И при томудивительно, насколько мне не хочется уезжать.
Я всё понимаю. Всеи Этнографическое Общество, и КомКондали добро, моё присутствие и влияние на юге одобрено аж самим Рашпилем, который, кажется, куратор комконовской программы на Нги-Унг-Лян и мне всё равно не хочется.
Мне прямо-таки отчаянно не хочется покидать друзей, которые стали мне почти роднёй за этот суматошный год. Жаль навсегда оставить Государыню Ра с её горячими вспышками милосердия и жажды справедливости, слишком детскими для прагматичного двора. Жаль расстаться с Государем, умницей Вэ-Ном. Господин Ки-А, капитан де Тревиль, только-только начал мне более или менее доверять Придворный Гадальщик Ун-Ли так и не успел познакомить меня с благородной вдовойзато подарил на счастье крохотный ножик в чеканных ножнах, на шее носить Учитель Лон-Г, видный учёный-естествоиспытатель, ещё немало мог бы рассказать о своей прославленной теории внутриутробного изменения тел людей и животных в зависимости от правильности метаморфозы матери и её питания Я никогда не увижу новорождённого младенца Сестрички Лью и Господина Первого Л-Та, с ребятами даже попрощаться не удастся, они уехали в деревню. Наконец, меня всерьёз огорчает предстоящая разлука с Ри-Ё, моим пажомно Ри-Ё я намерен передарить своё дарёное Государем поместье. Не то, что это поможет ему в его любовных делахно у него будет кое-какое положение; его матери и братишкам нужен свой дом взамен потерянного.
У меня то состояние, какое случается у этнографов во время долгой удачной миссии: Тай-Е кажется мне домом, жители Столицы и окрестностейсвоими На душе смутно и печально, короче говоря.
Я с тяжёлым чувством вхожу в свои апартаменты во Дворце. Ри-Ё в рубахе с закатанными рукавами и коротких штанах, босой, затягивает ремни на седельных сумках. Поворачивается ко мне.
Ваши рукописиупаковал, Учитель, говорит он.Но чистая бумага и тушечницавот тут, в самом верху, в отдельной коробке. Я сразу достану, как попросите.
Ри-Ё, говорю я, ты не достанешь. Ты заберёшь мать с братишками от родственников и переедешь жить в поместье Э-Тк. И не глупи ты, ради Небес! На юге вот-вот начнётся заваруха.
Ри-Ё слишком готовно кивает.
Да, Учитель, я знаю, знаю. Весь двор об этом болтает. И вы меня, пожалуйста, проститея, конечно, не отпущу вас одного. Вы мне всё это время были как Отец, я не могу вас бросить в таком делея ж себе не прощу, если вас убьют.
Думаешь, я не справлюсь без тебя? спрашиваю я несколько сердито. Хочешь, чтобы я лишил твою мать старшего сына просто так?
Ри-Ё улыбается.
Учитель, вы вернули моей Маме Старшего Сына просто так! Что бы со мной было, если бы не вы! Я не прощу себе, если с вами что-то случится. Короче, простите, я очень виноват, но я написал Маме письмо. Я послал ей все мои наличные деньги, кроме кое-какой мелочи на дорогу, и сообщил, что уезжаю с вами. Чтобы она сожгла цветы Отцу. Чтобы он замолвил за меня словечко в Обители Цветов и Молний.
И смотрит на меня преданными щенячьими глазами. Не могу я злиться на него всерьёз! Стыдно признаться, но я рад, что Ри-Ё со мной напрашиваетсядрузья в непростых обстоятельствах на вес золота. Маленький паршивец, похоже, это замечает.
Вы, пожалуйста, не беспокойтесь, Учитель, частит он. Мама ведь получила посылку, ну, ту, которая от Сборщика Податейпомните? Господина-Меч-Ржа-Съела! Мои не бедствуют. Мама в последнем письме писала, что Второй уже пытается меня заменять Учитель, позвольте мне, во имя Земли и Неба, спину вам прикрыть, если что? Мама, знаете, тоже молится за вас
Подхалим, ворчу я. Весь запал ругаться прошёл.
И он, моментально сообразив, что его дело выгорело, сияет, как надраенный пятак.
Ну так вот. Я вашу торбу с травами не трогал, Учитель, как вы велели, вы её сами уложите, а наши чистые рубашкивот тут
Я смотрю, как он болтает и показывает, что куда положил, и чувствую самую искреннюю благодарность. Вот вам и нги-унг-лянская отстранённость мой Ри-Ё вполне искренне любит совершенно деревянного в смысле эмоций, уродливого и чудаковатого старого хрена. Милый ребёнок
За мной заходит волк. Мне надлежит взглянуть, как себя чувствует любимая рабыня Львёнка Эткуру: лейб-медику Государя Эткуру не доверяет. Я иду к лянчинцам.
Мои друзья-заговорщикив нервном раздрае, как всегда в последнее время. Разве чтонынче заметнее, потому что отъезд близок. Анну прохаживается по комнатене сидится ему на месте, имей он хвостповиливал бы. Элсу шепчется со своей девочкой, обанапряжены и встревожены. Эткуру хохлится; за прошедшие две недели он осунулся, у него под глазами синяки, лихая вальяжность пропала. Он рывком повзрослел на десять лет. Ви-Э его жалеет, едва ли не больше, чем он её.
Ви-Э здорова на удивление. За две недели её метаморфоза почти закончена, она не только встаёт с постели, но и ходит, довольно бодро. Утверждает, что страсть Эткуру вылепила её, как огонь придаёт форму стеклу. Сама же относится к своему господину покровительственно-нежно, как к младшему, сюсюкает изо всех сил, называет «миленький» и «солнышко», не спорит, уступаетно не как рабыня, а как старшая сестра. Во время метаморфозы, кажется, как-то лихо изощрялась по ночам: Эткуру слишком смущает вопрос, как себя чувствует его подругаон отводит глаза и бормочет в сторону с оттенком опасливого восхищения: «Она, знаешь, Ник, слегка сумасшедшая!»а Ви-Э хихикает.
Видимо, Ви-Эдействительно вышесредняя актриса. По ней абсолютно не видно, как её мучает метаморфоза; свежа, как роза. Как-то я улучил минутку спросить, чем Эткуру так сподобилсяВи-Э сказала: «Ну что вы, Господин Вассал! Он жеодин, мой выигранный мальчик Онмой настоящий. Его ведь могло бы и не быть, вы знаете, и добавила тоном щедрого признания заслуг, и хороший боец, кстати». Называет она себя Кошкой ЛьваЭткуру это смущает, смешит и льстит.
Ви-Э не даёт Эткуру пасть духом. Если бы не онаГосподин Посол сорвался бы в депрессию. Он постепенно осознаёт всю катастрофичность собственного положения в подробностяхи ему плохо от этого. Если Анну рвётся в бой, то Эткуру боя совершенно не хочет. Он даже пожаловался мне, очередной раз надравшись в хламбольше всего его порадовало бы чудо, позволившее жить как всегда, но лучше. Забыть предательство Льва Львов, как кошмарный сон, вернуться во Дворец Прайда, развлекаться, участвовать в спаррингах, смотреть на жонглёров, скачки и собачьи боиа в виде дополнительной радости любить Ви-Э. И чтобы Анну был в свите, и чтобы Элсу тоже был где-то поблизостии чтобы всем было весело.
Эткуру страшно представлять себе, как он будет обвинять Льва. И он понимает, что нельзя не обвинятьиначе вся его компания пропала. И он боится адакогда рядом Ви-Э нет. Когда Ви-Э рядом, она Эткуру убеждает, что онправедник.
Ви-Э по отношению ко всяким божественным делам настроена, как многие жители Кши-На, скептически. В богословские споры с лянчинцами не лезет, но их веру, кажется, тихохонько не одобряет. Во всяком случае, сейчас я слышу, как она говорит:
Ну как ты можешь Творца прогневить, миленький? Если ты прав?
А мы с тобой такие безнравственные, говорит Эткуру печально. У тебя лицо до сих пор без моих знаков, мы с тобой спим в одной постели и оно так и дальше будет, я не могу раскаиваться поэтому Творцу не интересно, что я прав.
Ви-Э, одетая в расписные северные шелка, лежит у него на коленях и обнимает за талию:
Знаешь, солнышко, говорит она задумчиво, не то, чтобы ты ошибался, но мне кажется Творец так стар, мудр и благостеннеужели он не отметит того, кто за справедливость, из-за его постельных дел? Это ж всё равно, что подглядывать за детьми!
Эткуру отвешивает ей подзатыльник, совершенно, впрочем, беззлобно, и спрашивает меня:
Ник, может, ей ещё вредно ехать? А?
Как ты себя чувствуешь, Ви-Э? спрашиваю я, точно зная, что она ответит. И она тут же выдаёт именно это:
Могу рубиться на мечах, скакать верхом на диком жеребце и жонглировать зажжёнными факелами!
Ты о себе не думаешь, хмуро возражает Эткуру. И обо мне не думаешь. Вот умрёшьа я тебя даже в аду не найду, язычницу
Знаешь, что мне сказал Юу из рода Л-Та, брат? говорит Анну останавливаясь. Не надо оттягивать момент истины. А истина в том, что нам придётся ехать и всё менятьили надо просить у Снежного Барса милости и проситься к Нику в деревню. Чистить хлев его поросятам за миску похлёбки. Потому что грош нам цена тогда.
Анну, говорит Ви-Э с тихой укоризной, Эткуру же не за себя боится!
Ты точно оправилась? говорит Эткуру. Если дато мы едем завтра, и глубоко вздыхает.
Он не может допустить, чтобы Ви-Э считала его нерешительным мямлей или трусом. А Ви-Э не одним мускулом не показывает, что считает. И Эткуру пытается сделать себя Львом, победить в себе Львёнкас некоторым даже успехом.
У него хватает духу приказать:
Анну, скажи волкам, пусть собираются в дорогу. Мы уезжаем на рассвете.
И Анну ни звуком не даёт понять, что северяне уже готовы. Просто кивает и идёт к волкам.
Анну настроен победить или умереть. А Львятам Льва хочется житьи хочется, чтобы жили их подруги. И надо как-то держать над собой небо, которое вот-вот совсем рухнет.
Я им сочувствую. Я надеюсь принести им какую-то пользу. И это несколько прибавляет решимости мне самому. Я иду заканчивать сборы.
А день такой голубой и пронзительно-ясный, как бывает только на севере в середине апреля
* * *
Кирри кормил козлят.
Новорождённые козлята копошились в пыли у вымени козы, а Кирри поднимал их по очереди, чтобы они могли пососать молока. Приплод коз на сей раз оказался вполне приличными у Кирри уже успели онеметь руки и затечь спина. Он держал очередного козлёнкапыльный, тёплый и влажный комок, пахнущий едкой козьей мочой, пылью и молоком, и изо всех сил мечтал покончить с домашней работой и сорваться в вельд.
Бить сусликовмелькнуло воспоминание о жареной на углях суслятине с расплавленным козьим сыром, от чего на миг резко захотелось есть. Лежать в траве, жёсткой и колючей от летнего зноя, под полупрозрачной тенью зонтик-дереваследить, как мураши режут челюстями-клещами травинки и тащат их в свой глиняный дом, высоко поднимая над головой, как штандарты. Подраться с кем-нибудь из двоюродных братьев. Ощутить себя свободным. Только вряд ли это удастся.
Закончишь это деломать найдёт другое.
Тоненькое блеяние голодных козлят одновременно раздражало Кирри и вызывало его жалость. В конце концов, эти бедные тварюшки не виноваты, что сын их хозяина голоден, устал и хочет бегатьим самим надо есть, а есть самостоятельнослишком тяжёлая для таких крошек работа.
Кирри думал о своём будущем. Думал о ребятах из других кланов, с которыми встретится в Доброй Тении улыбался. Детство закончитсяи всё, наконец, решится. Вместе с детством закончится и это нудное рабство, существование на побегушках, неизбежная грязная работа, на которую обречён любой не определивший себя подросток.
Победитьстать Воином. Получить вымечтанный стальной клинок, сияющий на солнце, как солнце. Свобода, охота, дальние странствия прислушивающиеся Старейшины Подруга, любовь может бытьвеликие битвы, и уж точнопесни и страшные истории у костра в ночном вельде. Благодать лучезарная.
Проиграть сказать по совеститоже не так плохо. Стать Матерью. Украшать себя, чем захочется, принимать подарки, возиться с маленькими детьмидети такие милые Воины будут уступать дорогу, когда несёшь корзину, будут уступать возможность первой напиться, когда после долгого пути встретился колодец
Главноев любом случае до тебя будет дотрагиваться та или пусть даже тот, кого ты полюбишь. Прикасаться, обнимать, заплетать твои косы, гладить руки, лизать уголки губ Прикосновений иногда хотелось до ощущения голода или удушья, затрещины и пинки, полученные в драке, казались нежными, а за ласку матери Кирри отдал бы несколько дней жизни. Безнадёжно. Никто не прикасается к подростку вообще, а уж нежности с подростком во Времении вовсе полугласное табу. До поединка живёшь, как изгой Эх!
Скорей бы уж. Кирри вздохнул. Большая неудачауже чувствовать себя взрослым, когда до праздника Великого Выбора в Доброй Тени ещё две луны И эти две луныты как маленький. Едва выкраиваешь время на торопливые спарринги с братьямии кормишь козлят, чистишь хлев, драишь котлы, замешиваешь тесто для хлеба, таскаешь воду, лепишь и сушишь кизячные лепёшки на растопку, таскаешь воду, собираешь семена травы-хибиб, лущишь и растираешь их в муку, таскаешь воду, таскаешь водупока не ошалеешь от всего этого. Блажен день, когда работы сравнительно немного и можно удрать ловить сусликов и играть в вельде! Чаще у тебя к вечеру нет сил ни на чтодобраться бы до постели, котораявытертая подстилка из двух сшитых вместе козьих шкур.
А клан обосновался у реки Хинорби, козы пасутся по ранней траве, подростки режут и сушат эту траву впрок, для времени, когда беспощадное солнце сожжёт всё живое до корнейа взрослые судачат о чём-то, недоступном разумению Кирри. И остаётся только жалеть о прежней стоянке клана, около рощи инжирных деревьевпотому что больше всего на свете Кирри любит мёд и инжир, но это невероятно редкая радость
Размышления Кирри прервала суматоха в посёлке. Верблюды шликолокольцы звенели серебряной россыпью, обещая что-то прекрасное; приехал купец из дальних мест.
Мука мученическая быладокормить ещё двоих блеющих оглоедов. Сосали бы быстреевесь посёлок наверняка уже собрался на площади у Отца-Матери, глазеет на товары, на диковинную невидаль из дальних краёв, слушает рассказы И когда последний козлёнок, наконец, задремал, выпустив изо рта сосок козы, Кирри торопливо сунул его под брюхо матери, а сам сорвался, как ветер.
Бежатьстоило.
Купец приехал из Лянчина. Из страны за полосой Песков. Из самого Чангранавеликого города, который всегда стоит на месте. Это сказкатам каменные дома, громадные, как горы, до самого неба, изукрашенные стеклянными и железными цветами, там у каждого подросткастальной меч, башмаки, рубаха из невозможной ткани, солнечной насквозь, в сияющих узорах, ожерелья из самоцветов Тамвозможно всё, нувсё! Любые чудеса. Это все знают, хоть никто там не бывалот купцов и разного бродячего люда.
Сам купецтак себе человек. Был бы свой, Кирри сказал быникто. Ни мужчина, ни женщина, хотя уже взрослыйэто неприятно, даже противно. Как-то не очень понятно, как это может случитьсябудто человек отроду болен или так и не повзрослел и не определился. Но купецлянчинец, мало ли, как у них, лянчинцев, бывает, может, даже такому Отцом-Матерью забытому бедолаге в сказочной стране тоже можно всё, что захочется. Вот такой уж он был мудрёныйлицо стёртое, то ли детское, то ли старческое, зато одежда сплошь в узоре из золотых сияющих полос и зелёных, золотом же отороченных листьев, и пояс чеканный, в самоцветах, и кривой меч на поясестальной, а на голове золотом шитый платок под чеканным обручем. Так себе человека одет красавцем. И всё улыбался и улыбалсявидно, ему было вовсе не плохо от того, что онникто.
Но его свитавоины, все в горящем под солнцем железе: на курткахстальные плашки, на штанах, закрывая естествокованные собачьи морды, а на поясахмечи и кинжалы, а за спинамиружья. И его воины считали своего купца важной птицей, воины его слушались беспрекословно. Снимали по его жесту с верблюжьих шкур седельные сумки, а из сумок вынимали сокровища: железные мечи, ножи, стилеты, упряжь в медных бляшках, стальные иглы, тонкие, как шипы на разрыв-траве, и гранёные, потолще, в разукрашенных коробках, а главное: порох, пули, дробь, ружья и пистолеты
А зеркала, бусы из стекла и самоцветов, гранёные бутылочки с благовониями, ткани, как разноцветные потокиэто само по себе. Прекрасно, но не сказать, чтоб необходимоне вода в песках. Хотя Кирри, конечно, глазел на всё подрядкогда ещё увидишь такое невероятное богатство?!
Впрочем, все глазели. На железо тяжело не смотреть. От золота ещё можно отвернуться, но от сталинет, сталь притягивает взгляд. Хочется любоваться, трогать, хочется, чтобы эта чудесная рукоять стала одним целым с твоей ладонью даже если у тебя есть стальной нож, всё равно хочется ещё, а уж если нетжелание вовсе нестерпимо. Все семьи, входящие в клан, вытащили самое ценное, чем богаты: бурые корешки нимс«убийцы усталости», которые жуют воины в долгих переходах, горшочки с «любовью песка», песчаный жемчуг, ножи из вулканического стеклапронзительно острые лезвия, прекрасные в своём роде почти как железо, хоть и хрупкие, плетёные пледы из козьей шерсти, чёрно-синюю переливчатую чешую драконов вельда, шкуры львов и черепашьи панцири Кирри в застенчивой печали только провожал глазами прекрасные вещи, исчезающие в седельных сумках купца или уносимые родичами в кибитки; у него-то ровно ничего не было.