Ещё!
Двигаясь в том же размеренном темпе, женщина принесла ему вторую порцию; видимо, слух у неё был строго избирателен и пропускал к разуму только то, что ей было удобно слышать. Когда плошка опустела, женщина отступила на шаг и деловито свернулась в клубок на полу, спрятав лицо. Клаус моргнул, огляделсяи придушенно вскрикнул.
Что поделаешь, не красавец,криво усмехнулся Всадник (а кто же ещё? Нет, именно Всадник, и никто иной).Тебя как звать?
Клаус. Клаус Метцель.
Странное имя. А моё прозвание тебе известно ли?
Да.
Добро!
Всадник неожиданно захохоталс уханьем и скрежетом, как неисправный механизм. И так же неожиданно оборвал смех. А Клаус всё глядел на него, глядели чувствовал, как в животе толкается, просясь на волю, выпитая вода.
Слишком крупная голова. Маленькие хитрые глазки под нависающими бровями. Кривая шея. Усохшее тельце с круглым брюшком, недоразвитыми ножками и коротенькими руками. "Не красавец"? Да нет, просто урод. Однако если бы даже Клаус не лежал, а стоял, ему всё равно пришлось бы глядеть на Всадника снизу вверх. Потому что уродливый колдун сидел в чём-то вроде люльки, сделанной из широких кожаных ремней и висящей на груди у настоящего великана. Раньше Клаус таких огромных людей и не видывал. Два метра двадцать? Больше? Лунообразное лицо "скакуна" несло печать той же самой тупости, что и у женщины, подавшей ему водуно возведённой в степень полного идиотизма.
Значит, ты слышал обо мне. Когда? Где?
Гдене знаю. Но говорили те, кто меня похитил.
Ага, ага. Ну что ж
Великан в три шага пересёк немаленькую комнату, подошёл к окну; развернулся, махнув ручищами, и прошагал обратно. Всё этос одним и тем же выражением на лице. Зато сморщенное личико Всадника меняло выражения за двоих.
"Он что же, в самом деле управляет этим здоровяком, как? Нет, быть не может!" Однако Клаус предчувствовал: его догадка до ужаса близка к истине.
Именно так. До ужаса.
Знаешь,бросил Всадник, останавливаясь и поворачиваясь (Клаусу с каждой секундой становилось всё сложнее отделять его от идиота-носильщика),а мы с тобой поладим, Клаус Метцель поладим, поладим. Если будешь ты хорошо себя вести. Послушным будешь. Ты ведь не хочешь узнать, что бывает с непослушными? Нет? Не хочешь?
Губы онемели.
Не хочу,еле выдавил Клаус.
Ответ Всадника, похоже, не интересовал. Он что-то забормотал себе под нос, монотонно и скучно. Что именно? Нет, сдался Клаус через минуту, не понять. Тарабарщина какая-то. К тому же всё больше односложная. Если это язык, то крайне странный.
"Небо и солнце, почему я влип в это безумие? Почему именно я, ну почему?!" Клаус зажмурился, а когда открыл глазаувидел, что Всадник пристально смотрит на него из-под своих карикатурных бровей. Смотрит и уже не бормочет.
Зачем?спросил его Клаус.И почему не кто-то другой?
Ну, зачемвопрос глупый,с неожиданной рассудительностью сообщил Всадник.Ты ведь уже не мальчик, должен понимать, что к чему. А почему именно ты? Да потому, что ты ещё не умеешь пользоваться Ключами. Уже знаешь их, но применять не можешь. Иначе пустил бы их в ход. Давно, ещё на корабле. А то и раньше. Да? Да.
Ключи?
Всадник сладко и страшно улыбнулся.
Не упрямься, малыш,мурлыкнул он.Ничего страшного не будет, если ты передашь мне тайное знание. Кому будет плохо, если старый Всадник тоже сможет скользить из одного места в другое прямо сквозь пространство? Если я смогу парой слов усмирить бурю или вызвать дождь с ясного неба? Если смогу летать, как птица? А может, Ключи дадут мне власть над тайнами жизни и я смогу вылечиться? Может быть такое? А? Может, владелец Ключей становится бессмертным? Что тогда со мной сделают эти выродки, эти недоумки, волей случая вознесённые на вершину быдломтаким же тупым, как они сами? Ничего! Ничего они не сделают! И я, я буду править! Я сам буду отдавать приказы, а они лишь кивать и повиноваться! Нетони будут ползать передо мной во прахе, лобызая грязь, которой я касался, и молить о пощаде!
Лицо Всадника неестественно и жутко потемнело от прилившей крови. Он уже не говорил, он кричал.
Все они будут рыдать, будут умолятьменя, одного меня! И не только они! Этот зазнайка Грёзоплёт тоже будет служить мне. И Облако, и Клин, и Песня Ветра! И Бормотун! Все! До одного! Никто не уйдёт, никто не посмеет противиться, никто и никогда! Я буду велик, как баргауте, что первыми отыскали Ключи. И даже более того. Я-то уж сумею распорядиться ими получше, чем вымершие предтечи!
Он ещё долго бесновался, забыв про замершего в ужасе Клауса. Долго а казалось, что конца этому буйству нет и не будет. С тяжким грохотом колдун топтал половицы, носясь по комнате, размахивал громадными руками своего "скакуна", брызгал слюной, вспоминая многочисленные обиды и тут же давая нерушимые зароки беспощадной мести.
А на круглом лице великана-носильщика тем временем медленно проступало что-то вроде обиды.
Внезапно пара носильщикВсадник замерла на месте. Всадник умолк и прикрыл глаза. И его носильщик тоже зажмурился. Когда же Всадник снова направил взгляд на вжавшегося в перину Клауса, на лицо великана вернулась тупость полного идиотизма.
На чём мы остановились?спросил Всадник совершенно спокойно. Так спокойно, как будто он только что не бегал и не орал, а вёл неспешный философский диспут.На Ключах, да?
Клаус затравленно молчал.
Ну же,нахмурился колдун,не заставляй меня ждать. Иначе поссоримся мы. Да. Очень сильно поссоримся. Глупо это будет,уверенно заключил он.Совсем глупо. А ведь ты умный парень, да? Умный?
Я не знаю никаких Ключей,сказал Клаус тонким голосом.Не знаю!
Ты обманываешь старого Всадника, мальчик? Ты нехороший!
Нет! Меня похитили слишком рано. Я не успел ничего узнать! Слышишь? Не успел!
Воцарилось молчание. Тяжёлое, как земля, чёрное, как тучи тропического циклона. И густое, как болотная жижа. Всадник сосредоточенно сверлил взглядом переносье Клауса, а тот, изо всех сил стараясь умалиться в ноль, замер на кровати. Он забыл, что у него есть руки и ноги, забыл, что можно сопротивляться, бежать или хотя бы позвать на помощь. От него остался лишь комок нервов, спутанных, как рваные струны.
Обман?спросил Всадник сам себя, оживая.Кому другому я бы просто поверил, да а кому другому отрезал всё, кроме языка, пока не поверил
Клаус сжался ещё сильнее. Хотя казалось, что дальше уже некуда.
Пожалуй, я тебя проверю,решил колдун.Да.
Скривившись, Всадник хихикнул так, что его "гостя" пробрал озноб.
А потом в гулкой пустоте, где плыл лишённый опор сенс Клауса, появилось окно. Сквозь это окно к его сознанию протянулись неторопливо-цепкие нити. Впились, соединяя колдуна с его пленником шнуром плотного мысленного контакта, и
7
и мир сошёл с ума.
Впрочем, может, и не сошёл, а всего лишь проделал безумное сальто-мортале. Только для Клауса разницы в этом не было почти никакой. Если сумасшествие проникло в тебя, оплетая кору мозга своим бледным бесплотным мицелием,уже не важно, разумен ли мир, в котором ты существуешь.
Раз, два, три, четыре. Раз, два, три, четыре.
Безымянный передвигается так. Он умеет считать, уже умеет. Он умный. Он и ещё кое-что умеет, такое, что лучше уметь это тайком. За умение наказывают. А вот ходит он на четвереньках. Раз, два, три, четыре. Раз, два, три, четыре.
Раз, два, три, четыре
"Это же просто, сынок. Вот таки так. Всё. Ну же, давай!" Его зовут Клаус. Но с будущим Клаусом общего у него мало. Он ещё не умеет говорить, он пока даже думать, по сути, не умеет. А как летать, его учатсейчас.
"В самом деле, малыш. Лети ко мне. Вот так, да. Лети к маме!" Рот Всадника раскрывается и закрывается. Но звуков нет.
Ничего нет. Самого Всадника тоже нет.
Но что же тогда есть?
Ни верха, ни низа, ни центра, ни края. Мосты и туманы от ада до рая. Мосты и туманы, дороги и петли. Сколоться до звонато тьма ли? То свет ли?
Вы видели арки, вы видели песни. Вы были как врозь, но страдали, как вместе. Сиди на причале, лови свою рыбукопай за сомнением тяжкую глыбу, сын странных затей и холодного пота. От века
Прекрати! тебя не минует работа по сбору узоров из выжатых смыслов, немого мычания, ветра и чисел. Слепой василиск, зеркала бесполезны
Мне больно! Больно!
Мне тоже. бродяга беспутный, ты станешь железным и ржавчиной съеден ты будешь в труху, покуда доваришь пустую уху. Вот имя бездонное: Левиафан,но насухо вытерт с доски океан.
Упругие лепестки отскочили, но без промедления сошлись снова. А ведь он не хотел этого. И тот, другой, тоже не хотел. Так почему?..
Защитой может служить мысль. Постоянная, глубокая, гладкая мысль о камне. Или о металле. Или о слое льда. Илиогненной стене от земли в небеса. Или ещё чём-нибудь подобном. К примеру, о
Плоскость бесконечна, в какую из шести её сторон ни посмотри. Но её площадь конечна, ибо плоскость замкнута на своей высотеочень точно, ни выше, ни ниже. Это не значит, что плоскость изогнута или вывернута. Нет, она проста и изящна в совершенстве своей формы. Но вот место, в котором мысль очертила её, отнюдь не изотропно. И потому сама плоскостькак чёрное зеркало. Ничто не пройдёт сквозь неё, пока из её середины в управляющий узел бьёт хрустальный луч.
Что ты со мной делаешь? Что ты -со мной сделал? Что -делаю -я?
Нарыв наконец лопнул. Потекло рекой такое, что до самых кишок проймёт сизым клином, выжжет и испепелит, пустит прахом. Разъест, как ржа съедает сталь.
Не понимаю.
Нет, в самом деле не понимаю.
Да! Пониматьне хочу!
Поздно. Всё уже внутри. И оно не уйдёт. Оно?
Она!
Значит, вам нужно проклятие? Хорошее, самое сильное, не снимаемое никакими средствами, но не опасное для жизни и ни в чём не вредящее здоровью проклятой? Причём заметное сразу и любому, имеющему глаза?
Да.
Что ж, это ваша дочь и золото ваше. Сделаю. Втрое заплатите если. Втрое и вперёд.
Что?! Да ты
В своём я уме, в своём. Не сомневайтесь, высочайший. Но я знаю себе цену, и цену вам знаю я тоже. Не за проклятие платите вы, а за жизнь вашей Ари. Нет?
Ты слишком умён, колдун. Слишком!
Такое уж ремесло у меня, хи-хи.
Значит, этотвоё?
Ну и что?
Шнурплетение из многих нитей. Шёлковых и льняных, хлопковых и медных, асбестовых и стеклянных. С хитро вывязанными узлами и вовсе без узлов; нитей зелёных, бурых, лиловых, белых, иссиня-чёрныхпочти каких угодно. Но хаос этот кажущийся. На самом деле каждая нить на своём месте, каждая делает свою работуи наилучшим образом. Много лет он подбирал цвета, фактуры, виды и последовательности плетений. Да что там летдесятилетий! Не сразу, далеко не сразу сочетания столь разных материалов перестали конфликтовать, ломая общий замысел. Но теперь определить, какой шнур следует сплести в этот разпочти просто. Всё зависит от разума, который нужно подвесить на
Ты и такое творил? ТАКОЕ?!
Я
Чудовище!
Нет! Нет!!
Да!!!
Чтобы рухнуло что-то большое и прочное, нужно время. Чем больше и прочнее, тем дольше длится разрушение
Одна за другой вылетают из пазов или просто лопаются, не выдержав многократной нагрузки, скобы. Ломаются, словно спички, балки креплений. Проваливаются настилы. Со звоном, почти не слышным на фоне грохота и треска, осыпаются стёкла. Кренятся, как деревья в бурю, и рассыпаются башни, оседая в облака клубящейся пыли. Даже внешние стены, толстые и на первый взгляд незыблемые, рассекают глубокие трещины.
А потом на волю вырывается пламя, и внутри воцаряется истинный ад.
Тьма. Сосущие ворота. Ледяной ветер с воем увлекает в них всё, что может двигаться. Ледяной ветер, пронзительный но там, куда он рвётся, бушует даже не огонь, а сине-белая, выжигающая саму память о тени перегретая плазма. Лишь неимоверный, раздирающий ужас помогает устоять, не поддаться ветру. Лишь постоянная, глубокая, гладкая мысль о металле кое-как защищает от хватки воющих ворот. Да ещё протянутая вовне серебристая нить тонкая, такая тонкая!
Силы тают. Ветер стачивает металл, как звенящий от скорости точильный круг съедает мягкое дерево. Нить всё сильнее растягивается, а пожирающая всё и вся пламенная пасть становится ближе. И даже ужас перед погибельным сближением не может помочь: ледяной ветер и ужас сделал хрупким. Нить живого серебра почти готова лопнуть, он уже чувствует её жалобный стон
Тьма вспыхнула чернотой. Как вой призрака:
Ты-ы-ы-ы!
Он прав. Об этом не хочется думать, это режет душу заживо прозрачными ледяными клинками, но он прав. Это действительно я. Кто бы я ни был.
Не важно, кто.
Болькак ожог изнутри. Распахнуть глаза. Действие инстинктивное, без определённого смысла. Звон, кружение нет, лучше зажмуриться. Кружение, кружение а может, и не лучше. Кажется, всё равно. Снова открыть глаза. Голова поворачивается, как сходит лавинавспять не повернёшь. Мышцыжеле, волякисель.
Кто?..
Глаза под приспущенными дрожащими векамибелые. Полностью. Одна рука прижата к груди, другая слепо рассекает воздух. ЭтоВсадник?! Великан, на груди которого вяло болтается колдун, что-то мычит. Нудно, монотонно, бессмысленно. Потом (Клаус не успевает зажмуриться) поднимает свои ручищи и одним движением сворачивает Всаднику голову.
Прилив боли. Великан подрубленным деревом рушится в этот приливбез сопротивления, как смертельно раненый корабль уходит на дно. Клаус отшатывается, закрывая глаза и выставляя стену. Боль бьёт в эту стену, пытается разъесть её, словно каталитическая кислота, ищет щели в сплошном монолите преграды и, не достигнув успеха, отступает. А в душе Клауса распахивается длинный коридор, ведущий в слепой туман. Сквозь белёсую мглу просвечивает сиреневое пламя, звонкий танцующий огонь, и хочется лететь ему навстречу
Позже он не мог определить, сколько времени прошло. Из сумерек сознания его вырвало яркое и внятное, как царапнувшая шею игла, предупреждение.
Тревога. Тревога.
Движение поблизости. Ощущение свёрнутой чуткой Силы. Откуда? Клаус до того запутался в собственных чувствах, что перестал задаваться подобными вопросами. Чувствуюзначит, это реально. Точка. Вопрос "почему?" засунуть в дальний ящик памяти, опечатать и (временно) забыть. Итак, незваные гостида, гости: их ведь двоеприближаются. Противопоставить нечего: все три контура защитной сети энергетически мертвы. И ресурсов для их оживления нет. (Усталость. Как я устал! Смертельно, до донышка, до капли) Остаётся лишь следить и ждать.
Вот они уже за дверьми. Ждут чего-то?
Клаус, это мы.
Мы?
МЫ?!
Дверь распахивается.
Вошедшая лучится, словно фитиль горящей лампы сквозь матовое стекло. Не тёплое сияние сенса, а мерное дыхание укрощённой Силы. Мощь в чистом виде. Скользнувший следом больше напоминает тень; Клаусу не удаётся сфокусировать на нём внимание, смутно улавливается лишь само присутствие ещё кого-то. Секунду или две память скрипит, отказываясь выдавать готовые ответы и дразня намёками. А потом узнавание всё-таки всплывает, ломая усталость, как субмаринаполярные льды.
Нв горле першит. Сдержать кашель не удаётся.Кха, кха! Хум. Наставница?
Да.Во взгляде обеспокоенность.Клаус?
Чтобы прочесть его мысли, Всадник использовал разновидность преобразования псии своего, и Клауса. Что-то из арсенала, доступного уму любого человека, пребывающего на Седом Взморье. Но Анжи не разменивалась на такие трюки. Одной властной командой она просто вывернула кусок пространства так, что законы ментальной физики Седого Взморья сменились иными, более привычными; вывернула так, чтобы стал возможен обмен посылами. И конечно, она немедленно попыталась добраться до Клауса мысленным импульсомуспокаивающим и в то же время пытливым.
Ничего не вышло.
Вместо открытого для контактов сенса её мысль наткнулась на чёрное зеркало бесконечной плоскости: замкнутой на себя, монолитной, напоминающей не то полированный камень, не то гладкий, без швов, металл, не то навек застывший лёд и одновременно, парадоксальностену огня от земли до неба.
Клаус?повторила Анжи не просто беспокойно, а тревожно.
Я вы заберёте меня отсюда?
Конечно!
Воля Наставницы снова заставила пространство вывернуться наизнанку. Комната в доме Всадника замглилась и исчезла, а Клауса захватило ощущение невероятно быстрого движения.
"Э, так вот оно какоескольжение насквозь"успел подумать он, прежде чем в очередной раз потерять сознание.
Глава 3
16.0918.09.110 г. ЭпА (812 год Новой Эры); гермогородок Т-4/15, нижние слои стратосферы над заливом Кибрис.