Ах, Смайт, так теперь старина Э. П. уже и не писатель? с издевкой воскликнул Крукс.
Конечно, нет, сонно ответил Смайт. Писательэто литератор, человек литер, то есть букв, а не слов. Держу пари, что вы даже не сможете определить, что есть писательство, что есть искусство, дать любое определение, не отклоняясь при этом далеко в сторону от простой истины. Неужели вы не понимаете? У нас имеется два способа самовыраженияязык и перо; и эти два способа легко обмениваются функциями: мы можем писать языком, как делал Демосфен, произнося свои речи, или говорить перомкак вы. Вы рассказываете свои историино не пишете их. Ваши книги похожи на стенографическую запись этого обращенного к аудитории рассказа, и любое из тысяч и тысяч других скоплений слов окажется таким же сносным, как ваше. Писательдело иное: он пишет не ради денег (чтобы получать каким-то образом деньги, он должен быть очень ловким и удачливым малым), не ради каких-то выгод, а для того, чтобы отдать себя и немного избавиться от богатых жировых накоплений своего гения; его пероне язык, а резец, он высекает в граните, и каждое слово, каждая буква несут рифму и разум, пение и образ. Доказательство того, что вы не писательобъем извергнутого вами, популярность ваших творенийибо вы удовлетворяете спрос публики на некую общность вкусов и приказчицкую фамильярность, едва ли возможную для любого, чей отец был джентльменоми ваше словесное наводнение. Сравните две полки ваших так называемых «книг» с одним или двумя томами Гомера, с Мильтоном, Флобером, Патером, Платоном, Рене Мараном: совершенно невозможно было бы написать за одну жизнь и четверть вашей пивной пены. Вы по-прежнему торговец имбирным пивом, а не писатель, потому что
Но при этом утверждении маленькая девица запричитала, и Крукс, поцеловав ее в темя и передав кормилице, пробормотал:
Я пойду.
На полпути к двери он обернулся и спросил:
Так что насчет вашего «места», Смайт? Я все-таки хотел бы там побывать. Вы сказали, что подумаете.
Ответ Смайта был немного странным.
О, продолжайте в том же духе! сказал он, слегка раздраженно, но в то же время с улыбкой шевеля губами.
Крукс спрашивал уже в шестой разСмайт все хорошо помнил. Первая просьба заставила лицо Смайта покраснеть от негодования, вызванного дерзкой настойчивостью Крукса; но с тех пор Смайт начал отвечать с некоторой неуверенностью, с кокетливой неохотой, как девушка, которая шепчет «нет», но вспыхивает румянцем «да».
О, продолжайте в том же духе
Какой от этого может быть вред? спросил Крукс во время своего следующего визита. Вы можете полностью рассчитывать на мое пожизненное молчание. Мое любопытство, разумеется, исключительно литературное. Возбудите мое воображение реальной картиной этого места, и я я скажу вам, что сделаюя напишу серию детективов, и «Вестминстерский журнал» их получит.
И Смайт, прикрыв веки и оставив одну устремленную на Крукса щель, ответил:
Ах, Крукс, не искушайте меня.
Значит, теперь речь шла об искушении? Крукс ощутил ликование. Разве сестра не поддалась его искушениям? Брат тоже должен стать его добычей
Но во время следующего сеанса искушения Смайт со смехом сказал:
Кажется, вас не беспокоит, что вы уговариваете меня нарушить обет служения! И делаете вы это с той же легкомысленной бессердечностью, с какой нарушаете собственный брачный обет.
Смайт, вы не похожи на совестьвы слишком бледны, ответил на это Крукс. Прошу вас, оставим в стороне мои порочные брачные привычки. Что же касается вашего «служебного обета», то не вы ли сами говорили, что бывали времена, когда о «месте» знали двое?
Да, кажется, я так и сказал. И вы полагаете, что имеете право быть одним из них? Ну, может быть, и такя займусь этим вопросом. Но если я когда-нибудь возьму вас туда, нервы у вас должны быть крепкие.
Представьте себе нервного Э. П. Крукса! Что же я там увижу?
Это несколько смертельно.
Тогда я тот, кто вам нужен. Но когда?
Я еще не сказал «да». Дайте мне время. Я должен заручиться согласием остальных
Только через три недели Смайт сдался.
Хорошо, сказал он, вы все увидите; дело улажено; ваше воображение будет «возбуждено», как вы это называете. Но вам не разрешается знать, где находится тайное место; вы должны будете войти с завязанными глазами. Да, кстати, вам необходимо будет замаскироватьсяпросто подвяжите бороду, это сойдет. Ждите во вторник вечером у церкви Темпл, когда часы Королевского суда пробьют одиннадцать.
Fiat!вскричал Крукс.
В тот октябрьский вечер вторника дул сильный ветер. В свете луны, вышедшей навстречу летучему воинству облаков, Крукс стоял, глядя на восемь старинных гробниц и округлый западный притвор церкви. Бурная река Стрэнда превратилась в ручеек редких шагов, здесь же, в тенях, не звучало и шага, и Крукс ощутил в себе дух приключений: Лондон виделся ему немного Багдадом, и эта ночь была одной из тысячи и одной ночей; когда-нибудь, думал Крукс, он передаст это настроение в книге. Грим тоже был для него в новинку; вскоре он с насмешливой помпезностью расчесал свою фальшивую бороду; потом ему пришла в голову мысль: «Но к чему, собственно, этот маскарад?»и тут пробило одиннадцать.
С последним ударом на брусчатке зазвучали шаги, и появился Крайтон Смайт со своей креповой лентой, в платье цвета воронова крыла. Он приложил палец к губам, когда Крукс начал что-то говорить, поманил его за собой, и Крукс последовал за ним через Хэйр-Корт, по Миддл-Темпл-лейн, мимо привратницкой; у Гриффина Смайт сел в ожидавшую их закрытую карету и Крукс последовал его примеру.
Теперь я должен завязать вам глаза, шепнул Смайт ему на ухо.
Остается внутреннее зрение, отозвался Крукс. Давайте вашу повязку.
Смайт тут же достал две черные хлопчатобумажные подушечки и широкую черную ленту с узенькими ленточками по краям; подушечки он поместил на глаза Крукса и обвязал все поверх его носа широкой лентой; теперь можно было видеть малиновую кайму и три вышитые на ленте розы.
Закрепив повязку, Смайт незаметно для Крукса сунул за ленту котелка последнего латунную пластинку с выгравированной надписью «Эдгар Крайтон Смайт, П.». После этого кучер, не дожидаясь его приказаний, тронулся с места.
Крукс понял, что они едут на восток. Он услышал, как часы Беннета совсем рядом и где-то наверху пробили четверть. И вскоре в экипаже прозвучали следующие слова:
КРУКС: Поговорите со мной. Я затерян в темноте. Тишина, должно быть, ужасна для слепых.
СМАЙТ: Я не хочу говорить. Эта ночь для нас с вами не похожа на все другие ночи.
КРУКС: Да уж, вы высокого мнения о своей квартирке!
СМАЙТ: Там нет на окне таблички «Сдается». Там вообще нет окон. Надеюсь, вы успели помолиться.
КРУКС: Людям моего толка не к чему молиться, Смайт. За нашим фасадом мы по существу религиозны; и само наше бытие, правильно понятое, является молитвой.
СМАЙТ: Рад слышать, что вы по существу религиозны.
КРУКС: Разве вы этого не знали?
СМАЙТ: Нет, откуда мне было знать? Вы не тот, кем кажетесь.
КРУКС: Смайт, вы самый
СМАЙТ: Не болтайте.
В эту минуту Крукс расслышал сквозь монотонный топот копыт их лошади по асфальту отдаленный гул трамвая и подумал: «Мы, должно быть, где-то в Уайтчепеле». Вскоре они снова заговорили:
КРУКС: Далеко еще?
СМАЙТ: Десять минут.
КРУКС: Мне не нравится повязка на глазахи, кстати, для чего маскарад? Я могу понять, для чего нужна повязка, но фальшивая бородазачем?
СМАЙТ: Вы скоро догадаетесь.
КРУКС: Ваш маскарадтайна, а повязка на глазахистинная чума. Ах, как грустно быть слепым!
СМАЙТ: Как насчет мертвым?
КРУКС: Мертвые не ведают, что они слепы, но слепые знают, что мертвы. О, как прекрасно видеть солнце! быть живым и видеть его. Люди не понимают этого, потому что Вселенная предназначена не для того, чтобы люди ее видели, а для того, чтобы владыки более старых сфер, нежели эта, снимали пред ней свои короны. Завтра утром, когда я вновь обрету зрение, я построю жертвенник.
СМАЙТ: Не клянитесь в этом.
КРУКС: Знаете, Смайт, вы самый угрюмый и циничный
СМАЙТ: Мы выйдем здесь.
Кучер, вновь без всяких приказаний, остановил карету; Смайт вышел и вывел Крукса; и карета без всяких приказаний укатила.
По пути они несколько раз сворачивали, и Крукс не понимал, в какой части Лондона теперь находилсязнал только, что где-то на востоке. Здесь не было слышно отзвука шагов, лишь доносилось откуда-то гудение машин.
Это альтернаторы, приводимые в движение паровой турбиной, сказал Крукс. Мы на улице?
Тише, не разговаривайте, сказал Смайт.
Затем Крукс почувствовал, что его ведут за руку по чему-то, похожему на булыжную мостовую; шаги отдавались эхом, чувствовался сквозняк, и он заключил, что они шли по какому-то туннелю или сводчатому проходу. После он ощутил, что они вновь оказались на открытом месте; под ногами был тот же старый булыжник, и откуда-то по-прежнему доносился грохот машин. Что же касается Смайта, то он не произносил ни слова и не желал ни слова слышать.
Далее последовала остановка; Крукс понял, что Смайт отпер дверь; они поднялись на две ступеньки, и дверь снова была заперта. Услышав близ уха щелчок, Крукс догадался, что Смайт зажег фонарик.
Затем они прошли по голым доскам в какое-то место, где пахло мылом и свечами, смолой и бензолином; Крукс дважды спотыкался, наступая на что-то, похожее на пустые мешки. После его медленно повели вниз по дощатым ступеням, у подножия которых Смайт наклонился, чтобы открыть что-тоочевидно, люк в полу.
Он повел Крукса вниз через люк, сказав: «Держитесь за мой рукав, эти ступеньки узкие»и Крукс спустился по нескольким каменным ступеням, вздрагивая на каждой, и внизу перестал слышать стук машин.
Затем они углубились в проход, проделанный, по всей видимости, в затвердевшем мергеле, влажный и промозглый, с заметными неровностями под ногами; даже незрячие глаза могли увидеть и ощутить здесь толщу темноты; в конце прохода Смайт снова отпер какую-то дверьочевидно, очень тяжелую: ключ заскрежетал в замке, петли заскрипели. После этого Крукса повели вверх по ступенькам, таким узким, что он задевал за стены по обе стороны от себя; они шли теперь друг за другом.
Ступени, казалось, тянулись бесконечно, все выше и выше, и вскоре Крукс вновь услышал биение и грохот паровых машин, смешанные с гулом генераторов, издававших свою варганную музыку; этот деловитый шум словно усилился, а затем, когда они стали подниматься выше, начал постепенно затихать. Всякий раз, когда они останавливались на площадке или в коридоре, Крукс, тучный и задыхающийся, говорил себе: «Ну, наконец-то», но несколько раз ему пришлось снова подниматься, и он раздумывал: «Может быть, это Тауэр? Мы в какой-то башне, за толстыми стенами». Но он ничего не сказалон впал в состояние полной немоты.
Наконец, идя впереди Смайта по каменному полу коридора, Крукс споткнулся о кучу пыли и мусора и в следующий момент остановился, ударившись о стену.
Эй! сказал он. Что это?
Ответа не было
Прислонившись к стене в ожидании указаний, Крукс внезапно услышал позади себя лязг, как будто захлопнулась массивная дверь, и скрип ключа в ржавом замке. Затем раздался скрежет; по коридору будто протащили какой-то тяжелый предмет, и одновременно Крукс ощутил запах.
Смайт! крикнул он. Мы пришли?
Ответа не было
Крукс услышал, как чиркнула спичка, другая, третья. К этому времени его кости стали такими же холодными, как и окружавшие его камни.
Он вдруг закричал:
Смайт! Я собираюсь снять повязку!
Ответа по-прежнему не было; но несколько мгновений спустя его испуганное сердце вздрогнуло от странного звукане то бормотания, не то лепета, наполовину речитатива, наполовину напева на незнакомом языке. В следующий миг повязка была сорвана с глаз Крукса.
Он увидел светрозовый светпоначалу ослепляюще яркий, и в этом свете он сразу увидел и понял, что находится в заточении. Он стоял в комнате размером примерно четырнадцать на четырнадцать футов, выложенной необработанным камнем; дверной проем шириной в три фута выходил в коридор такой же ширины. Дверь, ведущая в этот коридор, и была ранее заперта; но Крукс все же мог выглянуть наружу, так как в железном полотне двери было прорезано большое фигурное отверстиеготической формы, как и сама дверь; за дверью стоял старинный железный канделябр с семью насаженными на острия свечами; и все они горели выше головы человека, занимая всю ширину коридора.
Крукс понял, что скрежет, который он слышал, был вызван установкой канделябра на предназначенное ему место, а чирканье спичекнеобходимостью зажечь семь свечей; позади и перед каждой из них располагался розовый фарфоровый экран с узором из роздвумя перпендикулярными рядами роз, так что, сгорая и сокращаясь, свечи все равно светили сквозь розы.
Все это он успел заметить за несколько секунд; он также увидел, что на полу лежала открытая сумка, откуда, как он предположил, Смайт достал льняной амикт, усыпанный розами и прикрывавший теперь его плечи; более того, вскоре в сознании Крукса промелькнула мысль, что куча пыли и мусора, о которую он споткнулся, состояла из рассыпавшихся в прах костей и одежды людей, окончивших здесь свои дни; и более того, он заметил, что перед отверстием в двери висел старинный толедский пуньял дамасской стали, и понял, что клинок милосердно предназначался для негоесли он пожелает обратить его на себя. И если он еще сомневался в этомесли питал какие-то надеждыони исчезли, когда он увидел то, что висело на стержне канделябрапрямоугольную табличку из черного дерева или черного мрамора; на ней красным карандашом было нацарапано:
МИННА И ЧЕТВЕРО ДРУГИХ
Но чудовищней всего было другоеи ток крови Крукса застыл при виде ужасной комедии, зрелища Смайта, распевавшего гимны и танцевавшего в своем амикте в ярде позади свечей, словно творя чары «простертых рук, шагов переплетенных» с запрокинутой головой и взором, устремленным в небесаи с пенсне на носу! На каком оккультном халдейском возносил его блеющий и мычащий язык это блеянье Молоху и Ваалу? Крукс знал несколько языков, но этот речитатив не имел ничего общего с какой-либо знакомой ему человеческой речью; и это кривляющееся спутанное фанданго сплетающихся рук и извивающихся бедер, сопровождавшее пениеточно какое-то зачарованное существо неуклонно вращало мельницу танца в стране тарантула: акт колдовства столь же древнего и первобытного, как освещенные факелами оргии Савы и Египта
Просунув шею в отверстие, с глазами, вылезающими из орбит, Крукс шептал этому жуткому танцору:
Смайт, не делайте этого, Смайт
Через три минуты ритуал был завершен; Смайт постоял еще минуту, склонив голову и бормоча что-то себе под нос; затем снял и положил амикт в сумку, поднял и надел шляпу и, не говоря ни слова, ушел, оставив свечи гореть, как на поминках.
Примечания
Печальная участь Саула
Впервые: The Grand Magazine, 1912, февраль, позднее в сб. Here Comes the Lady (1928) и антологии Full Score (1933). Русский пер. Сергея Бархатова (коллективный псевдоним четырех переводчиков) впервые в русском изд. вышеупомянутой антологииКоллекция кошмаров (2017); заново просмотрен для настоящего изд. Издательство приносит глубокую благодарность А. Сорочану за предоставленный текст перевода.
Призрачный корабль
Впервые: Cassells Family Magazine, 1896, сентябрь; позднее в сб. The Pale Ape and Other Pulses (1911).
Колокол Святого Гроба
Рассказ вошел в сб. Here Comes the Lady (1928).
Многие слезы
Рассказ вошел в сб. The Pale Ape and Other Pulses (1911).
Предстоятель Розы
Новелла вошла в сб. Here Comes the Lady (1928).
* * *
Настоящая публикация преследует исключительно культурно-образовательные цели и не предназначена для какого-либо коммерческого воспроизведения и распространения, извлечения прибыли и т. п.
SALAMANDRA P.V.V.
Примечания
1
фатомовФатоманглийское название морской сажени (ок. 1.82 м).
2
Томаса СтаклиТ. Стакли (ок. 15201578) известный английский авантюрист, наемник и пират; сражался во Франции и Ирландии, участвовал в битве при Лепанто (1571) и погиб в битве при Эль-Ксар-эль-Кебире вместе с португальским королем Себастьяном I.