Господин Пляйс...
Я сказал: убирайтесь!Он встал с постели, и я увидел, как он сжимает руки в кулаки.
Конечно, я справился бы с ним, даже если бы мне привязали правую руку к левой ноге, но ведь я пришёл сюда не для того, чтобы с ним драться. Красиво бы это выглядело в глазах посторонних людей! Поэтому я постучал в дверь, и когда их открыли снаружи, вышел не попрощавшись. Меня действительно удивило то, что я услышал от Пляйса, тем более что его возмущение звучало искренне, а изумление выглядело непритворным. Если же это была лишь искусная игра, то почему он решил играть именно сейчас, когда следствием этой забавы окажется ни больше, ни меньше, как потеря жизни? Ему было стыдно? Он боялся, что люди будут его высмеивать? Ведь он был достаточно богат, чтобы укрыться от злых языков на другом конце Империи. А может, он считал, что должен понести наказание за преступление, и намеренно не искал для себя никаких оправданий? Сам себя уже обвинил и осудил, ибо не мог перестать любить свою жену, несмотря на то, что она оказалась его злейшим врагом? А может, я имел дело со случаем амнезии? Обманутый муж убивает жену-отравительницу, но шок, вызванный её смертью, отнимает у него память о причинах преступления? Могла ли возникнуть такая ситуация? Кто знает, в конце концов, человеческий разум подобен бездонной пропасти, и никто не может похвастаться, что достиг самого её дна, хотя кто-кто, а мы, инквизиторы, всегда были ближе всех к совершению этого подвига.
К сожалению, существовала и другая возможность, а именно та, что Роберт Пляйс говорил правду. Он ничего не знал о преступных намерениях жены и убил её независимо от них. Приходилось задать себе вопрос: если не из-за них, то из-за чего? И в этом случае я опять возвращался к тому, с чего начал.
* * *
Я возвращался в дом Грюннов, терзаясь раздумьями, и надеялся, что в комфорте своей комнаты я смогу привести мысли в порядок. Но жизнь снова сумела меня удивить. Оказалось, что где-где, но в доме мастера-красильщика я не найду покоя.
Дверь открыла заплаканная служанка. У неё были красные щёки и глаза, узкие, словно щёлочки. Я почувствовал от неё столь сильный запах алкоголя, что чуть не упал с порога.
Боже мой, Боже мой, что делается...поприветствовала она меня жалобными всхлипываниями.
Если твои хозяева уволили тебя за пьянство, то я на их стороне,проворчал я.
Мастер, может, вы сможете чем-то помочь, ведь если не вы, то кто... О, пресвятая Богородица, что случилось, какая трагедия, Боже мой...
Поскольку она всё это время загораживала мне проход, я отодвинул её и проскользнул внутрь. Я уже хотел начать расспрашивать, что произошло в этом доме (я надеялся, что служанка, несмотря на достойное сожаления состояние, ещё способна формулировать простейшие мысли), когда я услышал грохот переворачиваемой мебели, крики и проклятия. А потом стоны избиваемого человека. Я мгновенно бросился в ту сторону, откуда долетали эти тревожные звуки, толкнул полуоткрытую дверь и заглянул в комнату. У стены сидел Эрих Грюнн, а его руки и ноги были привязаны верёвками к поручням и ножкам кресла. Над моим хозяином стояли двое крепких мужчин и немилосердно били его кулаками. Грюнн не имел возможности защищаться, так что он только пытался спрятать голову между плеч. Он не кричал, не отбивался, а лишь глухо стонал, когда какой-нибудь из тяжёлых ударов попадал в затылок. Я решил, что изгнание и наказание нападавших могут стать хорошим способом поблагодарить за гостеприимство. Поэтому я без предупреждения ринулся на мужчин, издевающихся над мастером-красильщиком. Они были так заняты кровавой работой, что даже не поняли, что в комнате появился кто-то кроме них самих и их жертвы. Первого из нападавших я с разбега оттолкнул к стене, второго ударил в челюсть так сильно, что он сел на пол. Краем глаза я заметил, что первый уже поднимается, поэтому я повернулся к нему и выхватил стилет из-за голенища.
Остановитесь, ради Бога! Оставьте их, мастер инквизитор!Закричал Грюнн.
Я посмотрел на него. Он сильно наклонился вперёд, так, что казалось, что его напряжённые мышцы порвут постромки. Лицо его было опухшим и красным от крови, однако голос его звучал уверенно и решительно. Я послушно спрятал кинжал обратно за голенище сапога, но при этом держал этих двоих в поле зрения. Мои противники тоже успокоились. Младший бросил табурет, который он держал за ножку, словно какую-то бесформенную булаву, а старший со вздохом засунул нож в ножны на поясе.
Не удивляйтесь моему изумлению, ибо редко случается так, чтобы человек, привязанный к стулу, защищал бьющих его мучителей,сказал я, всё ещё меряя недоверчивым взглядом присутствующих в комнате.
Грюнн сплюнул кровавую слюну.
Развяжите меня, и мы поговорим.
Нет!Заорал один из мужчин.Кровь Господня, нет!
А почему?Повернулся я в его сторону.
Этот висельник чуть не убил Михаила. Собственного сына. Свет ещё не видел такого преступления!
Я отдавал себе отчёт, что свет видел и такие вещи, и похуже, но невольно кивнул ему.
Знаете что, господин Грюнн, я вас пока не развяжу. Может, так будет лучше для всех, включая вас самого,сказал я, внимательно глядя на него.А вы кто такие, господа?Я отвернулся от изуродованного лица мастера-красильщика.
Это братья Элизы, то есть мои зятья. Ради Господней любви!Внезапно заскулил он.Дайте мне посмотреть, что с моим сыном!
Младший брат Элизы смерил Грюнна полным ненависти взглядом.
С ним всё в порядке, мерзавец,прошипел он.И даст Бог, мы устроим так, чтобы ты его никогда больше пальцем не тронул.
Погодите. Пока никто никого не будет трогать ни пальцем, ни чем другим. По крайней мере, пока я не узнаю, что происходит. Вы можете рассказать мне, что здесь случилось, и почему вы так избили собственного зятя?
Ну, я расскажу,сказал старший из братьев, после чего подвигал челюстью и поморщился, как видно, мой удар оказался болезненным.Потому что это я спас ребёнка из рук этого проклятого Ирода, чтоб его земля не носила.
Оставим при себе изящные обороты,попросил я,и перейдём к сути, господа.
Мужчина запыхтел, видимо, ища время, чтобы успокоиться и собраться с мыслями.
Вы видели бочки со смолой во дворе, не так ли? Третий день уже стоят.
Видел.
Вот именно. Вот именно!Он погрозил Грюнну кулаком.Ты дьявол во плоти!
Господин... господин, как вас там зовут, к делу, пожалуйста.
Дитрих Вейген,сказал он.Так меня зовут. А это мой брат Василий. Лизка из дома Вейгенов, и даст Бог, скоро снова будет Вейген, когда этого мерзавца...
Господин Вейген!
Что? А, к делу? Ну к делу так к делу. В общем, возвращаюсь я домой, и тут вижу, как этот Вельзевул во плоти хватает малыша и собирается утопить его в кипящей смоле. Я едва успел добежать, подбил ему ноги, а ребёнок, Иисус Мария! Ребёнка я схватил над самым краем. Ещё локоть, и он бы пропал, Господи Боже!Он размашисто перекрестился.
Так и было,подтвердил младший из братьев, ударив кулаком в грудь.Клянусь жизнью и бессмертной душой, что так и было.
Ну что ж, господин Грюнн, против вас были выдвинуты серьёзные обвинения.Я посмотрел на мастера-красильщика, который сидел с пасмурным лицом, ожесточённым и полным застывшей боли.Есть ли вам что сказать до того, как вы будете переданы властям?
Слава Богу, слава Богу,только и сказал он, и его лицо слегка прояснилось.
Ах ты!Василий Вейген дёрнулся в сторону зятя, но я успел остановить его прежде, чем он смог добраться до намеченной жертвы.
Господин Вейген, держите себя в руках,попросил я.Там, куда он отправится, его отделают лучше, чем вы могли бы мечтать. Конечно, если это правда. А это правда, господин Грюнн?Я подошёл и встал рядом со связанным мужчиной. Я склонился над ним так, что моё лицо оказалась напротив его лица.Вы изволите мне ответить? Вы хотели убить своего сына? Вашу кровь от крови и кость от кости?
Никогда!Захрипел он.Никогда!
Зачем вашим зятьям ложно вас обвинять? Скажите мне. Они лгут?
Он молчал и только тяжело и болезненно дышал.
Они лгут?Повторил я вопрос.
Нет.Он потряс головой.Не врут.
Я выпрямился.
Господа Вейген, сообщите властям, и пусть стража заберёт вашего шурина. Ибо его жизнь больше не в ваших руках и не в моих, но в руках суда.
Инквизитор!Прохрипел он.Во имя мести Господней, инквизитор, дайте мне исповедаться!
Я изумлённо уставился на него.
Я не священник, господин Грюнн.
Умоляю вас. Прикажите им выйти.Движением подбородка он показал на зятьёв.
Я ненадолго задумался.
Будьте любезны, господа, оставьте нас одних,попросил я.
Младший из мужчин что-то неприязненно проворчал, но старший потянул его за руку. Они вышли, закрыв за собой дверь.
Слушаю вас, господин Грюнн.
Вы должны мне поверить.Он посмотрел мне прямо в глаза.Своего сына я люблю больше жизни. Если бы я должен был умереть, чтобы спасти его, я бы сделал это с песней на устах. С радостью, что не он должен умереть, а я.
Трудно поверить этим словам, учитывая сегодняшние события. Разве что у вас особый способ проявлять любовь.
Из глаз Грюнна хлынули слёзы. Настоящий водопад. Это выглядело странно, учитывая, что передо мной сидел твёрдый, суровый человек, который, вероятно, в жизни многое повидал, и которому повезло многое вырвать у этой жизни клыками и когтями.
Не знаю, не знаю... Если бы я только мог... Не знаю, как это могло случиться. Клянусь вам.Он поднял на меня полные слёз глаза.Я не был собой. В эту минуту что-то чужое, страшное... будто... Сам не знаю...
В этот момент мне вспомнились слова Роберта Пляйса, которые он произнёс при первой встрече, когда описывал чувство, которое он испытал непосредственно перед убийством жены.
Вы увидели вашего сына... иначе?Тихо спросил я.
Боже мой, вы понимаете,тоже прошептал он.Именно так и было. Я увидел, что он бежит ко мне, такой счастливый и смеющийся, и кричит: «Папа, папа», а я тогда... тогда...
Ого, откуда мне знакомо подобное заикание?
...а я тогда... Нет, не я... Как будто кто-то внутри меня... кто-то чужой подумал: с чего ты так веселишься, что ты такой радостный, ты, маленький... Боже мой...Он опять заплакал, и на этот раз он рыдал так жалобно, что мне стало его жаль.
Ну-ну, господин Грюнн, продолжайте.
Меня в детстве и били, и загружали работой, ни одной ночи я не спал без синяков, от голода иногда собственные руки грыз.Он замолчал, как видно, задумавшись о своём несчастном детстве.А у моего сына только ангельского пуха нет. Если бы кто-то поднял на него руку, я сам, клянусь Богом, эту руку отрубил бы.
Я слушал спокойно, несмотря на то, что вывод, казалось, не имел ничего общего с сегодняшними событиями. Но я догадывался, к чему клонит Грюнн.
И когда я увидел его, знаете, беззаботного, не знавшего печалей, я подумал: а что ты знаешь о жизни, о несчастье? И он мне показался таким...
Отвратительным и достойным наказания,добавил я.
Он склонил голову.
Вы понимаете. Вы всё понимаете... Слава Богу, Дитрих свалил меня и отнял моего сыночка... Моего ангелочка...
Я не сдержался и похлопал его по спине, потому что его печаль была действительно огромна, а в тот момент я уже имел твёрдые основания утверждать, что его вина (если вообще можно было в данном случае говорить о вине), вероятнее всего, не была умышленной.
Что теперь будет, господин Маддердин, что теперь будет?Он посмотрел на меня налитыми кровью полными слёз глазами.
Я вас развяжу,ответил я.И, надеюсь, вам не придёт в голову никаких глупостей. Я постараюсь вам помочь, но вы должны меня слушать. Понимаете?
Как не понять.Он глубоко вздохнул.Только скажите: что теперь будет?
Для вас, безусловно, будет лучше, если вы уберётесь с глаз вашей жены и зятьёв. Не пытайтесь приблизиться к своему сыну, потому что тогда они вас убьют, и их будет трудно за это винить. Понимаете?
Как не понять,повторил он глухо.
Проведите несколько ночей у какого-нибудь знакомого или на постоялом дворе, и лучше вообще не выходите на улицу. Спокойно подождите, пока я не разберусь в этом деле.
А Михалек? Ему ничего не грозит?
Я на секунду заколебался.
Мне кажется, что нет,сказал я.Уже случилось всё, что могло случиться. Но скажу вам честно: голову на отсечение не дам. Только не обольщайтесь тем, что сможете его защитить,добавил я уже резким тоном.Потому что, уверяю вас, во всём мире нет человека, чья компания больше угрожает ему, чем ваша!
Я... я ничего не понимаю. Почему вы так говорите?
Я наклонился, вытащил нож и перерезал верёвки, связывающие Грюнна, сначала на ногах, потом на руках. Он с облегчением вздохнул и начал спокойно разминать суставы. Я знал, что он ждёт ответа.
Почему я так говорю? Поверьте, я не желаю вам зла, но вы бы не поняли моих объяснений. Если Бог даст, я скоро закончу дело, и вы вернётесь в лоно семьи.
Он повернулся в мою сторону. Его правая щека уже раздулась так, что из-за отёка был виден только зрачок.
А кто меня примет?Спросил он таким жалобным голосом, что я не хотел верить, что он вышел из гортани этого сурового человека.
Тем не менее, я не собирался утешать мастера-красильщика пустыми словами, потому что ни я не был умелой нянькой, ни ему не было пользы от лжи или писанных на песке уверений.
Сейчас никто,ответил я честно.И неизвестно, произойдёт ли это когда-нибудь. Но уверяю вас, однако, что надежда есть.
Говоря эти слова, я действительно верил, что для него есть надежда. И, следовательно, есть также надежда, что блеск инквизиторской мудрости осветит тёмные тайны, которые окутали город Виттлих.
Убедить братьев Вейген не причинять вреда зятю и даже не сообщать властям о его поступке оказалось нелёгкой задачей.
Этот негодяй вас купил!Заорал младший и обвиняюще наставил на меня указательный палец, когда я уже сказал им, что собираюсь отпустить Эриха на свободу.
Господин Вейген,сказал я спокойно,я понимаю ваше раздражение, сожаление или разочарование, но уверяю вас, что ещё несколько подобных слов, и вы, а не ваш зять, окажетесь в камере.
Старший из братьев успокаивающе похлопал Василия по плечу, потом зашептал что-то ему в ухо, и наконец отстранился с суровым лицом. Василий явно раскис после этой нотации.
Мастер инквизитор, мы доверяем вам и вашему опыту,заявил Дитрих Вейген.Хотя и не скажу, чтобы мы делали это с лёгким сердцем. Но я предупреждаю вас, что даже сила инквизиторского убеждения не остановит нас от убийства этого злодея, если он будет отираться рядом с домом.
Он обещал мне, что оставит вас в покое,ответил я.И позвольте мне заметить, что это дом Грюнна, а не ваш или вашей сестры. Или я ошибаюсь в этом отношении?
По внезапно покрасневшим щекам Дитриха я понял, что нет, я не ошибся.
Это наша сестра. Наш племянник,буркнул младший из братьев.Мы должны о них заботиться. Охранять их от этого злодея.
Поверьте, мы беспокоимся не об имуществе,сказал старший примирительным тоном,а о безопасности нашей семьи. Мы не заримся на чужое, но чтобы навредить Элизе или малышу Эрих должен будет перешагнуть через наши трупы.
Вот именно!Василий с размаху стукнул кулаком об кулак.
Он такой милый мальчик, его Михаил. А на отца похож как две капли воды,добавил искренне опечаленным голосом Дитрих.Скажите сами, как этот проклятый ублюдок мог причинить такой ужасный вред ребёнку?
Вреда он, вроде, не причинил, ибо Бог милостиво направил вашу руку и остановил его смертоносное намерение. Разве нет?
Вроде как да. Но вы полагаете, что малышу будет легко жить с мыслью, что родной отец хотел его утопить в кипящей смоле?
Я покачал головой.
Господин Вейген, если вы, его мать и служанка не проболтаетесь, то и ребёнок ничего не узнает. Он скоро забудет, что произошло, и если вы вдобавок скажете, что это была такая игра, в борьбу или догоняшки...
Как это?!Выкрикнул Василий.Мы всё расскажем, пусть весь город...
Позор падёт и на вас,прервал я его.А над сыном вашей сестры будут смеяться, ложно сочувствовать ему, злословить за спиной. Или в этом заключается ваша забота о семье, чтобы обречь ребёнка на подобные страдания?
Но...
Молчи, дурак!Приказал Дитрих брату.Святая правда, господин инквизитор.Он повернулся в мою сторону и посмотрел серьёзным взглядом.Нам не нужно ни огласки, ни издевательств над Михалеком. Мы будем молчать, и Элизе прикажем то же самое. А Хельга...
Это служанка,Тут же пояснил младший.