Не понимаешь, Папус закончил есть. Вообще я этих дел между магами и Церковью не понимаю. Сплошные интриги. Неровен часзапылают костры. Инквизиция нас терпит только потому, что мы, малефики, пока избавляем Эвиал от неупокоенности. Но и у них сейчас имеется свой способ
Мы с тобой уже говорили на эту тему, мальчик мой, отмахнулся Азраил от нежелательной темы как от назойливой мухи. Даже слышать об этом не желаю. У них свои методы, у нассвои. Лучше сходи проведай Трубадура и сэра Ательстана.
Да, учитель, Папус вздохнул и с видом приговорённого к эшафоту побрёл в конюшню.
Конюшня при «Дикой орхидее» ни чем не отличалась от конюшни при «Пивной бочке». Ослик и конь выглядели вполне довольными, поэтому Папус с чистой совестью решил прогуляться по городу. Здесь он не встретил ничего необычного, кроме обилия серого цвета. И дело было, отнюдь, не в наступившей осени, а в том, что населённый пункт сей был буквально оккупирован инквизиторами и экзекуторами. Странно было это, даже если учесть, что наличие поста Инквизиции было объявлено обязательным для каждого мало-мальски развитого городишки. То ли город этот был просто развит не в меру, что инквизиторов здесь развелось выше башни, то ли был он объявлен местом паломничества.
Плюнув не всё это, Папус продолжал неспешно прогуливаться, стараясь не обращать внимания на косые взгляды серых.
«Нравлюсь я им, что ли, подумал он. Мимо прошла ещё одна парочка, также одарившая Папуса недвусмысленным взглядом. А эти двое, похоже, просто ищут третьего нелишнего. Носы уж больно у них красные».
Но, просто нельзя было не обратить внимания на то, что все инквизиторы и экзекуторы двигались в одном направлении. Папус решил проследить. Он свернул в какой-то переулок. Тихонько как это делает котяра, забравшийся в хозяйский погреб со сметаной, он стал следовать за ними обходными путями. Инквизиторы шли по главной улице, в то время как Папус старался не отставать от них, пытаясь не заблудиться между домами. Выглядывая каждый раз из-за угла, Папус видел только серые спины и головы в капюшонах. Пару раз кое-кто из них оборачивался, но к тому времени юноша успевал спрятаться.
Наконец, вся процессия, а иначе это массовое сборище назвать было нельзя, выстроилась на одной тропиночке, ведущей куда-то за пределы города.
«Откуси мне уши зомби, если я не догадался, куда они идут, решил Папус, продолжая двигаться, но уже от дерева к дереву. За одним из кустов орешника Папус, остановился, так как встала и сама процессия. Так и есть», в щель между серыми спинами Папус разглядел традиционную оградку с изображением символа Спасителя. Они пришли на кладбище.
Следить дальше не было возможности. Инквизиторов собралось столько, что казалось, будто природа утратила свои прочие цвета, кроме серого. Как не терзало его любопытство, Папус всё же осторожно, как и всегда, стараясь не шелестеть опавшей листвой, стал пробираться в обратную сторону.
Как только он добрался до города, а тамдо «Дикой орхидеи», то первое, что он увидел, был его учитель в компании той самой юной блудницы, что заглядывала к ним накануне. Они мило болтали. При чём девица вполне комфортно устроилась на коленях Азраила. Челюсть Папуса отвисла, а ноги направились к стойке, где и сидели учитель с блудницей.
А, Папус, ты вернулся, подмигнул старый некромант ученику. Долго же ты ходил. Не думал, что ты находишь приятным осмотр конюшен. Или тебе просто нравиться общаться с Трубадуром? А может с сэром Ательстаном? Хе-хе!
Учитель промямлил Папус.
Да, кстати, Берта, познакомься: Это Папус, мой ученик. Папус, это Берта, моя новая знакомая.
А кто такие сэр Ательстан и Трубадур? приподняла кокетливо бровь Берта.
Это наши конь и ослик соответственно, ответил ей Азраил. Тебе стоит непременно с ними познакомиться.
Ой, наигранно вздрогнула Берта. Я совсем с вами засиделась, мне пора работать. Иначе хозяин меня уволит, и я окажусь на улице.
Похоже, вздохнул Азраил, как только Берта ушла, она не в восторге от людей, находящих удовольствие в общении с животными. Или она просто не любит стариков, таких, как я.
Учитель, простите, но что это значит? Папус пребывал в полнейшем смущении, как кузнец перед куском тестапросто не знал, что нужно делать и говорить.
Это называется сбор информации без привлечения излишнего внимания. Заговорщицкий тон учителя, однако, не добавил ясности. Видя это, Азраил пояснил:Вместо того, что бы ползать тенью за инквизиторами, как это делал тыда-да, я знаюя предпочитаю опросить сначала местное население. А вот если уж тогда ничего не узнаешь, можно и пошпионить.
И что же вы узнали, учитель? сдался Папус.
То же самое, что и ты. Не смотри на меня так, я не умею читать мыслей, но я вижу по твоему лицу, что много ты там, на кладбищеа ведь ты туда бегал? не узнал. Берта изволила мне любезно рассказать, что святые отцы и братья регулярно собираются на погосте и творят там свои молитвы. Что это за молитвы, она не знает. Да и никто не знает. Завеса тайны плотная, ну просто как стопа половинчика.
Так что будем делать дальше? Продолжать соблюдать, как Вы это говорите, нейтралитет?
На сей раз и не подумаю. Азраил огляделся. Он явно опасался, что за ними могли следить. Собирайся. Сегодня ночью мы отправимся на кладбище. Инквизиторы ходят туда исключительно в дневное время суток.
И Трубадура возьмём?
И Трубадура возьмём.
До наступления ночи оставалось ещё добрых девять часов. Следовало использовать это время с пользой. Папус решил пробежаться быстренько по своим конспектам по некромантии. Он достал из своей заплечной сумки тетрадь в чёрном кожаном переплёте.
«Ох уж этот чёрный цвет, сокрушался юноша. Хорошо хоть кожахряка, а не человека».
Перелистывая одну прочитанную страницу за другой, Папус наткнулся на позабытый было материал. Он был знаком, но всё время до этого момента он никак не выдавал какой бы то ни было своей странности. И Папус просто пропускал его мимо глаз. На слегка пожелтевшем листе пергамента описывалось альтернативное (наверное, так бы сказал учитель) жертвоприношение. Даже не жертвоприношение вовсе. Без крови. Но оно от этого почему-то не показалось Папусу гуманнее.
Рисунок красными чернилами, имитирующими кровь, (атрибутика, ничего не поделаешь) изображал младенца в совсем уж непотребной обстановке. Он был окружён людьми в рясах, в их руках было что-то отдалённо напоминавшее погремушки, которые матери подвешивают к яслям. Младенец возлежал на каменном ложе. Из глаз его текли слёзы. При этом от него во все стороны отходило схематическое изображение эманаций энергии. Подписей не было. Видимо тот, кто одолжил Папусу эту тетрадь, от души надеялся никогда ничего подобного не использовать. А рисунок был сделан просто так. Папус обратил внимание на технику исполнения схемы. Здесь явно чувствовалась рука мастера. И не только мастер некромантии, но мастера рисунка. Папус пригляделся к остальным схемам. Они к его удивлению красотой не страдали. Так, сделаны для формы. Простые и понятные. Присмотревшись ещё лучше, Папус обнаружил, что лист с изображением плачущего младенца был просто-напросто вшит в тетрадь. То есть, решил Папус, его откровенно спёрли у кого-то ещё.
Папус сразу же вспомнил свой сон. Ритуал, изображённый на схеме чем-то напоминал ему то, что он увидел в приснившейся ему ночью церквушке. Юноша встряхнул головой.
Учитель пока ещё не пришёл. Сказал, что пойдёт прогуляется. Попробует выяснить что-нибудь ещё.
Папус взглянул на рисунок ещё раз. Ничего не понятно. Энергия, исходящая от младенца. Эманации страха? Мучений? Боли? Может, просто отсутствие матери? И эти его слёзы Крупные. Очень крупные. Слишком крупные.
Папус отложил тетрадь. Всё равно он превосходно владел материалом, который, по его представлению, мог бы понадобиться в ночной прогулке по погосту некроманту, использовавшему вместо магии своё клинок. Для прогулки под луной.
Романтика, забери меня Великая Шёстёрка, усмехнулся Папус. Только чёрная романтика.
В отсутствие учителя он решил поупражняться с мечом. Раз уж милорда Азраила так беспокоят излучения Силы, исходящие от Папуса во время тренировок, то и не надо лишний раз давать ему повода понудить. Папус раскрыл свой лакированный ящичек. Достал оттуда трактат и в который раз подивился тому, откуда прежний владелец этой тетради мог взять такую драгоценность. Юноша сверился с указаниями, достал из отделанного изнутри зелёным бархатом ящичка меч.
Воздух сразу же тонко загудел вокруг узкого недлинного лезвия. Меч пел. Папус проделал несколько нехитрых движений. Сам он ничего не чувствовал во время упражнений, никаких колебаний Силы. Но тут, как говаривал милорд Азраил, действовало правило: свои фекалии не пахнут.
«Нюхач нашёлся», Папус ушёл от воображаемого удара. Благо места в комнате хватало для всех его манёвров. Слёдующим пошёл крутящий удардействовала одна только кисть руки. Скорость при этом достигалась молниеносная. Дыхание вошло в уже привычный ритм, как болт в канавку на стволе арбалета. Спуски смерть вырвется наружу.
После пяти минут Папус остановилсяон уже проделал все заученные им комбинации ударов и приёмов защиты по несколько раз. Он прислушался. Какой-то слабый звук доносился со стороны окна. Взмыленный юноша подошёл к окну. Пригляделся. На улице не происходило ровным счётом ничего. Тогда до Папуса дошлозвук издавало само стекло. Оно дрожало. Да так, что только плотные рамы не давали ему вылететь совсем. Эта хрупкая прозрачная перегородка между комнатой и внешним миром вибрировала как тетива лука после спуска стрелы. Папус дотронулся до стекла и кончиками пальцев ощутил мелкую, но сильную дробь. Так вот оно, колебание Силы. Что же это за знание такое в этом трактате, что отдал Папусу при расставании тот некромант? Откуда оно?
Юноша сложил всё назад в ящичек. Закрыл его на замочек и убрал под кровать. Как раз в этот момент в комнату вошёл учитель.
Снова упражнялся, он не спросил, а просто так, буднично, подметил. Подметил и удовлетворённо кивнул. Спасибо, что без меня выкроил себе минутку. А я тут, понимаешь, прогулялся. Ничего, правда, нового не узнал. Только собрал расхожие версии происходящего на кладбище и того, как с этим могут быть связаны инквизиторы.
Так там всё-таки что-то происходит.
А то! Только жители города боятся что-либо говорить о связи с этим Церкви. А это, по моим соображениям, лишний раз доказывает, что Инквизиция в этом замешана, как яйца в тесте. Трубадур накормлен? резко спросил учитель.
С утра хозяин что-то им с сэром Ательстаном подбросил в кормушку. На обед
И не корми его обедом. Надо, что бы у него чутьё было как можно острее.
А Вы на что? Сами-то Вы кто!?
Некромант, что б меня. Понимаешь?
Не-а.
Что бы обнаружить зомби, я использую что?
Магию.
О! Учитель воздел палец. А Трубадур? Его никто не заметит, если там стоят упреждающие ловушки. Инквизиторы наверняка следят за своей территорией и не потерпят вмешательства других магических сил.
Так Вы все же решились вмешаться и разузнать, что это за способ они там используют?
Разузнать и только. Вмешиваться я не стану. Только доложу, если сочту нужным, ректору Академии. А теперьотдыхаем.
Пришла ночь. Ночь как ночь, и ничего в ней не было необычного. Всё также светили на небе звёзды, слагая привычные для опытного глаза созвездия. Луна украдкой проглядывала из-за безобидных, не грозящих дождём туч. Прохладный воздух приятно щекотал ноздри и ласкал лёгкие после спёртой духотищи таверны. Папус еле слышно прошагал в конюшню. Там его встретил тоскливым, голодным взглядом Трубадур. Папусу было от души жалко ослика. Днём, повинуясь приказу учителя, он отобрал у бедного животного пучок морковки, которым того собиралась покормить добродушная жена трактирщика. Трубадур, правда, так легко с лакомством расставаться не пожелал, так что пришлось тогда Папусу попотеть. Он едва не лишился пальцев, когда осёл решил откусить их ему вместе с заветным пучком.
Теперь, однако, Трубадур присмирел.
Иа, тихонько позвал он из темноты.
Не бойся, приятель, погладил его по длинным ушам юноша. Получишь свой пучок морковки, когда сделаем дело. Даже больше, Папус взглянул на свои пальцы. Тебя от неё ещё тошнить будет. Обещаю.
Учитель и ученик не стали брать с собой ничего, кроме посоха и меча. На тёмных улицах, как и предполагал перед самым выходом из таверны Азраил, никого не было. Только встречались изредка отдельные представители некоего небезызвестного религиозного учреждения. Это такие в серых рясах. У некоторых ещё имелось форменное изображение карающей десницы на груди. Весь Эвиал решал проблемы силой, так чего ж выделяться-то!? Вот и они туда же.
Однако, такие несущественные препятствия не могли помешать двум рисковым некромантам в их поисках. «В поисках приключений на свою голову», сказал бы в другой раз Азраил. «Ага, на нижнюю голову», добавил бы Папус.
Кладбище показалось впереди как-то вдруг. Не то чтобы неожиданноони-то ведь ожидали его увидетьно всё равно резко. Аккуратная оградка, традиционное изображение символа Спасителя. Азраил насмешливо глянул на перечёркнутую стрелу и, вжав голову в плечи, сказал:
Боюсь, боюсь, усмехнувшись, он глянул на ученика. Тот как всегда не был настроен шутить, даже на злобу дня, когда дело касалось упокоения погостов. Мы, ужасные чёрные маги, пришли нарушить покой традиций Церкви. Трепещите, покойники, с нами сам осёл Трубадур. Эй, дружище, Азраил нагнулся к ушам ослика и прошептал:Что-нибудь чуешь?
Иа, почти также шёпотом отозвался ослик и стал потихоньку пятиться от оградки, прядя ушами. Иа!
Значит, я был прав. Покачал головой учитель. Неупокоенность затронула и это кладбище. Она уже везде.
А как насчёт способа упокоения, которым пользуются инквизиторы? спросил Папус. Как мы узнаем?
Очень просто. Азраил вскинул посох и воткнул его в землю перед собой. Никакой магии мы не выпустим наружу сами, он закрыл глаза, а только соберём немного из воздуха остатков чужой волшбы. Навершие его посоха чуть засветилось молочно-белым светом, превратив лицо учителя в подобие маски смерти. Сходство было просто поразительным, сказал бы Папус, будь он художником. Но, он был воином-некромантом, и аллегорические картины бытия мало занимали его воображение. Он достаточно видел проявлений смерти в своей короткой жизни, чтобы не задумываться о том, какое лицо у той, что их несёт. Сейчас юноша просто наблюдал за тем, как искорки инквизиторской магии стали вихрем собираться к навершию посоха милорда Азраила. Как доверчивые насекомые они слетались на пламя свечи у окна, безвольно стучась о стекло. Но здесь всё было иначепосох принимал их, всасывал их жадно, подобно цветку, изголодавшемуся по влаге. От бугорков могил, из-под надгробий поднимались эти светлячки и устремлялись, повинуясь зову одного из повелителей энергии мёртвых.
Всё, Папус, выдохнул Азраил, как только последняя искорка растворилась в молочно-белом сиянии навершия его посоха. Уходим.
Стоять! скомандовал громкий голос из-за спины.
Оба обернулись. Там стоял высокий человек в серой рясе. Померкший было свет посоха Азраила вспыхнул с новой силой, являя озадаченным взорам некромантов лицо отца Конрада. Его огромные кулачищи потирали друг друга.
Что, позвольте поинтересоваться, вы здесь делаете, судари некроманты? вполне вежливо произнёс он.
Да так, пожал плечами Азраил. Гуляем. Точнее вот, он вывел вперёд ослика, скотину выгуливаем.
Понятно, наигранно протянул отец Конрад. А посох вам зачем?
Для обороны, отец Конрад, учитель был сама невинность. Ему, пожалуй, стоило время от времени подрабатывать бродячим артистом. Неплохо бы смотрелся в роли заблудшей овечки. А Вы что подумали?
Подумал, что вы тут волшбу творите. Произнесено было это уже на полном серьёзе. Ведь вас, кажется, предупреждали, что вы нам тут без надобности?
Да, я помню.
Тогда чего же вы ждёте, судари некроманты? Полагаю, скотинка ваша уже порядком нагулялась. Ей в постельку не пора ль? с этими словами он наклонился к ослику потрепать того за уши, но зрря-а:А-ах, скотина, дря-ань, выродок безродный!!! Ослик, не долго думая, укусил отца Конрада за пальцы, найдя, видимо, таким образом способ выплеснуть обиду за отобранный у него обед. Однако отцу Конраду было, похоже, наплевать на то, какие там разногласия творились в стане некромантов по поводу режима питания. Он просто указал на всю троицу одним из уцелевших пальцев и коротко приказал:Взять! Скотина одержима, её сжечь! Этих двоихпод арест.