлинно никто не знал, что случилось с самим Радаваном, но с тех пор его больше никто и никогда не видел. Ходило множество слухов: одни утверждали, что его освежевали заживо, другиечто посадили на кол.
Рядом прокричала сова, Хюрем ответил, как было условлено. Тень скользнула среди мрака колон и замерла по другую сторону толстого основания.
Опаздываешь, прошелестел Хюрем.
Мне дальше добираться, раздалось шипение.
Бета, как догадался Хюрем по запаху и ощущению сгустка силы с другой стороны, намекал на то, что обитал он где-то в казармах, в отличие от самого омеги.
Мне велено узнать, почему ты нарушил приказ?
Хюрем ожидал этого вопроса, как только увидел, что синий навес над лавкой пекаря, прекрасно просматривавшийся со многих точек гарнизонного яруса, натянут до предела. Это был его условный знак, сообщавший, что с ним хотят поговорить. В обычное время навес отчётливо провисал. В ответ Хюрем должен был оставить шифрованную записку меж двух каменных плит стены анаки. Составлена она была так, будто тайно общались два любовника. Среди воинов отношения без омег были распространены и на это смотрели сквозь пальцы, давая служивым сбрасывать напряжение однообразных будней.
Послание Хюрема походило на романтический бред, от которого стошнило бы каждого приличного барда:
Твой лик подобен сиянью Луны,
Взошедшей меж двух сердец.
У бога прошу ябудь моим
Ведь я словно колоса жнец.
На деле, послание говорило о времени и месте. Луна меж двух сердец означала, что встреча должна состояться ночью, между первым и вторым часом. Упомянутый бог символизировал храм, а колосьяколонны, где и следовало искать Хюрема.
Простота и незамысловатость сравнений, наивная рифма прекрасно вписывались в историю о двух сладострастных воинах. Случайно обнаруженная записка вряд ли вызвала бы подозрения, учитывая, что одно и то же место для посланий дважды не использовалось. В конце разговора гонец сообщит, где следует оставить следующую записку, если снова возникнет необходимость встретиться.
Передай, начал Хюрем, тоном отмечая пропасть между собой и этим случайным бетой, вздумавшим шутить с ним, что приказа я не нарушал, но усмотрел лучшую возможность его выполнения. Мне удалось внушить щенку, что я его пара, Хюрему не следовало пояснять, кого именно он имел в виду, его пребывание рядом с наследником более чем известно, как и то, что внушить истинность возможно и Хюрему такая задача по плечу. Теперь за мной наблюдают со всем вниманием, и потому я считаю приказ выполненным.
Больше Хюрем ничего не добавил, ожидая следующего вопроса, который так и не последовал. Значит, ничего другого пока не требовалось. Он цокнул, сообщая о том, что добавить ничего не намеревается, ему шумно выдохнули в ответ с другой стороны колонны, и омега заметил, как скользнула тень в обратном направлении, двигаясь к обрыву.
Возвращаясь, Хюрем размышлял о том, что подумает о его новостях тот, кто желал знать, почему омега не лёг под старшего субедара Зарифа Карафу, как и было условлено. Целью появления в Барабате Хюрема было простое отвлечение внимания того, кто мог помешать планам. Но всё сложилось совсем иначе и Хюрему пришлось действовать по обстоятельствам. Впрочем, Хюрем не обманул гонца. Если ему требовалось отвлечь старшего субедара, то задача была с блеском исполнена: ни за кем не наблюдал старый альфа так пристально, как за своим юным подопечным, и как только рядом возник неизвестный омега, он тут же заслужил интерес.
Хюрем прекрасно знал, как следует себя вести среди воинов, чтобы старший субедар наполнил собственную голову ворохом ненужных подозрений, с лёгкостью усомнившись, тем ли является Хюрем, за кого себя выдаёт. И вопрос встал остро, ведь омега оказался рядом с бесценным наследникомбудущим жрецом Касты.
Однако, это было не всё, что сумел разглядеть Хюрем. Карафа был не просто наставником для Лето; Карафа считал мальчишку своим, и слишком пристально смотрел в одну-единственную сторону, упуская из виду то, что происходило вокруг. С появлением Хюрема старший субедар стал всматриваться зорче, замечая ещё меньше, чем прежде.