В общем, так мы и добрались до дому к рассвету. На пол у печи я нашу гостью положил, огонь запалил, воды согрел. Сначала, конечно, стрелой занялся. Отцу как-то в ногу ветка острая вошла, когда в топь прыгнул коня вытащить. Случайно мы на него набрели. Всадник, видать, со страху спрыгнул и угодил в окно, утоп. А конь задними ногами кочки месил, а узда под водой зацепилась. Отец тогда помучился много, но спас скотинку. Мы на ней еще пять зим ездили. Так вот, что стрела, что веткавыходит похоже. Обмыл вокруг раны, нож в огонь сунул, занес и остановился. Думаю, чего Фиджу-то тут делать, пока я в живом теле копаюсь? Выслал его вон, на крыльце посидеть. А сам к ней вернулся. Стрела, хвала небесам, не зазубренная оказалась, простая. Хорошая стрела, лепесток. Жалко рану прижигать было, руки тряслись. Пот глаза залил, будто себе головню к животу приставляю Но ничего, осилил и это. Ежели не сделатьчерез неделю от лихорадки помрет. Тряпочек чистых сызнова не оказалось, пришлось уж добить рубашку. Что ни гостьодежи лишает. Ну да ладно. Остальное-то я не мыл у нее, только разве лицо немного, да рукиочнется, враз к ране полезет, а туда грязь никак нельзя Это мне Айра еще тогда, с отцовой веткой, подсказала. Ежели рану в чистоте держать да огнем прижечьможно даже от самой глубокой живым остаться, ну а те, что по-старинке мох да паутину прикладывают, долго не живутжар нападает. Отчего так, не знаю, но старуху слушаю, худого не посоветует
Завернул я девушку в одеяло, на кровать Фиджетову положил, рядом оставил кувшин водыпоить. На крыльцо вышел, думал, уж вечер, не меньше, а то и ночь Ан нет, утро еще, солнышко только-только верхушки розовым окрасило. На ступенях Фидж спит, в комок свернулся, я не стал его трогать. И пошел к ручью, благо недалеко, далеко не смог быу самого ноги тряслись. После такого хотелось в ледяное течение лечь, песком растереться, смыть усталость, мысли тяжелые. После мытья до постели своей дополз, стуча зубами, и до вечера ничерта уже не слышал и не видел.
На закате проснулся, смотрювся комната закатом пылает, чисто пожар. А и правда жарко, день, видать, знойный выдался. Скосил я глаза, смотрю, Фидж за столом сидит, руки чуть не по локоть в горшок с похлебкой запустил, за ушами так трещит, что и позватьне услышит. Рожки красным светом солнечным переливаются. Ну и хорошо, оправился, значит. Пускай ест, хоть руками, хоть как. Главное, здоровый. Я ноги с кровати спустил, кивнул ему и к гостье нашей направился. Гляжу, уж мелкие порезы да ожоги затянулись почти. На лицо ее первый раз взглянул по-настоящему. Красивая, чего уж. А если отмыть да волосы в косы заплести, как девушки в деревне делаюти вовсе глаз не оторвешь так о чем, бишь я решил рану не смотреть пока, не бередить. Дышит ровно, щечки порозовели, значит, все своим чередом идет. Ну и стыдно стало, опять женочью-то я сам не свой был, а теперь думаюу нее ж под одеялом ничего не надето, негоже туда соваться. Хотя смотреть-то не на что было: все сплошь кровь да полосы жженые, я окромя них и не замечал ничего.
Очнулась скаллирау на второй день, до этого лежала тихо, даже воды не просила. Зато как глаза открылапервым делом кувшин, почитай, до дна выхлебала, прямо через край. Чисто как Фиджет, когда терпежу нет посуды дождаться
А потом меня заметилазамерла, глаза вот такущие распахнула. Будто кого другого увидеть ждала. Фиджет с утра за рыбой пошел, я один в доме был, пятно кровавое отскребал от пола у печи. Молчит девушка, раны от сети принялась зализывать, на меня молча глядит, ничего не говорит. Ну и я молчу. Не вежливо этона гостя с расспросами набрасываться. А она одеяло приподняла, рану нащупала, поморщилась. Я за эти два дня успел из кладовой материну шелковую рубашку достать. Шелкматерьял дорогой, хороший, он и сто лет пролежит, ничего ему не сделается, ежели беречь. Помыл, высушил, и рядом положил, пока девушка еще в беспамятстве лежала. Теперь вот посмотрела она на рубашку, рукой потянулась.
Я скребок бросил, спрашиваю:Тебе, может, того? Воды в лохань натаскать? Или еды какой?
Она сжалась вся от моего голоса, оглядывается.
У нас, правда, сейчас негусто,продолжаю,мука вся вышла, в деревню надо идти Только вот похлебка овощная, да рыбу скоро сынок мой принесет.
При этих словах она аж подскочила, отмерла, губы облизала и заговорила.
Спасибо тебе,а говор у нее чудной, нездешний,мне правда помыться бы.
А рана что?спрашиваю,затянулась?
Она кивает.
Сама-то справишься? Или помощь нужна?
Она зарделась, глаза отвела. Тут я и понял, что ляпнул. Ну да поздно, слово вылетевшее назад не втолкнешь.
Нет,говорит,я сама если позволишь.
Позволю Да за кого она держит-то меня?! Хотя всякое на свете бывает, а ей неоткуда знать, что я за человек. Молча сходил, принес кадушку, в которой мы зимой купаемся, воды налил, гребешок липовый да мыльный корень рядом сложил, повесил на борт ветошку-полотенце.
Во двор вышел. У меня там дело всегда найдется. Скоро и мальчуган мой с реки пришел. Довольный, от пота блестит весь, в плетенке добычу несеттрех карасей да двух щучек. Как раз втроем пообедать. Разожгли мы костерок у крылечка, на палочках рыбу зажарили, по-простому. Мясо вкусное, белым соком течет. Хлеба бы к нему или репы пареной, да все в дому заперто. Хорошо, соли у меня мешочек к поясу завсегда приторочен.
Там девушка очнулась, моется. Ты ее не смущай, в дом не ходи. Знаешь
Тут дверь скрипнула, оглянулись мы и ахнули. Такой место во дворце каком или на турнире, где рыцари друг об дружку копья ломают девам высокородным на потеху. Тугая коса двойным венцом лежит, сорочка шелковая зеленая до полу, глаза золотом переливаются. Я и забыл, что сказать сыну хотел А она увидала мальца, да к нему руки протянула Видать, увиделасвой, лесной. Он от нее шарахнулся, чуть не в костер.
Ты чего?исподлобья глядит, кудри встрепаны, рожки бархатные Вылитый оленек молодой, бодучий.
А она в себя пришла, на ступеньку села, глаза опустила.
Спасибо тебе, добрый человек. Что из силка заговоренного спас
Ага, думаю, значит, и правда не простая сеть-то, а заколдованная. Только кто ж темное колдовство окромя нелюди знать может? Свой-то супротив своего не идет А скаллирау на мальчонку моего косится, по всему видатьсердце у ней щемит.
Без сынка моего нипочем бы мы тебя не нашли,говорю.А ты не обижайся на него, Фидж ласковый, просто привыкнуть ему надо. Нечасто гости у нас бывают. Садись, еду бери. Тебе теперь сила вот как нужна.
Она кивнула. На огонь смотрит. Фидж на землю напротив присел, сторожится еще. Кусок дожевывает. Я за тарелкой домой сходил, заодно кадочку огурчиков соленых прихватил, хлеба остатки. Гляжуа гостья рыбу и без тарелки уже за обе щеки ест. Смешно мне стало, и на душе легче. Раз не гордится, значит, поладить можно. Поели, посуду я хотел помыть, а гостья вперед меня вскочила, тарелку хлебную да кадушку подхватила, к лохани у стены снесла. Оборачивается.
Ведро у вас где? За водой сходить.
Я улыбку прячу.
В доме кадка стоит,говорю,под крышкой вода чистая должна быть. А таскать тебе пока ничего нельзя, дыра вон какая в боку была
Она голову опустила, в дом пошла.
Я ей вслед кричу:Звать-то тебя как? Третий день безымянной у нас ходишь.
Обернулась. На меня посмотрела, на Фиджа.
Маллионой. А как вас кличут, я знаю,говорит.
И ушла. Мы переглянулись, думаю, откуда бы знать-то? А малыш мой тихонько так:Алиф сказали, она как я. Значит, и ей лес рассказывает
Думаю, раз сам разговор завел, так спрошу.
А тебе о чем рассказывает? Ты, выходит, из дому лес слушать уходишь?
Он кивает, но глаза отводит, вздыхает так тяжело, по-взрослому.
О всяком говорит. Интересно оно, и страшно бывает А еще возвращаться трудно. Потом. Будто умер, и снова рождаться заставляют.
Подумал, рожок левый почесал, и добавил:А не ходить не могу, зовет он. День пропущуи будто сердце останавливаться начинает.
Я сижу, слушаю все это, и будто гора на плечи легла. И не знаю, как да чем Фиджу моему помочь.
Маллиона-то хоть и помогала по хозяйству до самого вечера, а видно по ней, что не оправилась еще. Я и не просил ее, сама себе занятие находила. В конце концов пришлось чуть не силком спать отправить Ее на кровати своей устроил, сам хотел на крыльце лечь, благо лето в разгаре, так оно даже и приятней. А Фидж уперсяи ни в какую. Не буду, говорит, с чужачкой один спать! Я смеюсь, говорю, это я чужак-то среди вас получаюсь! Тот брови нахмурил, руки сложилдумаю, чего это мне напоминает? Потом понял: сам-то я точно так стою, когда сержусь. Вот сложно с ним! То мудрость будто вековая в глазах сквозит, а то превращается в дитё неразумное, упрямое. Ладно, вынес я ему шкуру медвежью, пусть уж. А среди ночи чую: спине горячо стало. Пришел-таки мой упрямец, видать, туман сырой спустился, зябко на улице. Так и до утра проспали, в тесноте, да не в обиде.
Рассвет холодный получился, серенький. Из-за стволов будто руки белесые лезут, тянутся. В такую погоду человеку неопытному в лесу делать нечегов двух шагах тропы не разобрать, и черти-что мерещиться начинает. А иной раз и не мерещится
Пчелы меня давно уж не жалилина рассвете за медом хожу, они еще сонные, ну и дымом их немного окурить надо, тогда и соты резать можно, не бояться. А тут одна злая попалась, тяпнула куда-то под лопатку, жала самому не достать. Рубашки-то не было у меня, одна безрукавка кожаная осталась. Видно, пролезла полосатая внутрь, да там ее и прижало. Ладно, дома Фидж подсобит. К калитке подхожусмотрю, сидит. В одеяло завернулся, одни рожки да нос торчат.
Ты чего тут?спрашиваю.
Тебя жду,бурчит, и еще глубже в одеяло зарылся.
Я рассмеялся, колоду с медом на ступеньку поставил.
Ты меня и маленький-то так не встречал. Стряслось чего?
Думаю, мало ли, в комнату заглянул. Нет, тихо все. Спит Маллиона, коса на пол упала, блестит. Скинул я безрукавку, говорю:Меня там пчела прижалила, самому не дотянуться.
Сел перед ним, Фидж жало пальцами нащупывает. Выдернул. А все вздыхает.
Алиф сказали, мы одной крови. Она меня заберет А я не хочу.
У меня сердце невпопад стукнуло. Так вот отчего Фидж так бычится на гостью нашу! Обернулся и говорю:Коли не хочешь, так и не пойдешь. А силой никто тебя не уведет, сначала через меня переступить придется.
Он одеяло свое скинул, прижался, чисто котенок, дрожит весь. Мокрый, что твоя выдра. Упарился сидеть под шерстяным одеялом-то. А я по кудрям его глажу, в голове ни одной мысли связной нет. Только о том, что нехудо бы рубашку прикупить, а как пойдешь в деревню голышом? В безрукавке в люди идти негоже, в таких на нагое тело только наемники ходяткрасотой выхваляются. Но придется, видать
Утро доброе.
Я подскочил, на крыльце Маллиона стоит. Поди знай, слышала ли она разговор наш? А и пускай, если правда вознамерилась мальца с собой сманить, так знать будет, что мы об этом думаем.
Доброеговорю,только туману много. Ну да ничего, развиднеется.
Она улыбнулась, на двор вышла, руки подняла. И словно окно кто в небеса отворил
Лучи золотистые теплые пролились, а туман отступать начал, росой обернулся. Трава сияетсмотреть больно. Я хотел Фиджу сказать, смотри, мол, красота какая А он лежит на коленях у меня, руками цепляется, и дышит часто-часто. Я встревожился, смотрюглаза закрыты. Я его за плечи потряс, зову, а он словно не слышит
Маллиона подбежала, руку ему на голову положила, я удивиться не успел. Брови нахмурила, прислушалась к чему-то, и решительно так говорит:В дом его неси, Только не на кровать, а на пол клади. Я сейчас в лес пойду, нужную траву принесу, обернусь быстро.
Корзинку для дров с крыльца подхватила, за калитку выскочила, прыгнула, смотрюстоит на поляне важенка светлая. Я рот открыл, она ушами дернула, и в лесу пропала, только я ее и видел.
Ну, рассиживаться некогда, я сделал как сказали, ведь все равно лучшего-то ничего нет. Да и скаллирау знает, о чем говорит, по всему видать. На пол положил мальчика моего, рядом сижу, чем руки занять, не знаю. Ждатьоно завсегда трудней всего дается Смотрю, а Фиджет головку запрокинул, дрожит так, что чуть пол не трясется. Страшно, и жалко, а как помочь? Тут Маллиона уже в человеческом обличье вбежала, охапку травы на пол бросила, да странной какой травы, красной, я и не видал такой на нее Фиджа переложила, и одежду с него стягивает.
Мне кивнула:Помогай.
Раздели, сели рядком на пол. Я горло прочистил, спрашиваю наконец:Чего это с ним?
Она наскоро косу заворачивает, чтоб не мешалась, травой по рукам-ногам мальчонки водит, отвечает:Линька первая у него самая больная. Я потому и бежала через реку, что успеть хотела. Воды спустилась попить, человеком обернулась. Подстрелили-то меня еще на земле соседа вашего Думала, ушла от погони, а там силок попался
Я гляжу, глазами хлопаю, ничего ясней не сделалось. Маллиона, видать, по мне это поняла, и между делом рассказывать по порядку стала.
Скаллираународ древний, не такой, как алиф, конечно Но жили они здесь задолго до первых городов на нашей земле. И ранее мало их было, а теперь и вовсе почти не осталось. Оленями и людьми оборачиваться могут, да еще третьей ипостасью, половинчатой, которая непосвященных боле всего пугает, когда природу их нелюдскую ясней всего видать. Могли скаллирау стихиями повелевать, потому и лесными хранителями их народы нелюдей признают. А пуще того теперь, когда едва-едва один хранитель на несколько чащоб великих остался
У каждого свой особый дар есть,Маллиона ладонь протянула, Фиджета за руку держит, словно в одно время и к нему прислушивается, и со мной говорит,Вот я, например, светом да теплом повелевать могу. Оттого и глаза золотые. Правда, дар у меня не такой, как в старину бываливулканы пробудить или успокоить могли огненные скаллирау Или засуху остановить. Зла не делали, потому как землю слушают, все живое с нами говорит Мать говорила, от темных дел мы силу свою потеряем.
А Фиджет что?спрашиваю.Зелень к нему так и льнет
Она кивнула, за кувшином потянулась, а я и сам пить хочу. Еще бы от таких-то разговоров. Разделили воду, сколько там осталось. Боязно было к колодцу идти, хоть на минутку глаза с сыночка спустить.
Фиджет земными соками да растениями повелевать сможет, но и остальным тоже, лишь в меньшей мере. Я вот зверей призывать могу, и цветок взрастить, но больше всего свет меня слушается. Сына твоего приемного учить надоговорит,и своей силой управлять, и у земли ее брать, да и знать, как с телом своим справляться, без боли перекидываться
Посмотрели мы на мальчика, весь от испарины блестит, плечи рыжей шерсткой покрылись, лицо будто плывет, меняется. Страшно смотреть, а оторваться никак не выходит
Первый раз скаллирау линяют на семнадцатую луну. Если бы он в семье рос, то упрежден был бы. Легче знать, за что тебе тело болью выкручивает, и что не навсегда этовздохнула и головой покачала.А Фиджу втрое тяжелей, отец его ошибку допустил. Скаллирау выбирают пару не только лишь из своих, но и людей берут Кровь разбавлять и к лучшему бывает, мало нас осталось. А Раиннэ, брат мой, не нашел себе женщины. И я далеко Раиннэ здешнего леса хранителем был, взгляд рубиновый Звери его слушались.
Постой,говорю,это не его ли о прошлой весне в сеть поймали?
Маллиона кивает, из глаз слезы катятся.
А у меня словно язык в камень превратился, еле ворочаю:Так это, выходит, в замке человечью душу съели?!
Она пуще того плачет, хоть голос не дрожит, а щеки все в слезах, алым цветут, будто ледяной водой умыты.
Не он первый,говорит.А у нелюдей, священники считают, души нет Ладно что сразу забили, некоторые в плену держат, знают, кровь у нас целебная. В моем лесу тоже сеть на сети, всего в здешних чащах троих скаллирау умертвили. Потому-то как узнала я, что Раиннэ нет больше, прилетела птицей. Знала то, что сын у него родился, но как увидала мальчика, кровь его прочла, горько мне стало Хоть и трудно во время гона себя в узде держать, кровь кипит, но брат думать должен был, на что дитя свое обрекает
Голову опустила Малионна, помолчала.
С тех пор, как церковники против нелюдей начали лютовать, опасно стало в настоящем обличьи являться, али в людскомнепременно спросят, кто да откуда Вот Раиннэ все чаще в оленьей шкуре ходил, и взял себе олениху. Не видела я ее, не знаю Только дитя по зову лесному нашла. В Фиджете больше звериной крови течет, не ведаю, каково ему будет. Страшно, если в оленьем теле застрянет И алиф не видели такого ранее, а если и видели, не скажут. Не любят они грустные вести передавать
А ко мне ты зачем его принесла?спрашиваю.
Некуда больше Охота на нас идет, не знаю, буду ли жива назавтра А больше кому отдать? До других скаллирау полстраны пройти, да и они по чащам хоронятся, лишний раз даже меж собой встречаться боятся. Когда с братом виделась, до травли ещея к тебе в обличье оленьем приходила и лесные говорили, что нечисть ты не притесняешь, зверей боле нужного не бьешь. Вот и решила, лучше будет тут спрятать. Ну а убьешьтак и быть, все равно ведь конец один
Глаза подняла, сквозь слезы улыбается, словно солнце в ливень сияет, сквозь капли алмазные.