Нормально, пожал я плечами.
А где ты жил до этого?
Мы с отцом много ездим. Сюда мы приехали из Остина.
Наверное, нелегко прощаться с друзьями, кивая своим мыслям, заметил Лас.
Не особо. «Тем более, если их нет.»
Отсутствие друзей никогда меня не тревожило. Сколько себя помню, моя голова была вечно занята самыми разными мыслями, и такому незначительному обстоятельству, как отсутствие друзей, я не придавал никакого значения.
Конечно, когда-то у меня были друзья. Наша семья жила в Сиэтле. Там познакомились родители, там я родился и вырос. Первый садик и школа. Кажется, Джерри и Ника можно было назвать моими друзьями. С ними мы жили по соседству и ходили в одну школу.
В девять лет я узнал, что папа болен раком. Тогда я мало понимал весь ужас, внушаемый одним простым незамысловатым словом. Но с того момента, когда папе поставили диагноз, вся наша жизнь изменилась.
Отец стал пропадать на работе, папа чаще уставать. В семье начали экономить буквально на всем. Тогда я ещё позволял себе истерики по поводу старых вещей и немодной модели телефона, но прошёл ещё один год, и даже я заметил изменения.
Папа худел, бледнел и чах на глазах. Его глаза, красные и опухшие, всегда глядели устало. Он всегда мне улыбался, но всё его веселье и жизнелюбие растворилось, как будто и не было.
Казалось, что он всегда был таким. Но ведь я помнил его совсем другого. Помнил об этом и отец. Я часто ловил его долгие взгляды в сторону папы, пока тот ничего не замечал.
Мы переехали в Хьюстон, когда мне было одиннадцать. Там находится онкологический центр Андерсоналучшее лечебное заведение в стране для таких, как мой папа. Лечиться там было невероятно дорого, мои родители стали копить, как только узнали диагноз. Отец взял пару кредитов. Взял столько, сколько давали, а после находил деньги там, где получалось.
После переезда нас ждали бесконечные анализы, терапии, операции. Всё оказалось напрасным. Папы не стало.
Мы тут же уехали. Я ещё злился на отца, что тот не дал как следует оплакать нам обоим утрату, сорвавшись с места сразу после похорон. А после оказалось, что Тед Салливан, честный работяга, просто-напросто скрывался от коллекторов.
Повзрослев, я потребовал, чтобы он мне всё рассказал, и отец сдался, выложив правду.
Первые два года после смерти папы были самыми трудными. Мы меняли города каждые пару месяцев. Отец брался за любую работу и пахал до седьмого пота. Так он сумел расплатиться с «частными займами», как он их называл, а когда бегать по стране пришлось меньше, начал выплачивать кредиты банку.
Мы всё ещё были должны банку, но по сравнению с той суммой, которая висела на нас вначале, остаток выглядел почти смешным. Впрочем, мы не расслаблялись. Я давно перестал требовать от отца новые шмотки, и теперь скорее ему приходилось уговаривать меня приобрести хоть какую-нибудь обновку.
У нас даже получилось откладывать, но эта рента похоронила наши скромные сбережения. Оставалось надеяться, что всё это было не зря.
Так что о друзьях я вспоминал редко.
Хорошее всегда быстро заканчивается и прогулка тоже подошла к концу. Больше Лас меня ни о чём не спрашивал. И я снова отметил, что при нём я не только не смущался, но и не чувствовал себя скованно. С ним было удобно молчать.
На биологии меня ждал неприятный сюрпризмы препарировали лягушку.
Переступив порог класса, сбежать я уже не мог. Оставалось надеть специально выданный фартук и встать за стол.
Пары у меня не оказалось и учитель, мистер Тодрог, поставил меня третьим к двум омегам. Те скривились, выказав своё мнение по этому поводу, но спорить или открыто перечить учителю никто не посмел.
Учитель напомнил о правилах проведения препарирования, затем подсказал основные моменты, касающиеся устройства тела земноводного, и наконец, указав на задание, расписанное на доске пошагово, велел приступать.
Омеги шустро взялись за дело, надев латексные перчатки и очки. Достали умерщвлённое животное из пластиковой коробочки, положили на металлическую пластину, похожую на поднос. Один из омег согнул суставы животного так, чтобы положить её ровно на спину. Другой взял скальпель и разрезал плёнку рта, оттянул кусок надрезанной кожи ниже, открывая пищевод и длинный тянущийся язык.
Новые разрезы планомерно делили тело животного на части. Щипцами омеги оттягивали кожу, разводили края, оголяли органы.
От увиденного меня настойчиво замутило. Я не сразу заметил, как вцепился в край стола. Желудок неожиданно сократился и я понял, что не успею добежать до туалетаобильный обед рванул наружу. Всё, что я успел, это схватить мусорную корзину для отходов во время занятия и уткнуться туда лицом.
Когда я закончил, в классе стояла оглушительная тишина.
Салливан, ты освобождён от урока. Иди в медкабинет.
Не глядя по сторонам, я подхватил рюкзак и пошёл на выход.
И будь добр, прихвати с собой корзину, попросил учитель будничным тоном.
Мне пришлось вернуться к столу.
Нечего было обжираться в столовой, услышал я в абсолютной тишине ехидный голосок Рича. Все услышали.
Не отрывая глаз от пола, я покинул кабинет, неся в руках пакет с собственной блевотиной.
Агония
Урок биологии был последним, поэтому, выкинув пакет в туалете и там же приведя себя в порядок, я направился прямиком домой, даже не думая заходить в медкабинет. Чем они могут мне помочь? Разве что предложат пустить по вентиляции какой-нибудь газ и у всех внезапно отшибёт память?
Ждать Ласа я тоже не стал. Не удивлюсь, если новость про то, как я облажался на биологии, достигнет его ушей раньше, чем он преодолеет один лестничный пролёт. Думаю, после такого его совесть чудесным образом восстановится и он больше не станет мне докучать. Что ни говори, а репутация вещь хрупкая и не стоит подвергать её проверкам на прочность.
Навязываться и напоминать об уговоре по поводу обедов и бесплатного транспорта я не стану. Собственно, это была даже не моя идея. Но за новые мокасиныспасибо.
Остановившись посредине тротуара, на котором не было никого кроме одинокого собачника с биглем, я посмотрел на обувь. Перекатился с пяток на носки и обратно. А затем ещё раз.
Натуральная кожа, эластичная подошва. В них было так же удобно, как и в домашних тапочках. Нога не потела и я почти не чувствовал свезённых мест. Размер подходил идеально.
Отличная обувь, утешил себя я, вспомнив вампира добрым словом и пожалев, что всё-таки не поблагодарил его утром. Больше возможности заговорить с ним точно не будет.
Я лениво волочил ноги по дорожке, чувствуя усталость. На ум пришла дурацкая фраза: вся тяжесть мира лежала на его плечах. Я не был склонен драматизировать и ударяться в панику, но то, что будет завтра, немного пугало сильно пугало.
Те, кто позволял себе неслыханную роскошь опозориться прилюдно, навсегда попадали в категорию лузеров. И если раньше я стоял за внушающей ужас чертой всего одной ногой, не сделав по сути ничего особенного, то сейчас очутился по ту сторону баррикады и обратного пути для меня не было.
Не знаю, какие формы унижения приняты в Истрет Хай, но готов спорить на лучшую обувь, которая когда-либо у меня была, что скоро я это не только узнаю, но и опробую весь арсенал на собственной шкуре.
Плакать по этому поводу я не собирался. После похорон папы я вообще не часто это делал, да и проблемы с одноклассниками тоже случались. И всё же хотелось собрать вещи и уехать из дурацкого городка навсегда, позабыв название, но отчётливо запомнив место на карте, в котором я никогда не должен очутиться снова.
Вернувшись домой, я позволил себе походить из угла в угол. Я часто так делал, когда не мог успокоиться. Пошёл посидел на качелях, а когда наручные часы показали, что время занятий официально закончилось, тяжело выдохнул, представляя, как ребята, с которыми я был на биологии, ринулись из класса наперегонки друг с другом, желая стать первыми, кто повергнет в шок небольшое население Истрет Хай историей о придурковатом тошнотике.
Вдалеке послышались глухие удары грома. Кажется, эти колокола звонили по мне.
Погрустив на качелях ещё десяток минут, я побрёл к дому, бросив взгляд за калитку. Там, как и ожидалось, никого не было.
Сказка закончилась, Энди. Пора просыпаться.
Отец получил заслуженный ужин из макарон и кетчупа. Поинтересовался, как идут дела и отправился в гостиную смотреть телевизор.
Просидев в спальне битых три часа, я сдался, отодвинув учебники и тетради. Толку от моих усилий не было никакоговсе мысли крутились вокруг идиотской школы.
Чему быть, того не миновать, кивнул я собственным мыслям. Даже если меня не станут называть идиотом, это мало спасёт положение, поэтому я вполне могу позволить себе один день бездействия.
Время давно перевалило за одиннадцать, а из гостиной доносились возбуждённые реплики комментаторашла серия игр за кубок. Я решил проверить, как там отец.
Па, эй па, растолкал я сонного отца.
Он едва разлепил глаза, понял, что уснул за просмотром и, небрежно потрепав меня по макушке, отправился спать.
Я сел на диван, посидел минуту, тупо пялясь в телек, а затем вытянулся на мягкой проваленной и сильно истёртой сидушке. Отметил, что диван всё также пах нафталином и древностью, закрыл глаза и уткнулся в него носом.
Мне казалось, что так я ещё могу чувствовать запах папы. Слабые нотки ирисов и сена блуждали где-то в глубине набивки и старых волокон а может, всё это мне только казалось и я занимался тем, что обманывал сам себя. Интересно, чувствует ли запах отец?
Приятно лежать с закрытыми глазами. Так легко представить себя в любом уголке страны. Да, пожалуй, я хотел бы оказаться где угодно, только бы подальше отсюда.
Я вспомнил нашу старую уютную квартиру. Ничего особенного: две спальни, гостиная, мастерская отца, просторная кухня и пара кладовоклучшее на земле место. Лучшее, потому что там у нас была своя жизнь, такая же классная, как и у тысяч самых разных семей, имеющих собственное гнёздышко и друг друга.
Я плакал, пока не заснул.
Энди, ты что, тут и спал? пришла очередь отца будить меня.
Ой, завтрак! Первое, о чём подумал я спросонья, понимая, что если отец уже на ногах, я не успею сварить кашу. Каждое утро мне приходилось подниматься заранее, чтобы накормить нас обоих.
Не страшно, махнул он рукой, ни капли не расстроившись, и пошёл в ванную.
Утро прошло скомкано. Учебники я не приготовил, рубашка осталась не глажена, обеда, который я мог бы взять с собой, не было.
Хрен с ним, махнул я на всё рукой. Дважды провёл расчёской по волосам, потому что так полагалось, а не потому что я надеялся справиться с чуть отросшими концами, торчавшими в разные стороны, и вышел за дверь. Ключ повернулся в замке, я бросил его в кармашек рюкзака.
Стоило мне повернуться, как взгляд упёрся в знакомый Шелби. Я застыл, как вкопанный.
Но машина мне не почудилась, она действительно отдыхала на обочине у нашего домика и, судя по молчавшему двигателю, никуда не торопилась.
Вдохнув поглубже, я подошёл к водительской двери и постучал.
Лас разговаривал по телефону, но стоило ему меня заметить, как он тут же повесил трубку и выбрался из кабины.
Доброе утро, приветливо улыбнулся он. Запрыгивай и поедем.
Я всматривался в глаза альфы целую вечность, ища подвох.
У меня что-то с лицом? наконец поинтересовался Лас.
С головой, ответил я грубее, чем хотел.
Серьёзно? И давно ты заметил?
Мне сразу так показалось, но сегодня я в этом убедился. Ты с ума сошёл?
Отнюдь.
Мы смотрели друг на друга схлестнувшись взглядами.
Я жутко злился. И ничего не понимал. В ответ на меня смотрели спокойные, уверенные глаза альфы.
Ты ты просто идиот! я махнул рукой и, резко развернувшись, зашагал в школу.
Далеко меня не пустили. Альфа перехватил мою руку, останавливая.
Энди, садись в машину и поехали.
Отстань! старательно отдирал я чужую лапу, но вампир держал крепко.
Я быстро выбился из сил. Досада точила изнутри.
Лас, ну чего ты пристал? Ты же понимаешь, что сегодня мне конец и я не хочу втягивать тебя в это.
Понимаю.
Тогда что тебе надо?
Я, конечно, не смогу заставить всех заткнуться, но знаю прекрасный способ, как заставить всех отстать от тебя.
Я даже остановился на секунду.
Энди, я сделаю так, что никто не посмеет тронуть тебя и пальцем, а злые языкиэто просто языки. Жалить они могут сколько угодно, но ты же не робкого десятка?
Признаваться не хотелось даже самому себе, но слова Ласа застряли в ушах помимо воли: «никто не посмеет тронуть» Неужели всё ещё может обойтись и никто не станет опускать меня головой в унитаз, бросать в волосы жвачку, ставить подножки, портить вещи
Это было слишком хорошо, чтобы быть правдой.
Невозможно.
Поверь мне. Я не бросаю слов на ветер.
Запах роз щекотал ноздри, пока мы продолжали вести немой диалог.
Зачем тебе проблемы? выдохнул наконец я.
Губы альфы сжались, он сузил глаза.
Почему ты не как все омеги, Энди? ответил вопросом на вопрос Лас.
А какие все омеги?
Покладистые. Они принимают помощь, не спрашивая.
Что ещё мне оставалось кроме многозначительного молчания. Не объяснять же другому, что я был бы рад быть как все, вот только жизнь не заладилась и всё на свете пошло под откос. Разве можно остаться прежним, когда мир вокруг тебя рухнул навсегда?
Энди, я задолжал тебе и с радостью помогу. Только позволь.
Лас выжидающе смотрел на меня. Взгляд его был серьёзен. Одурманивающий запах притуплял осторожность И мне захотелось поверить.
Я выдохнул, не таясь, закрывая лицо руками.
Ты не пожалеешь, правильно понял мой жест Лас.
Уже жалею, пробубнил я.
Больше позитива. И поторопись, иначе опоздаем к первому уроку.
После того, как я согласился на помощь вампира, мне ничего не оставалось, кроме как молча выполнить требование.
Лас выжал газ, и мы оказались у школы в течение трёх минут. Несмотря на ремень безопасности, я не на шутку нервничал. На парковку мы залетели под крутым углом, взвизгнув резиной. И, словно этого было недостаточно, Лас огласил пространство оглушительным сигналом.
Мне поплохело.
В этот самый миг я его ненавидел.
Обязательно было привлекать столько внимания? Я негодовал на проклятого вампира, не могущего отказать себе во внимании поклонников.
Выходи, проигнорировал моё недовольство Лас, оглядываясь по сторонам, словно проверяя, все ли смотрят.
Сидеть в машине вечно, увы, было невозможно, и я выбрался наружу.
Взгляды-ножи врезались в лицо, стоило покинуть надёжную оболочку из металла. К щекам прилила кровь. Я замешкался, но вампир нисколько не растерялся. Он обошёл машину, оказываясь рядом, и, взяв меня за руку, развернул к себе.
Я не понял его странный взгляд и паузу, повисшую между нами.
Верь мне, произнёс он одними губами, а затем, не давая мне опомниться, прижал к себе одним уверенным рывком, целуя в губы.
Я я я забыл как дышать. Сердце на миг остановилось. Я вылупил глаза, как рыба, выброшенная на берег, но на этом Лас не остановился. Он нежно прихватил мою губу, прошёлся языком, и стоило мне приоткрыть рот, не справившись с очередной порцией удивления, как он вторгся внутрь, углубляя поцелуй до отметки «очень неприлично».
И я утонул. Позабыл обо всем. Позабыл о сотнях глаз, прожигающих в нас дыру. Позабыл о том, что случилось накануне. Позабыл о своих страхах, новых и тех, что сопровождали меня не один год. Я забыл, кем был альфа и кем являюсь я.
И не было ничего естественнее, чем мы вдвоём.
Поцелуй закончился. Я, кажется, не сразу понял это. Раскрыв глаза, я увидел перед собой лицо Ласа. Его запах окутывал меня пуховым одеялом.
Теперь никто тебя не тронет, произнёс альфа.
Звуки и запахи вернулись.
Ты должен был предупредить, ни один мускул на моем лице не дрогнул.
Я улыбнулся альфе. Улыбка должна была выглядеть романтично-сопливойвсё для внимательных зрителей, но мне было слишком горько, и, кажется, Ласу, стоявшему, естественно, ближе всех, удалось увидеть нечто большее, чем я намеревался показать.
Не говоря больше ни слова, я отправился на урок.
Фиалка
План Ласа сработал. Я слышал чужие шепотки, но не более. Никто не пытался зацепить, никто не приближался близкоальфе удалось переключить всеобщее внимание, шокировав Истрет Хай повторно.