Нагая, она поднялась и, зябко ежась, ступила на уходящую под воду каменную плиту.
«Слишком худая»подытожил Сет. «Смотреть не на что».
«Да»ответила Топь, думая уже о другом. Она присела на камень разуться. Забытая кем-то, а может оставленная за ненадобностью, рядом лежала измочаленная морская губка, мелкие глиняные черепки хрустели о каблук.
«Смотри, дальше я тебе не помощник»предупредил Сет, и Топь усмехнулась, почувствовав его беспокойство.
«Свободен», ответила она.
«Освободишься от тебя», пробурчал Сет, отступая внимательным наблюдателем чуть назад.
Смотри! крикнула девушка и, ступив в бок, с головой ушла под воду. Вынырнула через секунду, фыркая и смеясь. Поплыла по-собачьи к берегу. Ты умеешь плавать?
Да, ответила Топь, стягивая рубаху. Да, повторила она, и безумная улыбка тронула губы. Взгляд скользил, не в силах охватить раскинувшуюся до горизонта водную гладь. Грязная одежда отправилась в бассейн. Босые ступни скользили по гладкому камню, поросшему водорослями. Подойдя к краю плиты, Сет посмотрел на девушку. Та лежала на спине, тихонько качаясь на волнах, смотрела на него снизу, щуря глаза от бьющего в лицо солнца.
Ты дрожишь, сказала она удивленно.
Да, ответила Топь, чувствуя, как её колотит всю крупною дрожью, да, повторила она, делая шаг с края плиты.
Тёплая, напоенная солнцем вода подалась нехотя, мягко сомкнулась над головой и тут же вытолкнула обратно. Морская соль ела глаза, жгла растрескавшиеся губы. Смаргивая выступившие слёзы, Топь огляделась. Покинутая пещера казалась тёмной и мрачной, выше над обрывом меланхолично качали ветвями худосочные сосны.
Хочешь, я вымою тебе голову? брыкнув ногами, Аврора поплыла к берегу, туда, где валялась брошенная в спешке торба с глиняными кувшинчиками.
Погоди, ответила Топь. Я хочу показать тебе кое-что.
Топь подплыла к ней, загребая широко и уверенно, протянула руку. Улыбаясь недоверчиво, Аврора вложила кончики пальцев в раскрытую ладонь. Крепко сжав, Топь погасила собственную дрожь, вздохнула глубоко, прикрывая глаза:
Смотри!
Аврора вскрикнула, когда поднялась вдруг волна, и захохотала, очутившись на её гребне. Вопреки вечно набегающему на берег прибою, их вынесло в открытое море. Облака, белые, воздушные, величественно проплывали прямо над головой, а поднимающееся в зенит солнце касалось их краем. Голубоватые тени внизу и белые шапки вершин. Топь почуяла ответное дрожание пальцев. Повернула голову, глядя на тонкий профиль девушки.
Как горы, шептала та, как горы.
Топь потянула её на себя. Вскрикнув, Аврора вцепилась в ладонь, но успокоилась, едва почувствовала руки, крепко обхватившие её за талию. Положила голову на плечо, доверчиво глядя в глаза.
Я покажу тебе настоящие сокровища, сказала Топь, испытывая странные ощущения от прикосновений к её обнаженному телу. Где-то под ладонью, может, чуть выше, испуганной птицей билось маленькое девичье сердечко. Сердце Сета билось так же быстро, ускоряя и ускоряя свой бег. Не бойся, сказала Топь, прежде чем волны сомкнулись над их головой.
Ужас мелькнул в её глазах, она рванулась, но Топь держала крепко, и уже в следующий момент девушка обмякла, прекратив сопротивление.
Ты дрожишь, Топь засмеялась тихонько. Не бойся. Бояться нечего.
Тесно прижавшись, обхватив ногами торс, а рукамишею, Аврора вертела головой, разглядывая колеблющиеся стены воздушного пузыря, вместе с которым они медленно погружались на дно моря. Будто собранное в линзу, выпукло изгибалось над головой небо, тучи, казалось, заняли весь небосвод, а солнце опрокинулось, горошиной закатилось вниз. Его лучи наискось прошивали всю толщу воды, насквозьвплоть до кораллового рифа глубоко внизу.
Не бойся, шептала Топь, смеясь. Вода плескалась, щекоча шею. Маленькие рыбки стремительной стайкой вынырнули из темно-синей тьмы, протаранили зыбкую стену и, лишившись вдруг поддержки, упали рядом, окропив лица брызгами. Сверкнула серебристая чешуя, задела, еле слышно оцарапав кожу, и растворилась в глубине без следа. Протянув руку, Аврора медленно погрузила пальцы в вертикально стоящую, пронизанную солнцем стену воды. Не бойся, смеялась Топь, касаясь губами девичьей шеи, мокрых волос за маленьким смуглым ушком.
Когда через пару часов Топь сидела, замерзшая и голодная на каменных плитах, пила нагревшееся пенное пиво и закусывала остывшими сосисками, тушеными с квашеной капустой, Сет вернулся.
«Это было что-то», сказал он.
Где-то за скалами раздавалась и смолкала звонкая девичья песенка. Аврора пела о русалках, собирающих жемчуг на дне океана. Богатое приданое для невест утонувших матросов. Потянувшись чуть-чуть, Топь трогала её ладониледяной водой горных ключей, в которых та полоскала их одежду, вымывая соль. Забавляясь, Топь взбегала по руке чуть выше, почти касаясь локтя, и девушка отскакивала, смеясь.
Холодно! кричала она.
«Скажу тебе честно», ответила Топь, надкусывая завернутую в тонкую лепешку смесь из капусты и рубленых сосисек, чувствуя, как брызгает сладковатый мясной сок, как хрустит на зубах капустный лист, «я сама не очень-то хорошо понимаю, что это было». Она легла на спину, положив руку под голову, каждой клеткой ощущая, как жаркое солнце разливается по коже, согревая продрогшее тело, как приходит наконец-то ощущение сытости, как не звенит больше голова от мучительных попыток разом контролировать весь город, следить за каждым его обитателем. Рядом, набегая на плиты, огромной колыбелью качалось море. Топь закрыла глаза, вливаясь в это непрестанное раскачивание волн, вбирая их в себя одну за другой, прочь от берега, вплоть до горизонта, за негостремясь достигнуть крайних пределов, слиться со всей этой массой воды, стать с ней одним целым.
Мерное раскачивание убаюкивало, успокаивало. Она скользила дальше, и дальше, и дальше, погружаясь в полусон. Она почти уснула, когда почувствовала вдруг, как тяжёлые барки взрезают форштевнями её тело, приподнимаются, запрокинутые волной, и падают, ударяя всей своей массой, перевалившись через гребень. Застонав, она распахнула глаза.
Аврора стояла, гладя с улыбкой, протягивала штаны и рубаху.
Тебе снился страшный сон?
Сон, который очень скоро может стать явью, ответила Топь, спешно продевая ноги в штанины.
Ветер, уже несколько дней дувший с моря, вдруг стих. Девушка оглянулась удивленнотак внезапен был этот нежданный штиль.
Идём, Топь потянула её за руку. Скорее, скорее, надо спешить.
«Надо спешить», согласился Сет, испытывая странные ощущения от вёсел, снова и снова погружающихся, казалось, прямо в него, размешивавших тело, словно стайка ребят дружно хлебала суп ложками. «Это задержит их ненадолго», пояснила Топь.
Закрыто! Всё закрыто! Никого пускать не велено! смотритель королевских архивов сам спешил вниз, ко входу.
Это я! крикнул Рол, гадая, куда делся привратник, строго следивший за выносимыми из библиотеки свитками и фолиантами, или хотя бы писцы, которые по одному по два всегда околачивались рядом, в своё свободное время спеша доделать то, что не успели в рабочее.
Рол! Друг мой! Заходи, заходи, обрадовался домовой, отпирая решетку, пропуская его во внутренний двор библиотеки.
Я принёс тебе книги. Может статься, я скоро покину столицу, Рол протянул тяжёлую стопку, где все? Почему так пусто сегодня?
Да, знаешь ли, празднества, ответил смотритель, принимая фолианты, да и он замолчал, развернулся, поспешил к каменному столику, почти скрытому в тени цветущих акаций. Столешница была засыпана ковром отцветших соцветий. Положил книги на один табурет, придвинул Ролу другой, сам сел на третий. Знаешь, это просто невозможно, смотритель взял столовый нож. Спугнув ос, выбрал и принялся чистить апельсин из горы фруктов в чаше на столике, у меня голова раскалывается. Никогда, ничего подобного! Как с цепи все сорвались. Младший архивариус нынче утром отчитал старшего писца за невовремя собранные свитки, так тот в ответ ударил его! Житием и ратными подвигами Ссарома второго Сломал ему нос Архивариусу Я разогнал всех по домам.
Жаль, жаль, Рол огладил колено, а я думал переговорить с Анатолем. Он был сегодня?
Нет, представь себе, нет, сняв шкурку, смотритель королевских архивов ловко разделил апельсин на дольки, выложил их полукругом на фарфоровом блюдце и принялся за следующий. Успокоившиеся было осы вновь поднялись, недовольно жужжа. Мальчишка просто пропал. Я, признаться, тревожусь за него. Не был на занятиях в университете, и в библиотеку не пришел друг мой! наклонившись вдруг, он тронул руку, Ты видел, что творится на улицах? Боюсь, не приключилось бы с мальчиком какой беды. Покачивая головой, разделал очищенный апельсин и, вновь подняв тучу ос, выбрал новый. Никита. Они сдружились вроде? Будь добр, дай мне знать, если узнаешь что-то, если он вдруг объявится. Анатоль очень хороший архивариус. И я обещал его матери присматривать за ним.
Непременно, ответил Рол, поднимаясь.
Ты уже? нож замер в руках смотрителя королевских архивов. Постой! Как же ты пойдешь?
Как-нибудь, затянув лямки заплечного мешка, Рол запахнул длинный дорожный плащ, скрыв нарядный алый камзол. Буду держаться тени и отводить глаза по возможности. Мне ещё нужно успеть в замок.
Они прошли двором, полным обычно снующих туда-сюда переписчиков, но сегоднянепривычно пустым и оттого просторным.
Береги себя, друг мой, напутствовал смотритель королевских архивов, закрывая за Ролом витую решетку.
Обязательно, пообещал Рол. Он миновал короткий тупичок, упиравшийся в чугунные ворота, и осторожно выглянул из-за угла.
Люди бежали по улице туда, где раздавалось блеянье волынок, пронзительный свист флейт и бой барабанов. Высоко подняв над толпой, скоморохи тащили шесты, перевязанные цветной соломой, а спешащие за ними мальчишки силились поджечь потешные чучела, выдувая пламя из длинных трубок. Но только выше поднимались шестыпрочь от пляшущих огненных языков. Солнце ещё не зашло и не настало время огненной потехи. Члены гильдий, украсившие свой костюм нарукавными лентами, каждыйцветов своего братства, ступали чинно, под руку с дражайшей половиной и всем почтеннейшим семейством. Они могли не спешитьих место на площади сторожили уже подмастерья. Их хорошенькие дочки, одетые в лучшие свои платья, несли клетки с птичками, которых собирались выпустить на волю посланницами небу с просьбой о долгом и справедливом правлении нового короля.
Прочь! Пшёл прочь, коротышка! Рол так засмотрелся по сторонам, что совсем забыл о необходимости следить за дорогой. Член гильдии песьего промыслащеголяющий рыжими лентами старьевщикналетел на него, не заметив, и едва не упал.
Простите, извинился Рол, но старьевщик прошел уже мимо. В направлении обратном тому, куда текла, бурля, вся узкая улица.
Рол оглянулся и увидел ихлюдей спешащих куда-то по одному, по двое со страшно занятым видом, будто их вовсе не касалось разворачивающееся в городе действо. Он побрел дальше, глядя по сторонам внимательней, и чем больше замечал, тем скорее становился его шаг.
Вскоре он увидел канатных плясунов, балансирующих прямо над просторной площадью, над головами прохожих. «О-па!»перекувыркнувшись в воздухе, акробат приземлялся точно на канат и, взмахивая опахалом, кланялся замершим внизу зрителям. Детишки стояли в очередь к устроенной поодаль карусели. Деревянные кони и колесницы крутились по кругу, а мальчишки мечами старались сбить навешанные сверху, по краям деревянного шатра, щиты, проткнуть копьями кольца. И без того тесная толпа стала ещё плотнее, замедлила свое движение до черепашьего шага, и скоро уже невозможно было протискиваться даже меж ног идущих. Лишь иногда, напуганная рёвом цепного медведя, она волной отшатывалась в сторону. В один из таких моментов Рол свернул в ближайшую подворотню.
А-а-а Ха! трактирщик шёл вдоль ряда пивных бочек, тяжелой кувалдой выбивая запечатывавшие их пробки, что не всегда удавалось с первого раза. Служка стоял тут же, наготове, спеша быстрее заткнуть дыру краном, а трактирные девки, со смехом отбиваясь от скучающих парней, таскали на площадь бочонки поменьше и деревянные блюда, полные пережаренных с капустой колбасок. Тут же, над разложенными посреди улицы кострами, поварята обжаривали на вертелах целые кабаньи туши.
Домовой свернул еще и ещё раз, все дальше уходя от людных площадей, стремясь держаться полупустых тупичков и переулочков. Не будь он скрыт надежно охранными чарами от любопытствующих глаз, он не прошел бы и двух кварталов.
Гремели по мостовым колёса телег, молчаливы и сосредоточенны были толкавшие их люди.
Сюда! Сюда! кричал из тесного проёма меж домов безногий калека, и, счищая боками побелку, телега загонялась в узкое стойло. Убегали толкавшие её оборванцы, а стайка ребятишек, появившаяся ниоткуда, принималась наваливать сверху всякий хлам. По крышам мелькали тёмные тени, тащили откуда-то, укладывая с самого края, брёвна и балки. Вездесущей ребятней крепились, натягивалась поперек улиц тонкая и прочная бечева, рыбацкие сети, и прятались до поры до времени под ворохами беспорядочно разбросанного сена.
Слепец, отложивший в сторону флейту, игрой на которой он мог собрать до двух серебряных монет в день, сидел на ступенях запертого дома и, насвистывая, мастерил бомбы с горючей смесью. Заправив начинкой, обматывал круглые глиняные кубышки с узким горлышком промасленным тряпьем.
Когда Рол проходил мимо свист оборвался. Слепец поднял голову, снял повязку. Под ней ничего не было. Кто-то выжег глаза калёным железом. Но калека смотрел так, будто действительно мог видеть, и Рол стоял на одной ноге, занеся в шаге другую, и не смел шевельнуться.
Слепец отставил неоконченный ещё горшочек. Зашарив по мостовой, нащупал пращу. Мелкий камушек нашелся тут же. Рол колебался ещё минуту, пока свист раскручиваемой пращи не заложил уши. Не выдержав, он сорвался и побежал, разом сбросив охранные чары.
Стой! Стой, гад! закричали сзади, и камень просвистел над головой, заставив пригнуться. Не надеясь на скорость ног, Рол упал и покатилсяпрочь с улицы, под крыльцо ближайшего дома, в стены. В старые, добрые, надежные стены, где его уже никому не найти.
Это всё, всё было неправильно. С самого своего начала.
Предательязык не поворачивался назвать его послушникомпредатель, выросший в ските. Воспитанный многочисленными наставниками-стратами, с малолетства отечески оберегаемый ими от греха и соблазна. Что толкнуло его? Что заставило? Одного из сотен и сотен?
Разве что память о руках, тянущихся к нему сквозь прутья клетки. Мог ли он запомнить, ещё младенец тогда? очевидно, мог. Очевидно, запомнил. Бережно хранил в своей груди долгие годы память о родителях, казненных за укрывательство ребёнка мужеского пола, пока не вырос и не отомстил.
Змеёныш, прошипел Клемент, стискивая кулаки, чувствуя, как впиваются в плоть ногти, змеёныш. Проклинаю тот день, когда взял тебя из приюта в скит!
Он сам перерезал ему глоткулюбимому своему ученику, лучшему воспитаннику. Но почтовый голубь поднялся уже высоко в небо, и ни один сокол не сорвался с шестка, чтобы убить вестника. Хитрый стервец подрезал им крылья.
Брызгая слюной в лицо, бесновался старший клирик. Мелкая сошка, спешил скорее выслужиться. Адепт ордена, напротивсидел спокойно, разглядывая его окровавленные ладони.
Это ваш воспитанник? спросил он лениво.
Да, отвечал Клемент, не смея поднять взгляд, посмотреть прямо.
Умный, отчаянный мальчик, протянул адепт так же нехотя, надеюсь, достойный своего учителя? Мнэ-э-э?
Клемент поднял голову, не понимая.
Сотни и сотни лет мы находили отпирающий все двери ключ. Умирали Хранители, Ключ возвращался в старый мир, но мы всё равно находили его, он произнёс это с нажимом, явно испытывая удовлетворение, будто это сам он раз от раза находил всех Хранителей ключа. Сотни и сотни лет кряду. Никто кроме нас не знал, как найти ключ среди тысяч и тысяч обитателей старого мира, он улыбнулся, сощурившись сладко, а мы знали. Да. И раз уж случилось так, что имя Хранителя стало известно кому-то вне священного Синода, за пределами Белгра, вам следует найти его как можно скорей.
«Кого?»жаждал и не смел спросить Клемент.