Я отошел.
Ри Сайкс сказала:
Всё в порядке, крошка извините, доктор Делавэр, она, наверное, еще не совсем проснулась.
«Нормальная реакция, абсолютно нормальная».
Великий утешитель.
Рамбла притихла, но на меня не смотрела.
Через пять минут она решилась взглянуть на картинку, которую я нарисовал. Улыбающаяся рожица, яркие краски.
Девочка просияла. Захихикала. Схватила листок, скомкала его, бросила на пол и решила, что это просто восхитительно смешно.
Следующие десять минут я сидел возле ее стульчика, и мы с ней веселились вместе.
Когда я встал, она помахала мне ручкой.
Я послал ей воздушный поцелуй. Она ответила тем же.
Я сказал:
Пока, пока.
Ака, ака. Пухленькая ладошка накрыла ротик, потом задорно помахала мне.
Я вышел в комнату.
Что теперь? спросила Ри.
Ничего. Я видел достаточно.
Пожав ей руку, я вышел.
* * *
Вечером того же дня я написал отчет. Самый короткий из всех, что мне доводилось когда-либо посылать судье.
Первое предложение гласило: «Эта нормально упитанная, по возрасту развитая девочка шестнадцати месяцев от роду является объектом тяжбы между ее биологической матерью и теткой по материнской линии о присуждении опеки над ней».
Последнее предложение гласило: «Нет никаких причин, ни психологического, ни юридического характера, которые требовали бы изменения статуса ребенка. В связи с чем настоятельно рекомендую в иске доктору Констанции Сайкс отказать».
И еще пара абзацев между. Ничего такого, чего нельзя было бы сделать без докторской степени, но образование это то, за что мне платят.
* * *
Через неделю после того, как отчет с моими изысканиями был направлен Нэнси Маэстро, я вернулся с утренней пробежки домой и обнаружил у себя на террасе Конни Сайкс она сидела на плетеном стуле из тех, которые мы с Робин регулярно оставляем там на случай, если кому-то из нас захочется полюбоваться солнцем, встающим из-за деревьев.
Утро было теплое; я вспотел, запыхался, на мне были шорты и майка без рукавов.
Отличная мускулатура, доктор, сказала она.
Чем я могу вам помочь, Конни?
Как и явствует из ситуации, я раздавлена.
Мне очень жаль
Я понимаю, ответила она голосом таким мягким, какого я у нее не помнил. Хотя странная, механическая четкость речи никуда не делась. Как будто ей необходимо было взвесить каждое слово, прежде чем выпустить его в мир. Я сразу поняла, что шансов у меня мало. Можно мне войти?
Я ответил не сразу.
Мне нужна небольшая психологическая поддержка. Вы же психолог.
Я взглянул на часы.
Я не отниму у вас много времени. Мне просто нужно адаптироваться. Поговорить о своих планах на будущее. Может быть, мне кого-нибудь усыновить?
Вы уже думали об этом раньше?
Ее плечи опустились со вздохом.
Мы не могли бы поговорить? Пожалуйста. Совсем недолго, но я заплачу вам, как за полный сеанс.
Платы не нужно, сказал я. Проходите.
* * *
На этот раз она пропустила меня вперед. На кушетке выбрала другое место. Свою кожаную сумку положила справа от себя, а руки сложила на коленях.
Доброе утро, сказал я.
Она улыбнулась.
Полагаю, все кончилось именно так, как и должно было кончиться. Вот только судьба бедного ребенка меня по-прежнему заботит.
Судьба Рамблы?
Она действительно в опасности, доктор. Хотя ни вы, ни суд в это не верите. Сомневаюсь даже, чтобы в это верила мой адвокат. Но я обладаю превосходными аналитическими способностями. С детства. Я вижу даже чувствую то, что ускользает от внимания других людей.
Мягкость исчезла из ее голоса. В глазах появилось что-то новое. Намек на иррациональность?
Значит, сказал я, вы задумались об усыновлении?
Конни рассмеялась.
Зачем это мне? Неужели вы думаете, что я пойду на риск, связав себя с генетически ущербным материалом? Нет, это был просто предлог как говорится, затравка, для начала разговора. Я установила с вами контакт, вошла к вам в доверие, чтобы вы впустили меня в дом. Так, кажется, это у вас называется войти в доверие? Да, в прошлый раз вы здорово меня надули, доктор. Убедили меня, что мы с вами друг друга понимаем, а потом взяли и написали, что у меня нет ни малейших оснований для иска. Очень неэтично, доктор.
Конни
Для вас доктор Сайкс, отрезала она. Вы доктор, и я тоже доктор, ясно? Это самое малое, что вы можете для меня сделать. Выказать хоть немного уважения.
Справедливо, сказал я, следя за каждым ее движением. Доктор Сайкс, я никогда
Ну, конечно, вы никогда, снова оборвала меня она. Вы просто доктор Никогда. И это из-за вас бедный ребенок никогда теперь не узнает жизни, которой он достоин.
Разгладив на коленях габардиновые слаксы, она положила левую руку на тонкую кожу своей сумки цвета виски и погладила ее.
Я не собираюсь стрелять в вас, доктор Делавэр. Хотя и следовало бы.
Она похлопала по сумке, ощупала пальцами вздутие на ее кожаном боку, улыбнулась еще шире и стала ждать моего ответа.
Как профессиональный комик ждет реакции публики.
Я молчал, и тогда она еще раз похлопала по сумке, уже сильнее. Что-то внутри отозвалось глухим звуком.
Что-то твердое и плотное. Намек на то, что она пришла с оружием.
Если это так и она на самом деле решит пустить его в ход, то бежать мне некуда между нами письменный стол, и он слишком большой.
Плохо мое дело; однако я сам виноват нарушил все свои неписаные правила, впустил ее внутрь, позволил ей застать меня врасплох.
Но ведь подобные вещи нельзя предвидеть.
Многие жертвы наверняка думали так же. Только в моем случае это непростительно; меня-то как раз учили предвидеть непредвидимое, это часть моей профессиональной подготовки. И я всегда считал, что это неплохо мне удается.
Наихудший вид высокомерия: самоуверенная небрежность.
Я изучал странную женщину с тусклыми глазами, что сидела напротив.
Ответом мне был безмятежный взгляд. В нем читалась полная удовлетворенность собой. Она заставила меня бояться и знала это. Получила то, зачем пришла.
Угрожая мне, она впервые назвала меня по фамилии.
Новая форма интимности.
Я молчал.
Конни Сайкс рассмеялась. Потом встала, вышла из кабинета и зашагала по коридору прочь, а я соскочил с места, подбежал к двери и запер ее, чувствуя себя затравленной жертвой, и никем больше.
Глава 8
Моя единственная любовь женщина яркая, но склонная к глубоким раздумьям и ценящая одиночество зарабатывает себе на жизнь тем, что превращает куски древесины в гитары и мандолины несравненной красоты. Запершись в мастерской, она, словно человек-оркестр, в одиночку играет на целом ансамбле инструментов: фрезах и шаблонах, ножовках и брусках, рашпилях и лобзиках. Лезвие укрепленного на столешнице отрезного станка вгрызается попеременно то в красное, то в черное дерево, словно изголодавшийся хищник.
Нежная плоть против острых металлических полотен. Малейшая оплошность может привести к ужасным последствиям, и Робин каждый день живет бок о бок с опасностью, словно ходит по лезвию ножа. Однако беду накликала на нас моя работа, а не ее.
Я сидел за столом и думал, как сказать ей про Конни Сайкс. Мы с Робин уже давно вместе, но вопрос о том, до какой степени мне следует посвящать ее в ужасы моей работы, до сих пор остается для меня открытым. О пациентах, которые приходят ко мне на сеансы, она меня не спрашивает никогда знает, что это бесполезно. Но другая сторона моей работы судебные дела и расследования Майло, которые он время от времени приносит мне, как кот притаскивает хозяину полузадушенную мышь, это открытая территория, и тут уж мне самому приходится бороться с желанием защитить ее от ненужных подробностей.
Со временем я, правда, выработал подход, который мне самому кажется удачным: каждый раз я сначала оцениваю степень ее восприимчивости к тому или иному случаю, а потом рассказываю ей ровно столько, сколько она сама захочет узнать, сглаживая при этом особенно острые углы.
Если человек работает с электроинструментом и сторонится общества других людей, то это еще не значит, что он лишен психологического чутья; вот и Робин не раз подавала мне идеи, которые в конечном итоге выводили меня на решение задачи.
Так у нас обстоит дело сейчас.
А несколько лет назад один психопат спалил наш дом. Когда первый шок прошел, Робин, как это обычно у нее бывает, взялась строить новые планы и вскоре уже вовсю руководила сооружением конструкции из прямых углов и ровных граней чисто-белого цвета, отнюдь не неприятной для глаза, которую мы со временем стали называть домом.
С тех пор никто из посетителей, чьи зады продолжали полировать потертую кожу моей старой кушетки, еще не заставлял меня почувствовать, что представляет угрозу для меня лично, Конни Сайкс стала первой.
«Я не собираюсь в вас стрелять».
Технически это, конечно, не угроза.
Но как она при этом потирала выпуклость на сумке
Умно, ничего не скажешь.
С другой стороны, Конни Сайкс уже показала, что готова использовать судебную систему в качестве орудия для достижения своей цели, так что, возможно, ее визит был всего-навсего провокацией. Чтобы я обвинил ее в попытке убийства, а она потом закатила бы ответный судебный процесс.
«Орудие убийства? Но это же смешно. В сумке я ношу носовые платки, косметичку и сотовый. Это оскорбление и клевета, свидетельствующие о том, что этот человек явно не в состоянии справляться с порученной ему работой».
Конечно, она проиграет и этот процесс. Опять проиграет. Что не помешает ей верить в то, что у нее есть шанс на победу. Потому что если Конни Сайкс во что-нибудь верит, то это должно быть правдой.
Можно, конечно, позвонить Майло, но втягивать сюда еще и его значит только усложнять дело.
Я представил себе жалобу на него, набранную мелким шрифтом и доставленную курьером кому-нибудь из шишек ПУЛА в собственные руки. Паркер-центр это место, где отлично умеют прикрывать собственную задницу. Так что пострадает Майло, вечно раздражающий чинуш от закона своим неумением следовать букве этого самого закона.
То-то обрадуется Медея Райт, моя новая «поклонница».
«Пистолет в сумочке? Истица врач, а не гангстер, а ваш так называемый эксперт по умственному здоровью сам ведет себя как опасный параноик, чем вызывает серьезное сомнение в его профессиональной компетенции и правильности присвоения ему лицензии штата на осуществление профессиональной деятельности. Более того, использование им личных связей в полицейском управлении с целью нанести моральный ущерб истице следует рассматривать не иначе как коррумпированный акт».
Не можешь добиться нужного вердикта от суда честно, вымотай его исполнением процессуальных норм.
Чем дольше я думал обо всем этом, тем яснее мне становилось, зачем сегодня приходила ко мне Конни. С судебным решением ее обошли, вот она и попыталась сделать вид, будто контролирует ситуацию, хотя бы таким образом.
Для Конни Сайкс все в жизни сводится к контролю. Именно по этой причине она и решила конфисковать у сестры ребенка.
Но Конни Сайкс мало просто победить; ей надо, чтобы кто-то другой проиграл.
Доктор Ноль-в-Итоге. Я решил, что лучшей реакцией на ее выходку будет отсутствие реакции. Время пройдет, она остынет.
Но вряд ли забудет скорее, использует эту паузу для того, чтобы перегруппироваться для «Конни против Ри, часть вторая». Ведь у нее есть для этого и деньги, и возможности, а судебная система устроена так, что ей предоставят и вторую, и третью, и миллионную попытку.
Так что забудь о Майло, не буди, что называется, лихо. А вот Робин рассказать придется в конце концов, территория, на которую вторглась Конни, столько же ее, сколько моя.
Собираясь с духом для визита в мастерскую, которая находилась на том конце сада, я сходил в кухню, налил себе кофе, выпил немного, но нашел его горьким, после чего вернулся в кабинет, навел на столе порядок, заглянул в пару папок, вовсе не требовавших моего догляда, и наконец истощил все возможности для проволочки.
И вдруг, уже на пороге, я вспомнил о человеке, которого тоже, возможно, стоило предупредить.
Если Конни Сайкс затаила такую злобу против меня, то что же она думает о судье?
Я позвонил Нэнси Маэстро. Мужской голос, жесткий и сдержанный, ответил:
Кабинет судьи.
Этот голос я знал: он принадлежал помощнику шерифа в очках с бронзовыми стеклами. Х. Ниб.
Я сказал:
Здравствуйте, это доктор Делавэр.
Ее честь занята. Хотите оставить сообщение?
Обычная практика в суде: подчиненные не спешат докладывать обо всем судье лично, уменьшают риск. Что ж, оправданная мера, как я имел возможность убедиться. Я рассказал ему про Конни Сайкс.
Н-да, заключил Ниб, тетка похожа на ненормальную. Она что-нибудь вам сделала?
Нет.
Значит, стрелять она не собирается? повторил помощник шерифа. Похоже, она вас здорово напугала.
Нет, скорее насторожила.
В смысле?
Напомнила о бдительности. Я решил, что судью надо предупредить.
Ясно, док. Теперь это моя работа.
В смысле?
Если эта психопатка явится к вам еще раз, запирайте дверь и звоните в «девять-один-один».
* * *
Я налил вторую кружку кофе, спустился с ней по задней лестнице в сад, задержался у пруда с кои послушать водопадик и покормить рыб и лишь потом пошел по выложенной камнем дорожке дальше, в мастерскую Робин.
День выдался тихий, электроинструменты отдыхали. Свою любимую я застал у верстака лицо в маске, каштановые кудри собраны на затылке в узел, красный рабочий комбинезон поверх черной футболки общий вид умопомрачительно сексуальный. По обе стороны от нее стояли баночки с красками, лаком и морилкой. На полных оборотах урчал сухой воздушный фильтр.
Рука Робин с зажатым в пальцах кусочком хлопка двигалась небольшими концентрическими кругами. Шел процесс ручной полировки задней деки французской гитары XVII века, сделанной из волнистого клена. Абсолютно салонная штучка, украшений много, а звук так себе. В те времена их называли женскими, поскольку считалось, что исполнять настоящую музыку женщины не в состоянии. Этот инструмент принадлежал одному коллекционеру, который сам не мог извлечь из него ни звука, зато требовал, чтобы все, чем он владел включая и его третью жену, было красивым и блестящим.
Робин работала, а Бланш, наша маленькая французская бульдожка белой масти, похрапывала в углу.
Я негромко кашлянул. Робин отложила полировочную ткань, сняла с лица маску и улыбнулась; у Бланш дрогнули веки.
Принц приносит кофеин. И как раз вовремя: откуда ты узнал, что я хочу кофе?
Догадался.
Когда мы поцеловались и Робин взяла у меня из рук кружку с кофе, до нас как раз доковыляла Бланш. Робин вынула из банки на полке палочку вяленой говядины и присела так, чтобы быть на одном уровне с собакой. Бланш одними губами взяла палочку и держала, пока Робин не сказала:
Пора перекусить.
Тогда Бланш проковыляла в угол, опустилась там на пол и деликатно, но с вожделением, зачавкала своим лакомством.
Я почувствовал нежное, но настойчивое прикосновение. Палец Робин пробрался мне под воротник.
Что случилось?
Бессмысленно спрашивать, откуда она каждый раз знает, что что-то не так, просто знает, и всё тут. Я рассказал ей все.
Она отреагировала так:
До чего же вздорная, мстительная тетка. По всей видимости, ты правильно поступил, что не дал ей завладеть ребенком.
Всякий на моем месте догадался бы.
Но сделал именно ты.
Мы подошли к кушетке у стены и сели, соприкасаясь задами.
То есть, продолжала Робин, ты считаешь, что она и вправду может что-нибудь натворить?
Вряд ли, ответил я. Просто подумал: лучше тебе быть в курсе.
Спасибо. И каков наш план? Забьем досками окна и часть дверей и объявим красный уровень опасности?
Ну, может быть, оранжевый
Она сжала мою руку.
Ладно, давай серьезно. Значит, по-твоему, с ее стороны это была просто поза?
Она самовлюбленная, асоциальная личность, но ничто в ее прошлом не указывает на то, что она способна дойти до открытого насилия.
Ты скажешь об этом Майло?
Я объяснил, почему нет.
Думаю, ты прав, согласилась Робин. Тогда всю следующую неделю или дольше, как скажешь, будем запирать въездные ворота в конце сада; если кто-то захочет сюда войти, пусть идет пешком. Еще будем включать в саду фонари пусть горят всю ночь. Входную дверь тоже надо запирать, особенно когда уходим из дома избыточная осторожность не повредит.