Ребята были на месте. И не только ребятана углу, приткнувшись вплотную к стене, дежурил тупоносый черный фургон СД. Хаген представил, что должны чувствовать люди, запертые в Центре Адаптации, день за днём наблюдающие за тем, как сжимается кольцо, пока неведомые службы решают их судьбу.
Съёжившийся и постаревший директор сослался на недомогание и был отпущен под наблюдение врача на квартиру, занятую в соседнем доме, временно превращенном в общежитие. Гостей встречала Марта, тоже ссохшаяся и постаревшая, в бесформенном тёмно-фиолетовом платье с траурными кружевами. При виде Хагена глаза её наполнились слезами.
Что произошло? спросил он торопливо. Что здесь стряслось?
Каменея лицом и подрагивая мускулами, он прослушал сбивчивый рассказ о том, что полутора часами раньше в Центр наведался посетитель. Он коротко обсудил что-то с охраной, обменялся парой реплик с людьми Дитрихштайна, вошёл внутрь и отправился бродить по залам, не пропуская ни одной двери, заглядывая в каждый уголок, трогая поделки и пугая работников и адаптантов странными вопросами.
Как он выглядел? спросил Хаген, исполненный скверных предчувствий.
Прекрасно он выглядел. Высокий и статный, в ремнях и скрипящей коже, чистый и бледный как сволочь.
То и дело улыбался, сказала Марта. Вежливо отодвигал нас, как мебель, и улыбался. Я тоже ему улыбнулась. Он был такой приличный, такой мужественный и правильный как с картинки, её голос осип. Даже застенчивый, неловкий от застенчивости. Он спросил: «Чем у вас так пахнет? Капустным супом, что ли?» А потом сказал: «Фрау, вы мне не поможете?» Я ответила: «Конечно» и тогда он сказал: «Видите ли, я ищу героев»
Ага, сказал Хаген и обнаружил, что тоже осипот бешенства. Приличный! А он случайно не хромал?
А как же, прихрамывал. И то и дело цапал себя за затылок и морщился, как от головной боли. Тут-то и произошла беда, когда сердобольная Лотти спросила, не случилось ли чего. Тогда он прицепился к ней липким пластырем и всё с той же застенчиво-застывшей улыбкой пояснил, что вот, незадача, повредил ногу, а тут ещё всё навалилось и он хотел встретиться со своим другом и коллегой, техником-солдатом Юргеном Хагеном, и простушка Лотти просияла и выложила, что техник герр Хаген задерживается, но обязательно будет. Он бывает каждый день и сегодня, наверное, тоже. «И где же он задерживается?»тотчас поинтересовался посетитель. Лотти ответила, что не знает, но вероятно, что по делам, у герра Хагена так много дел
Вы друзья? обрывая рассказ, спросила Марта. Её голос звучал монотонно и сдавленно от сдерживаемой истерики. Потому что, если вы друзья, я не знаю, не знаю, не знаю Я просто не знаю, что мне де
Он зашикал, оглядываясь, и она опомнилась. «Пойдём отсюда!»сказал он.
Зал общей практики был занят. Коричневый зал по обыкновению пустовал, но Хаген забраковал и его: СД и умельцы из сопровождения, наверняка, разместили здесь свою аппаратуру. По той же причине была последовательно отвергнута комната отдыха, консультационная, зал для медитаций и жилые комнаты сотрудников на втором этаже. Марта безропотно плелась следом. Хаген избегал смотреть на её опущенные плечи, опрокинутое лицо, ему хотелось выть от боли, от отчаяния и усталостиопоздал, опоздал! Он пока не знал, что случилось, но чувствовал, что произошло страшное, и ничего не будет как раньше, и вся затея с ресурсным центром обернулась или обернётся в ближайшем будущем новой катастрофой.
«Можно пойти на балкон», предложила Марта. Удачная идея. Соприкасаясь локтями, как попугаи-неразлучники, они пристроились у хлипкой ажурной решётки и стали смотреть внизна вымершую от испуга улицу, круглосуточно заклеенные окна дома напротив, на оплывшие в своей послеполуденной праздности фигуры охранников и наблюдателей.
Приличный посетитель потрепал Лотти по пухлой щёчке. А потом произнёс то, что показалось бессмыслицейнастолько сказанное не вязалось с улыбкой, с манерами гостя, его растерянным, хотя и несколько пластмассовым дружелюбием. Он произнёс слова, которые Марта даже сейчас не желала повторитьотчётливо, крепко придерживая Лотти за подбородок. Это были грязные слова, частью незнакомые, мерзко-физиологичные
Я понял, сказал Хаген. Продолжай.
А дальше ничего не было, сказала Марта, дальше было только то, что Денк толкнул его, чтобы он прекратил, а он выхватил пистолет, упёр его в живот Денку и выстрелил, это всё произошло рядом с кухней и там до сих пор стоит запах и давай туда не пойдём, Хаген, не нужно туда идти я тебе говорю совсем ненужжжж
Он стиснул её ладонь.
Я виноват.
«Опоздал, думал он, перебирая тоненькие птичьи косточки её пальцев. Упустил шанс. Надо было придушить его, пока он лежал там, похрипывая горлом, беззащитный и обезоруженный. Ведь это же так простов теории. Внутренний ограничитель, Пасифик, если я расскажу, они даже не поверят, что может быть так простоударом на удар, ведь это же в голове не укладываетсятакая простота»
Хаген, сказала Марта. Они нас убьют. Всех.
Он промолчал.
Ты не скажешь, что всё будет хорошо?
Не будет, ответил он, тяжело выталкивая слова. Но я постараюсь остановить. Их.
В одиночку?
Он опять промолчал.
В воздухе реял какой-то гнилостный запашок, которого раньше не было. Моросил дождь. Ребята из сопровождения отмерли и принялись медленно вышагивать по улице туда-сюда, шерочка с машерочкой, подняв воротники. Они были отлично вооружены и абсолютно бесполезны против самой реальной, самой коварной из угроз. Марта издала тихий звук, похожий на поскуливание, и он понял, что она плачет.
Помнишь, я сказала, бывают времена, когда нужно что-то делать? Я сказала глупость. Делать «что-то»означает провалиться, сразу или чуть погодя. Ты был прав, нам не нужно было спешить. Или уж доводить до концане скрываясь, громко, с самосожжениями, транспарантами, публичными заявлениями, всем скопом, разом
Вам бы не дали.
Мы бы не стали. Только не я. Я бы испугалась. Я всё-таки трусиха, самая обыкновенная, что бы мне понять раньше Какие мы хлипкие, расквасились от первого нажатия. Этот твой друг он сказал, что ищет героев. А здесь их нет.
Он мне не друг.
Он выглядел, как твой друг. Вы чем-то похожи.
«Неправда», подумал он. Но произнёс другое:
Пасифик. Вы поспешили из-за того, что я сказал о Пасифике.
Нет, возразила Марта. Ты не должен так думать. Ямыуже не очень верим в Пасифик. Нет, я верю, как в сказку, да нет, не верюзнаю, ведь ты же стоишь передо мной, но мне кажется, что Пасифик обманул и тебя. Ты больше не улыбаешься, Хаген. Они что-то сделали с тобой. Если есть хоть какая-то ниточка, какая-то связь, спроси тех счастливцев, что живут в Пасифике, почему они позволяют всему этому происходить? Может быть, они решили тебя наказать?
Наказывают в Райхе, сказал он. В Пасифике никто никого не наказывает. Никогда.
Может, они делают это чужими руками?
Да нет же, горячо возразил он. Нет, нет и нет! Нам кажется отсюда что-то дурное, враждебное, тёмное, искажённое расстоянием. Мы начинаем подозревать, обвинять, греметь оружиемно это всё здесь, а там ничего нет. Я помню совершенно точно, знаю это, как знаю самого себя!
На мгновение он даже забыл, где находится, подхваченный то ли чувством, то ли воспоминанием о нём. Превратился в антенну и действительно уловил сигнал: прерывистое Морзе в беззвёздной черноте, мерцающий проблеск, промельк, то пропадающий, то возникающий, пип-пип-пип
Мысльэто радиоволна, я могу принять её без рации, напрямую
Он хотел бы передать, перелить свою уверенность, но его рука сжимала пустоту. Лицо Марты было застывшим и отчуждённым.
Я постараюсь вытащить вас. Физически или хотя бы из-под колпака. А потом мы начнём опятьпродуманно, осторожно, исподволь. Без опрометчивых шагов. Мы продумаем программу и будем следовать ей, настойчиво и планомерно.
Наверное, ты хороший человек, Юрген Хаген, сказала Марта. Я уверена, что хороший. Но когда вижу тебя среди них, в форменной одежде то ли техника, то ли солдата, с этим браслетом на запястье, с этой татуировкой, с этим демисезонным выражением лица и зимними глазами, то не могу отличить от них, и тогда начинаю думать, что ты жестоко обманут, или, наоборот, жестоко обманываешь, или всё сразу
Она передёрнулась, обхватила себя за плечи. Ей было холодно в насквозь промокшем платье, облегавшем фигуру как саван.
Да ведь это же замкнутый круг! взорвался он. Когда я начинаю действовать рационально, то становлюсь мерзавцем. Когда следую побуждениям, становлюсь мерзавцем вдвойне. Я понимаю, когда меня бьёт Франц. Но когда бьют свои! Ты предлагаешь сдаться? Хорошая вещьСопротивление, спасает до первого синяка. Ты правильно сказала, здесь нет героев. Вы не сможете сдаться красиво, вас препарируют как лягушек, выпустив кишочки, и никто не услышит вашего писка. Либо вы танцуете со мной, либо
Либо? тихо повторила она. Танцуем? О чём ты говоришь, Хаген?
О чём я говорю?
«Как бы я хотел вернуться! подумал он. И забыть начисто. Обратиться в чистый лист бумаги. Стать как Инженер. Не слышать, не видеть, не понимать намёков. Заплатил бы любую цену. Вот она правда, а вслух я скажу другую. Потому что я, наверное, хороший человек, Юрген Хаген».
Я свяжусь с Пасификом и заставлю дать мне точный ответ. Нет, заставлю помочь нам, чего бы мне это не стоило! Вытрясу помощь, если понадобится! Ты мне веришь, Марта, веришь?
Тебе я верю, сказала она. Пока верю. Но боюсь, тебя обманули. А вместе с тобой и всех нас.
***
На полдороге к Альтбау он приказал остановиться. Илзе нахмурилась, однако не стала спорить, завела машину в пустынный дворик у старого Дома Народа. Заглушила мотор. «Зачем мы здесь? спросила она настороженно. Мы ещё успеваем. Вы хотели посмотреть, как работают кайрос-менеджеры» «Такие же бездари, как наши», сказал Хаген. Он подавил дрожь, но Илзе что-то ощутила, взглянула с тревогой: «Вам плохо?» «Да, сказал он. Да, мне очень плохо», и когда она потянулась пощупать ему виски, по привычке медсестёр Хель не доверяя приборам, тяжело, по-медвежьи облапил худенькое тело.
«Что вы?»воскликнула она скорее весело, чем возмущённо. «Помоги, позвал он. Илзе! Илзе!» и притиснул её ещё сильнее, а его предательская левая, действуя совершенно автономно, прижала к оголившемуся участку кожи чуть ниже шеи миниатюрную шприц-ручку и нажала на кнопку. «Что вы? изумлённо переспросила Илзе, отталкиваясь от его груди. Что же вы дела» Её зрачки сузились, а потом внезапно растеклись на всю ширь невидящих глаз. «Илзе, повторил он уже тише. Ах, Илзе»
Транквилизатор подействовал мгновенно. Хаген понадеялся, что его свойства соответствуют заявленным в описании. Нужно было спешить, но он всё же потратил драгоценные мгновения, чтобы пристроить Илзе поудобнее, укрыл её курткой и тщательно пристегнул к заднему сиденью. Вот так. Постоянно сверяясь с навигатором, вернулся на проспект и свернул на Шротплац, как только заметил мигающий синий указатель.
Часть пути он проделал пешком. Предосторожность, может, и излишняя, если учесть, что траектория перемещений легко отслеживалась при помощи браслета. В последние дни он не чувствовал за собой профессиональной слежки, только назойливое внимание Франца. Но тот свой ход уже сделал. Франц! Усилием воли Хаген заставил себя выбросить ненавистное имя из головы, но преуспел лишь отчасти: само небо, дома, фонари, строительные заграждения были окрашены в тёмно-францевые цвета, редкие францеподобные прохожие вызывали желание ускорить шаг и втянуть голову в плечи, моросящий дождь выстукивал «кранц-франц» и даже зловоние, доносившееся со стороны мыловаренного завода, имело терпкий и слегка горьковатый привкус Франца.
Кому суждено быть повешенным
Раздражённый и взвинчивая себя ещё больше, он вломился в квартиру, шумно, как пьяный рейтар, хлопнул дверью так, что дребезжание стёкол было слышно даже на Миттельплац. Рация, р-рация! В прошлый раз он переложил чемоданчик на кровать, накрыл найденным в шкафу покрывалом, и теперь не сразу догадался, где искать.
Ра-ра-ррррация! В холодном поту, с трясущимися руками он бегал по комнате до тех пор, пока не наткнулся на выпуклостьскромный горб на спине скрипящего раздвижного чудовища. Ф-фух! встал столбом, разбросав ослабевшие руки.
Мне не ответят!
Тому был ряд причин. Первые две он отбросил, как неважные, а третьей был он сам, грубый, дикий, с нелепыми обидными словами, которыми хотел плюнуть в Пасифик, огрызнуться, укусить. Как можно? Можно! Он защёлкал рычажками, будучи увереннымне ответят.
Чем же я тогда буду?
Вы не имеете права! бросил он в пыльную сетку микрофона. Слышите, вы? Отвечайте немедленно! Я знаю, что вы меня слышите! Имейте смелость ответить! Это не игра. Вы не смеете молчать, когда вас просят о помощи!
С таким же успехом он мог увещевать стены. Пытаться разговорить потолок. Распинаться перед шкафом. Ответом была тишина. Никаких признаков контактани гудка, ни шелеста, ни потрескивания.
Ничего.
Ну нет, сказал он, нет-нет. Так легко вы от меня не отделаетесь!
На панели он вдруг заметил незнакомый тумблер, без обозначений. Старомодный каплеобразный рычаг. Он поддел его пальцем, и Голос пришёл, сразу, как будто только того и ждал.
Здравствуйте, Юрген!
А? Здра Обойдёмся без формальностей, сказал Хаген, но всё же не обошёлся, уточнив:Инженер? Вы Инженер?
Я Инженер, согласился Голос. Сухой и деловитый, имеющий отношение к бухгалтерии, юриспруденции, мелкому шрифту и многоэтажным формулировкам, а также понятиям «обязательства», «оферта», «форс мажор», «ущерб» и «порядок урегулирования споров». «Отлично, подумал Хаген, испытывая тянущую боль в груди. Вот и отличненько! И ладно».
Коротко и тоже сухо, уставясь в пол, он изложил своё дело, добавив, что оно не терпит отлагательств. Признал свою вину. Очертил последствия. Тишина давила на уши, и воздух был разреженным как никогда.
Чего же вы хотите? спросил Голос.
Хаген изложил и это.
Юрген, сказал Инженер. Поймите меня, Юрген. Неужели вы думаете, что я отказал бы вам Но то, о чём вы просите, невозможно. Мы разделены Стеной, понимаете? У нас нет точек соприкосновения. Если бы я мог помочь но вы так далеко
Он опять покашливал и басил, как встарь, и в остывшей чайной чашке рядом с ломтиком лимона, наверняка, разбухал край инженерского галстука. Солнце косоугольными ломтями ложилось на поверхность стола, прогревшийся за день ветерок доносил запах сирени, стук мяча и многократно отражённые прозрачным стеклом отголоски детского смеха. «Шаик»внятно проговорила какая-то девочка. Гигантских размеров мыльный пузырь важно возносился к небу, играя радужными боками.
Молчите! попросил Хаген. Просто закройте рот и помолчите. Ведь я же верю. Как вы можете так бессовестно пользоваться тем, что я верю? Нет-нет, я выбрал не тот тон. Извините, сейчас соберусь
Он выдохнул. Сцепил руки в надежде обрести устойчивость.
Так Давайте о деле. Вам удалось как-то перебросить меня, значит, есть лазейка. Мышиная норка. Червоточина. Секретное окно, потайная дверца. Есть возможность переправить за Стену некоторых участников Сопротивления. Пусть не за один раз, я могу обеспечить отвлекающие маневры, чтобы выиграть время. А?
Я не мастер произносить речи, сказал новый Инженер, сухарь и делец, печальный администратор. Я не могу объяснить так, чтобы вам стало понятно. Я никогда вам не лгал.
Бла-бла, сказал Хаген. Перестаньте! Вы же взрослый, седой человек. У вас, наверное, и дети есть. Может быть, даже внуки.
Шуршание в мембране было ему ответом. Хотелось надеяться, что вздох.
Какое холодное сегодня утро, сказал Инженер. Ветер так и пробирает до костей Вы тогда сокрушались о том, что не помните задания. Я дам вам некоторые инструкции, а сам буду думать над тем, что вы сказали. Этот ваш доктор
Кальт! Не «этот мой доктор»у него есть имяКальт, и если вы его забудете, он вырастет, перешагнёт через Стену и скальпелем распишется у вас на подкорке! Я согласен работать в обмен на помощь! Только так.
Юрген, вы торгуетесь?
Что ж поделать, сказал Хаген. Если бы речь шла обо мне. Я не такая уж ценная вещь, так, пешка-перевёртыш для размена фигурами. Но речь-то идёт не обо мне. Уже не обо мне.
Юрген, ваша восприимчивость сыграет с вами дурную шутку!
Дурную шутку со мной сыграли вы, забросив меня сюда, без оружия и подготовки!