А потом тебе запретили туда приходить, потому что ты украла серебро, не так ли?
Ничего я не крала!Она завопила так, что у меня зазвенело в ушах.
Тогда, может, твой байстрюк?
Она уставилась на меня таким взглядом, что если бы взглядом можно было поджигать, то я превратился бы в горстку пепла. Кадык на её морщинистой гусиной шее летал вверх и вниз.
Никакой он не байстрюк,сказала она странно спокойным голосом.Его отец умер. И он ничего не крал!Она недолго продержалась в этом наигранном спокойствии и опять заорала:Мы бедные, но честные!
Ты оплевала госпожу Пляйс. Прилюдно оскорбила её на улице. Почему?
Потому что она людей обманула! Говорила, что я воровка. А я свои права знаю, и никому не уступлю.
Ты была очень зла на госпожу Эсмеральду, не так ли? И чего ты ей желала? Всего плохого. Или не просто желала?Я схватил сухой сгиб её руки и сжал его так, что она вскрикнула.Может, ты сотворила колдовство? Может, накладывала сглаз?Я усилил хватку, и она скорчилась от боли.Мне забрать тебя на допрос? Хочешь, чтобы я показал тебе инструменты? А может, я прикажу допросить твоего сына? И скажу ему, что он должен страдать за то, что его мать делала людям гадости? Хочешь, чтобы твой ребёнок рыдал в муках, расплачиваясь за твои грехи?
Она упала в обморок. Просто потеряла сознание и упала под стол. Я выругался и отпустил её бессильную руку. Честно говоря, не такой реакции я ожидал, я надеялся, что, возможно, в гневе или в страхе она выкрикнет на слово-другое больше, чем надо. А эта сучка попросту сбежала от разговора. Теперь она лежала, сверкая белками глаз, с застывшим лицом и далеко откинутой назад головой, так далеко, что под мостом её шеи промаршировала бы, наверное, целая армия крыс. Если бы не тот факт, что в этой хибаре, похоже, даже крысы передохли.
Я огляделся вокруг. Нашёл кувшин с отбитой ручкой и заглянул в него. Внутри было немного воды, и я выплеснул её ей в лицо. Губы Марии Грольш судорожно задвигались, а радужки вернулись на положенное им место. У меня не было при себе нюхательных солей, поэтому я заменил лечение пинком в плечо.
Вставай, и хватит тут шутки шутить,приказал я сурово. Она застонала и обратила взгляд в мою сторону.
Умоляю. Не трогайте моего сыночка. Умоляю вас, добрый мастер, не трогайте его...По её иссохшим щекам потекли слёзы.
Вы поглядите, даже такое жалкое создание как она имело какие-то человеческие чувства.
Ты должна мне всё рассказать, Мария,сказал я более ласковым тоном, поскольку понял, что настало время, чтобы горечь побоев и угроз подсластить вежливостью.Ведь я тебе не враг, я лишь желаю раскрыть тайну несчастной смерти твоей соседки. И если ты мне поможешь в этом богоугодном деле, у меня, возможно, найдётся для тебя нечто большее, чем доброе слово.
Постанывая и пыхтя, она поднялась с пола. Присела на край низкого стола, чуткая, словно таракан, который только что чудом спасся от подошвы сапога.
Сколько?Тут же спросила она, а её тёмные глаза заблестели.Сколько вы мне заплатите?
Что ж, как видно, она быстро вернула себе присущую ей наглость. Но это уже было шагом в правильном направлении, поскольку, видимо, она сочла, что знает нечто такое, за что стоило заплатить. Если бы ваш покорный слуга был охотничьей собакой, сейчас он поставил бы уши.
Цена всегда зависит от качества товара,объяснил я.Интересно, что такого ты знаешь, Мария? Может ли это вообще меня заинтересовать? Мне не очень-то верится, что ты узнала что-то кроме бабьих сплетен...Я придал голосу пренебрежительный тон.
О-хо-хо, вы сильно ошибаетесь!воскликнула она.Уж я-то знаю, что за подарочек была эта Пляйсиха.
Почему ты так говоришь?
Сколько дадите? Дайте десять крон, и я всё вам расскажу. Клянусь Богом, вы не пожалеете.Для придания веса этим словам она стукнула кулаком в исхудалую грудь.
Получишь крону, и ни ломаным грошом больше,сказал я твёрдо.А теперь рассказывай.
Она проглотила слюну, её губы зашевелились, как будто она пыталась сдержать готовое сорваться с уст ругательство, после чего вздохнула.
Пусть будет по-вашему, благородный мастер,она снова умильно засюсюкала, и эта умильность показалось мне ещё более отвратительной.Только заплатите мне сразу, чтобы потом не забыть.
Я не хотел препираться с Грольшихой, поэтому вытащил из кошелька крону и бросил ей под ноги. Что ж, если рассказ мне не понравится, я всегда смогу отобрать деньги. Она молниеносно наклонилась, схватила монету и тщательно осмотрела со всех сторон. Я спокойно ждал. Наконец она задрала юбку, зашарила где-то под ней, и я подумал, что она прячет монету в таком месте, в которое я, безусловно, не полезу по собственной воле. Вот ты и потерял крону, бедный Мордимер, подумал я.
Уж я вам теперь всё расскажу.Она уселась поудобнее и сложила руки на коленях.Пляйс ходила за реку, к бабке.
К бабке? То есть к знахарке? И что в этом удивительного? У неё не было детей, вот она и искала любой способ.
Нет-нет-нет.Она замахала тощим пальцем. Я с отвращением заметил, что он увенчан грязным и длинным когтем.Это не так, добрый мастер. Не для того она ходила, чтобы родить ребёнка, а для того, чтобы его не рожать.
Она и так была бесплодна.Я пожал плечами.
Бесплодна,фыркнула она.С тех пор как плод вытравила, может, и бесплодна! Да, да,выкрикнула она.Я это точно знаю! Вытравила!
Враньё,буркнул я, потому что знал, что в маленьких городках люди живут подобными историями, и чаще всего в них мало правды. Кстати, в крупных городах дела обстоят аналогичным образом, только тем и объектов для обсуждения там побольше.
Я знаю об этом от самой бабки!
А ты зачем к ней ходила? Какие у тебя дела со знахаркой?Тут же подозрительно спросил я.
Она сгорбилась и опустила глаза.
Она мне травы давала, чтобы у меня кости меньше ломило, потому что у меня на каждую бурю, на каждый дождь, каждый...
Заткнись!Рявкнул я, поскольку нытьё женщины выводило меня из равновесия.Скажи лучше, где эта бабка живёт. Где за рекой?
Живёт? Жила, а не живёт!Её плечи затряслись от смеха.Скоро будет пять лет, как господа инквизиторы её сожгли.
Вот тебе и здрасте, мысленно вздохнул я, потому что в этом месте след обрывался. Я ещё хотел спросить, за что её сожгли, но потом махнул на это рукой. Разве важно за что? Важно то, что она уже ничего не расскажет мне ни об Эсмеральде, ни о других своих делах.
Её сожгли здесь?
Ну да, здесь.Она покачала головой.Зрелище было на заглядение. Бабку поставили на рынке, приковали за руку цепью к железному столбу, вокруг навалили дров и подожгли. А бабка, хоть и старая, так бегала, так бегала,Грольш весело фыркнула,будто её пять чертей гнали. Но всё-таки, наконец, испеклась.
Этот вид казни, о котором она рассказывала, на самом деле иногда применялся, чаще всего в случае нераскаявшихся еретиков, колдунов или ведьм, которые даже перед лицом неминуемой смерти и мучений не хотели примириться с Господом Богом и Церковью. При использовании достаточно длинной цепи и умело подложенных дровах осуждённый мог мучиться добрых несколько часов, что, как я знал, всегда доставляло немало радости собравшейся толпе. Те, кто был поумнее, сразу сам шёл в пламя, чтобы не продлевать свои страдания. Но для того, чтобы это сделать, нужно было обладать сильным духом, потому что слабая человеческая природа обычно дрожит перед самоуничтожением. Впрочем, осуждённые часто до самого конца питали надежду на спасение. Крепко стоящие на земле реалисты надеялись, что начнётся сильный дождь и казнь отложат, в то время как мечтательные идеалисты верили, что из преисподней извергнется дьявол и унесёт их в своё царство. Дождь иногда действительно нарушал ход экзекуции, но о явлении демонов я, однако, ни разу не слышал.
А у городского советника Бёмиша от смеха над этой носящейся возле столба бабкой аж что-то внутри оборвалось. И он на следующий день скончался,добавила Грольш, после чего сделала грустную мину.
Чёрт с ним,буркнул я.Ты мне тут не рассказывай о бабке и её истории. Знаешь кого-то, кто может подтвердить, что ты говоришь правду? Что Эсмеральда Пляйс убила нерождённого ребёнка?
Что это за ребёнок, когда он ещё сидит в животе?Возмутилась она.Избавиться от такого это всё равно как ноготь отстричь... Вот!Она опять покачала своим длинным когтем.
Я не выдержал и схватил её за космы, после чего приложил её головой об столешницу. Не слишком сильно, чтобы она снова не упала в обморок, и достаточно осторожно, чтобы случайно её не убить. По крайней мере, пока я не задам ещё несколько вопросов. Потом пусть себе подыхает...
Это человек, ведьма!Рявкнул я.В животе или не в животе, но это маленький человек! И его жизнь принадлежит Богу, а не людям.
Я отпустил её и стряхнул с руки клочья волос, которые остались у меня между пальцами. Грольш соскользнула со стола и отползла от меня на безопасное расстояние, а затем скорчилась у стены. Опять бдительная, как испуганная крыса, и, по-видимому, злая, поскольку через минуту она забыла об этой бдительности. Я знал, что мой поступок не имел смысла, потому что существам, подобным Марии Грольш, не вбить в голову любви к живым существам ни добротой, ни насилием. Ба, если бы людей можно было склонить к благородным чувствам кулаком или пинком, как быстро мир исполнился бы счастья!
Повторяю: кто ещё может рассказать мне о госпоже Пляйс? Может, твой сын, а?Я уже нашёл её слабое место и не замелил по нему ударить.
Нет, нет, не мой сын! Что он знает!Выкрикнула она.Найдите Маргариту, служанку Пляйсов,добавила она уже более спокойным тоном.Эта бешеная сука знает всё о делах своей госпожи.
Маргарита. Хорошо. Где её найти?
А чёрт её знает.Она скривилась.Наверное, трахается с каким-нибудь своим хахалем, ведьма проклятая.
Почему ты называешь её ведьмой?
С-сами увидите,прошипела она.Сами убедитесь.
Что ж, Грольш не пылала чрезмерной симпатией к служанке Пляйсов, и ваш покорный слуга собирался выяснить, почему это так. Возможно, во всём, что происходило вокруг брака Роберта, не было ни преступлений, ни колдовства, но, безусловно, было в изобилии человеческой злобы и ненависти. И довольно солидная щепоть тайны.
Женщина на втором этаже, которая на время неприятного разговора с Марией Грольш дала нам немного передохнуть от своих стонов, разоралась снова.
Что у тебя за соседи?Спросил я.Почему эта грымза рвёт глотку столь неприятным образом?
Она рожает со вчерашнего дня и не может родить,ответила она через некоторое время.А ни на бабку, ни на врача не имеет ни гроша. Вот ей только кричать и осталось.Она скривила губы в ехидной улыбке.Так оно получается, когда бесстыдно распродаёшь свою добродетель абы кому и остаёшься одна с пузом.
По-видимому, она была чрезвычайно рада несчастьям другого человека.
Я молча вышел за порог. Вой, доносящийся со второго этажа, стал ещё громче и ещё отчаяннее. Я покачал головой, недовольный своей слабостью, заставляющей меня вмешаться в дела посторонних людей, и повернулся к Грольшихе, которая ещё не успела закрыть дверь.
Ты знаешь, где поблизости живёт медик? Веди к нему живо, не то погоню тебя палкой.
Она пробормотала что-то, что я расслышал как: «Вы поглядите на него, палкой он погонит», но поскольку при этом она быстро выбежала из квартиры, я подумал, что могу простить ей это ворчание, лишь бы только она довела меня до места.
* * *
Медик был одет только в грязный длинный халат, из-под которого торчали бледные, густо заросшие икры. На его ногах были тапочки, один чёрный, второй зелёный. Когда он открыл дверь, из-за его спины пахнуло запахом медикаментов.
Что там?Рявкнул он, морщась при виде нас.
Мордимер Маддердин, инквизитор,представился я, с немалым удовлетворением наблюдая, как гнев, исказивший лицо медика, превращается в страх, а затем растворяется в подхалимской улыбке.
Чем я могу служить достойному мастеру Святого Официума?Он почти согнулся в дугу, произнося эти слова.
Собирайтесь,приказал я, и с лица мужчины отхлынула кровь.
Я... я что, арестован?
А что, есть причины, по которым я должен вас арестовать?Я посмотрел ему прямо в глаза, и он немедленно отвёл взгляд.
Нет... Откуда... С чего бы это...
Мне нужен ваш талант, а не вы сами,объяснил я.Вы будете принимать роды.
Роды?Он явно оторопел, ибо, со всей уверенностью, не этого он ожидал от визита инквизитора.
Да, роды. Это такая короткая промежуточная стадия между беременностью и ребёнком.Я покачал головой.Ладно, собирайте инструменты и идём. Только быстро, человече, быстро!
Он действительно собрался довольно быстро, и не прошло и трёх молитв, как мы уже стояли на пороге хибары, в которой страдала рожающая женщина.
Куда вы меня привели?Лицо медика скривилось от неизмеримого отвращения.Ведь здесь живут худшие отбросы, здесь...
Мы бедные, но честные!Гаркнула за моей спиной возмущённая Грольшиха.
Мужчина, который уже вообще забыл о существовании женщины, аж подскочил от испуга, и, признаюсь, у меня тоже нервно дёрнулась бровь, когда я услышал этот визгливый голос.
Вот видите? Бедные, но честные.Я хлопнул медика по плечу.Ну, идём, идём...
Когда мы открыли дверь, ведущую в комнату роженицы, женщина уже не кричала, а только хрипло стонала. Я не ожидал, что она будет настолько молода (ей было не более четырнадцати лет), а длительное страдание сделало её бледное лицо почти прозрачным. Рядом с тюфяком, на котором она лежала, притулилась какая-то сгорбленная старушка. Я посмотрел в её затуманенные алкоголем глаза и приказал Грольшихе выставить старуху за порог.
Девушка смотрела на нас полным скорби взглядом, в котором не было не только надежды, но даже интереса. Как видно, боль, усталость и чувство безнадёжности уже оставили на ней свой отпечаток.
Медик снял с роженицы одеяло, которым она была накрыта, ощупал ей в живот (как мне показалось, не особо стараясь аккуратничать), и выругался.
Вы упросили меня в последнюю минуту,буркнул он.Ещё час-два без помощи, и она умрёт.
Я оставил без комментариев тот факт, что и речи не шло ни о каком упрашивании, поскольку момент не казался мне подходящим, чтобы спорить с врачом о значении конкретных слов.
А вы знаете, что делать?Только и спросил я.
Хороший медик всегда знает, что делать,ответил он надменным тоном.Это неблагодарные пациенты иногда умирают, не ценя наших усилий.
И снова я позволил себе не комментировать это нахальное заявление. Я всегда знал, что врачи относятся к весьма закрытому цеху, и это кружило им головы намного быстрее, чем другим людям. От этой болезни было одно хорошее средство, и называлось оно кнут. Но не всегда можно было его применить.
Поскольку вы инквизитор, вы, вероятно, имеете некое представление о функционировании человеческого организма,заметил он, когда приказал Грольшихе принести ведро горячей воды.
Некоторое,скромно признался я, хотя обучение в преславной Академии Инквизиториума давало мне право использовать гораздо более сильные термины.
Очень хорошо. Вы будете ассистировать мне во время операции, поскольку дело обещает быть сложным.
Да вы с ума сошли.Я пожал плечами.
Как хотите, но без помощи я не ручаюсь за жизнь ни этой женщины, ни ребёнка.
А что, в этом чёртовом городе нет другой повитухи?!
Пока мы за ней пошлём, девушка умрёт. И так чудо, что она пережила ночь. Скажу вам, мастер,он уставился на меня с серьёзной миной,что меня не перестаёт поражать сила человеческого организма и исходящая из человека воля к выживанию, проявляющаяся в преодолении самых больших неприятностей.
Я кивнул. Да, с подобным тезисом я легко мог согласиться. Каждый, кто участвовал в инквизиторских дознаниях, мог убедиться, что многие допрашиваемые отчаянно цеплялись за жалкие обрывки жизни, которые им оставались. Чаще всего вопреки здравому смыслу, ибо для многих из них смерть была спасением.
Раз надо, значит надо,проворчал я.
Инквизиторы привычны к виду крови и человеческих страданий, а чтобы мы могли эффективно выполнять нашу работу, мы должны превратить сердце в твёрдый валун. Тем не менее, никто не мог подготовить меня к участию в таинстве рождения, где среди крови и крика зарождалась новая жизнь. И когда, уже после всего (а это было нелегко, любезные мои, о нет), я посмотрел на красное лицо новорождённого, я подумал, каким удивительным образом Бог укладывает человеческие судьбы. Вот я, инквизитор, стоял с руками, красными от крови, в комнате, где до недавнего времени вибрировал ужасающий крик боли, и не только никому не причинил вреда, но и вдобавок мог себя поздравить, что причастен к спасению двух человеческих существ. Правда, учитывая измождённое состояние матери, как физическое, так и духовное, трудно было сказать, не оказал ли я им таким образом медвежью услугу... Но дальнейшая судьба этих двоих уже находилась в руках Господа, а не в моих. Сейчас молодая мать спала мёртвым сном, а новорождённый присосался к её груди.