«Что ж, придётся ходить с этим лицом! И не только ходить, но и жить. Другого нет и не будет».
Кузина полистала дело, выписала какие-то фамилии и отправилась на поиски потерпевшего с комплексом неполноценности.
* * *
Виктор Степанович угощал кофе незадачливого потерпевшего. Придвинул чашку поближе к краю, сыпанул две ложки растворимого кофе и залил крутым кипятком.
Кто ж так кофе заваривает? поморщился мужчина.
Я так завариваю. Вы лучше скажите, чего вам надо?
У меня машину угнал-и-и-и-и-и! заныл горбоносый.
И что? У всех угоняют. Пока существуют машины, их будут угонять. Или стремиться угнать. Лучше скажите, как вас звать-величать?
А вам зачем? Вы кто такой?
Вопрос повис в воздухе. Степаныч оглянулся, словно вопрос предназначался не ему. В кабинете никого не было. Батанова снова вызвали в главк на разбор полётов. Виктор Степанович понял, что спросили именно его и приосанился, готовясь озвучить ответ. Он так привык к своему месту в этом здании и на этом этаже, что любой вопрос расценивал как скрытую угрозу.
Яполковник милиции!
Полиции? уточнил визави.
Милиции, я сказал! Милиции. Начальник 133-го отдела. Я бессменно руководил отделом целых тридцать лет. Без отгулов и отпусков. День в день.
Бывший?
Бывших не бывает, миролюбиво вздохнул Виктор Степанович. Оттрубил тридцать лет, а покою нет. Устроился вот на полставки. Ребята меня уважают. А вас-то как звать-величать?
Виталий Георгиевич я. Поплавский. Я не один. Нас много. Мы будем жаловаться. Они на крыльце ждут.
Подождут. Разберёмся.
Виктор Степанович забеспокоился. До него дошло наконец, что Батанов не отделается с этими угонами на шармачка. И в главке отдел засветился, и потерпевшие наседают. Недаром говорят, что грядёт год Козла.
Когда вы разберётесь? Долго ещё ждать? Посадили на дело какую-то ненормальную девицу, она вся красная, больная. У неё температура.
Сказал бы я, что у неё и какая температура, проворчал Степаныч, вы вот что, уважаемый, шли бы домой, а мы здесь похлопочем, чтобы вашу машину дорогую вам вернуть. Прямо к Новому году!
Не верю! заупрямился Виталий Георгиевич. Не верюи всё! Я уйду, а вы сразу забудете про меня.
Может, забудем, а может, и не забудем. Вы идите, идите, уважаемый, жене помогите, салаты там порежьте, картошечку почистите. Глядишьвсё само собой рассосётся.
Какие салаты? Ну уж нет, уважаемый! Ничего не рассосётся. Я жалобу напишу! Мы напишем. Нас много! Думаете, у нас безвластие? Я найду на вас управу!
Это какую управу вы пойдёте искать? прищурился Степаныч.
Какую надо, такую и найду! Мало вам не покажется. С этими словами Виталий Георгиевич выскочил из кабинета.
По пути он чуть не сшиб Кузину. Она пошатнулась, задрожала, даже каблук вроде как подогнулся, но устояла, и каблук выправился. Алина вздохнула, покрутила пальцем у виска и приступила к борьбе с дверью. На этот раз Кузиной повезлоборьба продолжалась недолго. Степаныч подумал, что Поплавский одумался и решил помочь ему открыть дверь. Увидев Алину, бравый пенсионер сдулся. Улыбка растаяла, рот запал. Степаныч, кряхтя, уселся в кресло.
Что это ты закраснелась, девушка?
Какая я вам девушка, Виктор Степанович? Все девушки на улице. А я лейтенант полиции Алина Юрьевна Кузина.
Ну-ну, лейтенант так лейтенант, хоть капитан, я что, я не против, заворчал Степаныч, передвигая чашки на столике. Лучше скажи, как ты угонщиков собираешься хватать? Они ж от тебя убегут. Как увидят болячки на лицесразу спрячутся. Век не догонишь!
Какие болячки? А, Степаныч, не обращайте внимания, это аллергия на чудо-крем. В магазине подсунули. Вечером пойду разбираться.
Ты разберёшься, как же! Скромность украшает. Всю красоту потеряла. Получилась скромная, но не стильная. Не пойдут опера с тобой на задержание. Не пойдут.
Виктор Степанович, миленький, а почему не пойдут?
Страшная ты стала. Как ведьма прямо. А ведь была хорошая девчонка. А сейчас тьфу, и всё! Стыдно на люди показаться. Ты иди, иди, работай!
Алина хотела спросить, мол, куда идти и как работать, но застеснялась. Это нечестно. Сама должна справиться. Она вздёрнула голову и вышла, не попрощавшись. В коридоре толпились оперативники. Увидев Алину, мужчины громко заржали. Кузина остановилась, подумала и тоже засмеялась. А что было делать-то?
* * *
На часах около шести. Мама должна быть дома. Она возвращается в пять. Алина припустилась бегом. Мама вылечит. Стоит ей узнать, что опера не берут любимое дитя на задержание из-за нетоварного вида, сразу от всех напастей избавит. У мамы золотые руки и любящее сердце. По запаху жареной рыбы, доносившемуся из-под двери, Алина поняла, что не ошиблась. Мама готовит ужин. Аромат на весь квартал. Кузина не стала звонить, открыла дверь своим ключом.
Мама! Мне нужна срочная помощь!
Что случилось, доченька?
Окутанная кухонными ароматами, с маслянистыми руками, мама бережно обняла дочь, затем отстранилась и спросила:
Говори, чем лицо угробила?
Мам!
Не мамкай! Говори! Признавайся!
Алина принесла из комнаты чудо-крем. Обошлось без объяснений. И без комментариев мама поняла, что случилось с дочерью.
Да, даже в Союз потребителей не пожаловаться, произнесла она, с грустью рассматривая цветную наклейку на тюбике.
Почему? Я хочу устроить им разгон!
Алина жалобно посмотрела на мать. В трудные периоды жизни Алина, как в детстве, любила называть маму Пуней.
Ну, Пуня! Помоги, родная, мне нужна срочная помощь. Антигистаминные препараты обещают результат через неделю-две, а за это время меня уволят с работы.
Успокойся, таких, как ты, не увольняют. Сейчас я тебя вылечу! Иди сюда. Пуня потащила дочь в свою комнату.
Какихтаких? заинтересовалась Алина.
А вот таких!
В полумраке комнаты мерцал странный свет. На круглом столе стояла лампа причудливой формы.
Откуда у тебя эта лампа? спросила Алина, увидев за лампой небольшой аквариум с мелькавшими в нем существами.
Садись! Молчи. Сейчас будем лечиться. От мошенников проходу нет, с каждый днём их всё больше и больше. На дур рассчитанопродают чудо-кремы без аннотаций.
Мам, ты что, считаешь меня дурой? спросила Алина, разглядывая себя в зеркале.
Нет, доченька, не считаю, но Мать многозначительно замолчала.
Что но? Так дура я или нет? Алина подступила ближе к матери.
Всё равно зеркало не радовало. Красные пятна распространились по обеим сторонам лица. С такой внешностью увозят по «скорой».
Не дура ты, не дура, но с подковыкой, пробормотала мама.
С подковыркой?
С подковыкой. Не знаешь, чего от тебя ожидать. С тех пор как я тебя родила, каждую минуту жду какой-нибудь неприятности. И ведь не нарочно ты всё это делаешь! Не нарочно. То ли у тебя с мозгами что-то не в порядке, то ли ты такая наивная, не знаю
Алина шевелила губами, от ярости потеряв остатки самообладания. Воистину все обиды нам наносят не опера в отделе, а самые что ни на есть близкие люди.
Ох, мама, вечно ты!
Алина почувствовала, что по израненным щекам поползли две предательские слезинки. Она наклонила голову, и слёзы остановились на полпути.
Где твои лекарства? Ты обещала меня вылечить. Алина поморгала, чтобы приостановить процесс очищения.
«Когда-нибудь выплачусь до предела, буду так рыдать, чтобы все слёзы разом вышли и больше не возвращались», подумала она.
Сейчас-сейчас, копошилась мама у лампы.
Что у тебя там?
Алина пыталась разглядеть странный аквариум. Полутёмная комната навевала мистические настроения. При ярком освещении комната выглядела уютной и современной, но в эту минуту всё пространство было окутано загадочными предзнаменованиями.
Вот! Я буду лечить тебя пиявками!
Алина упала в кресло. Она снова почувствовала слёзное брожение в глазах. И эта женщина считает, что имеет право называть родную дочь дурой? Сама такая! Пиявками лечится. Ненормальная! Алина едва сдерживалась, чтобы не высказать вслух все, что накипело на душе.
Доченька! Не смотри на меня, как на палача. Я твоя мама! Я хочу тебе добра.
Мне не нужно такое добро!
Алина хотела добавить: «И мать такая не нужна!», но не стала испытывать судьбу.
Алинушка! Я тебе поставлю пиявочку, и вся твоя зараза исчезнет.
Как она может исчезнуть? Как? Убери, я не могу видеть эту гадость!
Алина клокотала от гнева. Был бы пистолет, убила бы Всех пиявок!
Ну, иди сюда, моя маленькая! Представь, ты идёшь на работу, а там эти, как их
Опера!
Вот-вот! Опера, туды их в колено. И они смеются над тобой, моей ненаглядной доченькой.
Под ласковые слова матери Алину сморило. Во сне она куда-то бежала, кого-то догоняла, неясный силуэт мелькал перед глазами Едва она собралась его схватить, связать и повалить на землю, как проснулась от лёгкого толчка.
Вот и всё! А ты боялась укорила мама, наклеивая пластырь на шею Алины.
Ой, что это?
Повязка. Не трогай. До свадьбы заживёт.
Спорить с мамой уже не было сил. Алина выскочила из дома, успев, впрочем, перехватить пару бутербродов с запечённым мясом и луком. Вкусно!
На крыльце отдела стоял Дима Воронцов.
Что это у тебя? крикнул он.
Алина невольно потрогала шею. Наклейка держалась крепко.
Пуля киллера, сурово пошутила она.
Промахнулся, посочувствовал Воронцов.
Дурак ты, Воронцов, и шутки у тебя дурацкие, сказала Алина, гордо цокая каблуками.
Сама ты дура! донеслось вслед.
Алина оглянулась, но Воронцова уже не было. Надо будет обязательно найти Диму и потребовать, чтобы извинился. А то приклеится к ней эта «дура», как нашлёпка от пиявок. Не отодрать будет.
* * *
Отражение в зеркале излучало приятный свет. Алина кокетливо вздёрнула нос. На лице ни паршинки. Наверное, пиявки помогли. Напрасно с мамой спорила. Мать худого не посоветует. Алина потрогала шею. Повязка, как настоящая. С ней Алина похожа на героя. Воронцов ещё пожалеет, что дурно пошутил. С девушками нужно обращаться бережно. Всё, пора браться за дело. Она собрала документы в папку и направилась к Батанову, но Константин Петрович отсутствовал.
Он в главке?
Нет. Отсутствует по уважительным причинам! сказал Степаныч, катаясь в кресле по кабинету.
Виктор Степанович, а как много у него уважительных причин? Сколько?
Не считал! отрезал Степаныч. Как закончатся, так и прибудет наш Константин Петрович.
Плохо дело, затосковала Алина, а как же работа? Я же не могу одна!
Что не можешь! Опер всегда работает в одиночку. А ты кто? Ты и есть опер!
Степаныч в открытую издевался над Алиной. Кузина нахмурилась. Может, поплакать? Горькие слёзы растопят жестокое сердце бывшего начальника отдела. Алина покопалась в своей душе. А тамни слезинки. Номер не прошёл. Придётся искать другие меры воздействия. Что бы такое придумать?
Хорошо, Виктор Степанович! Будет исполнено. Я пойду на задержание одна. Мне никто не нужен. Справлюсь! Где наша не пропадала
С этими словами Кузина вышла из кабинета. Следом приглушённым шёпотом понеслись матерки и ругань. Виктор Степанович славился знанием уголовного жаргона. Он был непревзойдённым авторитетом по части знания языка уголовников и блатных. Опера считали его профессором в этой области. Кузина постояла, послушала и, сполна насладившись произведённым эффектом, с торжествующим видом удалилась в свою каморку. Впрочем, насладиться победой не удалось. У дверей каморки в почётном карауле стоял Поплавский. Алина запнулась, выдержала паузу и, сделав вид, что ошиблась дверью, резко свернула направо. Поплавский опомниться не успел, как Кузина исчезла за углом. Поплавский нервно покрутил греческим носом и отправился на поиски исчезнувшей Кузиной. А она тем временем обивала пороги канцелярии. Марья Петровна подозрительно уставилась на Кузину, думая, что она пришла просить что-то долговременное: выписку из прошлогоднего дела или ответ по запросу.
Марья Петровна, а вы не видели Батанова? спросила Алина, умильно улыбаясь. В настоящую минуту вся жизнь, то есть прошлое, настоящее и будущее Кузиной Алины Юрьевны напрямую зависели от присутствия Константина Петровича в отделе.
Не видела. Марья Петровна одарила Алину сладкой улыбкой. Я за ним не бегаю. Он мне без надобности.
А я бегаю, проворчала Алина, он мне ох как нужен!
У него жена ревнивая, смотри, Кузина, не нарвись!
Канцелярские дамы засмеялись. Алина посмотрела на женщин удивлённым взглядом. Вот это да! До этой минуты она не воспринимала оперов сквозь семейную призму, а ведь они чьи-то сыновья, мужья, любовники, в конце концов! Глумливый Батанов женат, и его жена известная ревнивица. Надо же! Алина вздохнула и побрела в каморку. Она больше не боялась Поплавского. Он тоже чей-то муж, сын, брат, коллега. Если воспринимать мужчину, как единицу без семьи, роду и племени, он выглядит довольно мутно. Говорит с издёвкой, ухмыляется, пытается переложить ответственность на хрупкие женские плечи. Если же посмотреть на него с другой стороны, представить мальчиком, подростком, юношейполучится совершенно иная картина. Достаточно живописная. Алина вообразила Батанова первоклассником и расхохоталась. Большеголовый мальчуган испуганно таращился на хомяка в клетке. Точно такой был у Алины, когда она училась в школе. От воображаемой картинки стало веселее. Опера превратились в своих парней. Они бывают плохими мальчиками, но, если найти к ним подход, вполне можно подружиться. Напряжённая спина Поплавского вызывала сочувствие, а не внутреннее сопротивление, как раньше.
Виталий Георгиевич, вы ко мне? издалека крикнула Алина.
Увидев белую физиономию Поплавского, она не ужаснулась, как вчера. Алина впервые испытала сочувствие к нему. Переживает, бедный, мучается. У мальчика отняли любимую игрушку. Он страдает.
Я найду вашу машину! сказала Алина, наполняясь уверенностью, что найдёт, из-под земли достанет.
Я вам не верю, прошептал измученный Поплавский.
Они стояли в коридоре, высверливая взглядами правду один из другого. Виталий Георгиевич отступился первым. Опустил глаза и сказал, обращаясь в абстрактную пустоту:
Вы ничего не найдёте. Вам не дано. Я сам отыщу свою машину!
И ушёл, оставив Алину в растрёпанных чувствах. После его ухода она впервые серьёзно задумалась о себе. Почему всё не так, как рисует воображение? Опера с ней не считаются, потерпевшие практически рыдают, глядя на неё. А как хочется быть первой и лучшей! Взобраться бы на свою звезду и сидеть там, свесив ноги. Кузина зашла в каморку, открыла уголовное дело и погрузилась в изучение оперативного материала. Вторая часть дела была засекречена. Вскоре Алина забыла о своих горестях. Фамилии и имена, клички и прозвища, погонялова и кликухи обретали живые лица, превращаясь в реальных людей. Уголовники обрели плоть и кровь. Пространство словно расширилось. Алина как бы присутствовала там, но не вместе с ними, а где-то рядом, за шторкой из марли, позволяющей услышать и увидеть происходящее. Два парня на корточках сидели в пустой обшарпанной комнате и вполголоса разговаривали. Глаза у них почти безумные, но с осмыслинкой. Оба погружены в свои мысли. Изредка молчание прерывается короткими возгласами. Диалога нет. Есть размышления о бренности бытия.
Ширнуться бы! мечтательно произнёс один из собеседников, крепкий, рослый парень, с бритым затылком.
Чёрные джинсы и куртка едва не трещали по швам на мускулистом крепком теле. Алина замерла. Она боялась пошевелиться.
* * *
Ширнуться бы!
Эх бы да кабы, передразнил его напарник, сухощавый, с вытянутым лицом, в кожаной куртке.
Не дразнись, Толян, не до того, и так все кости ломает, простонал собеседник, может, сходим, обуем пенсионера какого?
Олежка, ты что, забыл, как мы чуть не нарвались на ментов? Ну уж нет, я в камеру не хочу. Там зимой нехорошо!
Ой! скривился Олежка. Нехорошо ему, видите ли А сидеть в пустой квартире не жравши?
Хорошо хоть квартира есть, а то бы мёрзли в подворотне, озлобился Толян.
Надо пенсионера обуть! Иначе с голоду подохнем. И ширнуться надо. Меня трясёт. И димедрола нет. Кстати, пацаны вчера одного чувака обули. Подкараулили у Сбера, поговорили, убедили старика немного подзаработать. Он повёлся, как водится. Пацаны попросили воспользоваться его счётом в Сбере, сняли лимон и выдали ему на руки лимон двести. Попрощались, пожали ручки, всё честь по чести. Доверчивый дедок побежал сдавать деньги в кассу, а Сбер в отказ пошёл. Деньги не принимает. Весь лимон двестиэто фантики-приколы. Прикинь? Пачки фантиков всучили деду. Он в полицию побежал, но пацанов уже след простыл. Они с долгами рассчитались, ширнулись, девочек сняли, короче, отлично повеселились.