Он встретился глазами с Фрэнком. Я сам осмотрю тут все, Майк. Тони уже проверяет, что там наверху. Иди, помоги врачу.
Выйдя наружу, Майк обнаружил, что Николс занимается фермером. Врач, по-видимому, израсходовав все бинты из аптечки, уже снял свой пиджак и рубашку, которую рвал на полосы. Теперь он был голый до пояса. Будучи почти в конце среднего возраста, Николс имел тело с жилистой мускулатурой, на котором не было почти никакого жира. Черное жесткое туловище, покрытое тонкой пленкой пота, блестело на солнце.
Майк огляделся. Дэррил занимался Гарри Леффертсом. Леффертс также был без рубашки, обнажив рану на боку. Та казалась весьма впечатляющейвсе его бедро и тазобедренный сустав были в крови, как и ребрано Майк не думал, что там было действительно что-то серьезное. Рана уже была перевязана целым рулоном бинта. Майк подумал, что хотя повязка и пропиталась кровью, но само кровотечение было остановлено.
Там не такая уж серьезная рана, услышал он голос Николса. Майк обернулся. Доктор смотрел на него. Я первым делом занялся Гарри. Вряд ли ему удастся похвастаться шрамом перед своими внуками, пуля только скользнула вдоль одного ребра. Насколько я могу судить, внутреннего кровотечения нет.
Голова Николса резко повернулась в сторону женщины. Она перевернулась на бок, закрыв руками лицо. Ее колени были прижаты к груди, в позе эмбриона. Она тихо и беспрерывно рыдала. Ее изорванное платье было опущено вниз, закрывая ноги. Там же сверху, укрывая ее, лежало и два пиджака. Шахтеры, которые укрыли ее имиДон Ричардс и Ларри Масаниеллосидели на корточках рядом. Их лица выражали растерянность и сочувствие. Помимо того, что они сделали, они, очевидно, не имели ни малейшего представления, чем еще они могут ей помочь.
С ней будет все в порядке, пробормотал Николс. Его лицо напряглось. Насколько это, конечно, возможно после группового изнасилования. Он посмотрел вниз, на фермера. В отличии от этого парня. Крупные артерии не пострадали, но он потерял огромное количество крови.
Майк присел на корточки рядом с врачом. Чем я могу помочь, Джеймс?
Он видел, что Николс перевязал уже все раны фермера. Но кровь все равно проступала через ткань. Врач рвал еще полосы из остатков своей рубашки, готовя новые повязки.
Дай мне свой смокинг, для начала. И надо посмотреть, есть ли какие-либо одеяла внутри. Нужно все, что поможет сохранить его в тепле. Он в шоке.
Майк снял смокинг и протянул его доктору, который укрыл им фермера. Затем Николс сказал: Необходима машина скорой помощи, чтобы отправить этого бедолагу в больницу. А так, я сделал все, что смог здесь без медикаментов и оборудования.
Врач поднял голову и медленно оглядел окрестности. Но почему-то у меня плохое предчувствие, что машину скорой помощи и больницу будет трудно найти.
Его глаза встретились с глазами Майка. Где мы, черт возьми, находимся? Он сумел выдавить улыбку. Только не говори мне, пожалуйста, что это наша любимая Западная Вирджиния. Моя дочь давно подталкивала меня переехать сюда и открыть здесь свою практику. Он моргнул. Прямо душераздирающая сцена из фильма-триллера 'Избавление'. Там все происходило в такой же глуши, насколько я помню. А ведь мы только в полутора часах езды от Питтсбурга.
Майк следом за врачом окинул своим взором окрестности. И тихо сказал: Не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы понять, что мы сейчас далеко не в Западной Вирджинии, доктор Ватсон.
Николс хмыкнул.
Абсолютно ничего похожего, Джеймсни пейзаж, ни деревья, ни люди, ни
Он ткнул большим пальцем через плечо, указывая на дом, который стоял позади них.
Там нет ничего, привычного нам по Западной Вирджинии, скажу я тебе. При всей своей бедности, сам дом вовсе не шаткая лачуга. У нас такой большой, хорошо сложенный и старинный дом был бы объявлен историческим памятником еще пятьдесят лет тому назад.
Он наклонился и схватил одно из ружей головорезов, по-прежнему стоявшему у стены. После быстрого осмотра он протянул его Николсу.
Видел что-нибудь подобное? Врач покачал головой. И я, размышлял Майк. Кен Хоббс говорит, что оно с фитильным запалом. А он знает, что говорит. Всю свою жизнь он увлекался старинным оружием. Такого оружия, как это, не делают, должно быть, уже двести лет. По крайней мере. Даже во времена Американской революции, уже были кремневые ружья.
Он посмотрел на оружие с уважением. Ты только посмотри на эту вещь, впечатляет, не правда ли? Должно быть, по меньшей мере, 75 калибра.
Он хотел что-то добавить еще, но был прерван Фрэнком, вышедшем из двери.
Такие дела, сказал он. Джексон казался, как всегда, невозмутимым. Отчасти это было связано просто с его личностью, но в основном с тем, что секретарь-казначей профсоюза был одним из тех, кто, кроме Николса, имел реальный боевой опыт.
Майк посмотрел на других, кого он мог видеть. Все они, кроме Джексона и Николса, теперь, когда бой был закончен, начали проявлять эмоции. Леффертс лежал на спине, прижимая повязку на боку, и смотрел в небо. Молодой шахтер, который был так убийственно беспощаден к врагам в разгар боя, теперь выглядел ошеломленным бычком. Его глаза были широко открыты и казались свободными от какой-либо мысли. Опустившись на колени рядом с ним, Дэррил понурил голову и опустил плечи. Он сжимал колени ладонями так сильно, что костяшки пальцев побелели. Чуть в стороне, возле жертвы изнасилования, Дон Ричардс и Ларри Масаниелло уже не сидели на корточках. Они оба сидели, вытянув ноги вперед, упершись в них руками. Их оружие лежало на земле. Оба тяжело дышали. Ричардс тихо ругался, а Масаниелло, который был набожным католиком, бормотал молитву.
Майк выдохнул почти со свистом. Похоже, большинство в небольшом шоке, Джеймс. Кроме тебя и Фрэнка.
Доктор издал смешок. У нас все еще впереди. На сегодняшнюю ночь кошмары мне обеспечены. Подозреваю, и Фрэнку тоже.
Джексон, прислонившись к дверному косяку, покачал головой. Не сегодня. Может, завтрашней ночью. Но послезавтра точно будет очень плохо. Я прямо уже вижу, как я дрожу. Он мрачно осмотрел сцену перед собой. О боже, это было хуже, чем перестрелка, которую я видел в Японии.
И потерся плечами о дверной косяк. Но, по крайней мере, стрельба закончилась. Он уставился на Майка, который все еще сидел на корточках рядом с врачом. А как ты? спросил он. И добавил, прежде чем тот ответил, И не вешай мне лапшу на уши, Майк. У тебя по лицу все видно.
Майк невесело усмехнулся. Я и не собирался. Правду, говоришь? Я чувствую себя, как будто меня сбил грузовик. А я пытаюсь выяснить, почему я все еще жив.
Перед ним возник мигающий образ самого себя, идущего вперед, к скотному двору, как машина для убийства, холодный как лед. Бах! Бах! Как просто. Один убит, еще один
Он посмотрел на труп первого человека, которого он застрелил. В плечо. Не нужно быть врачом, чтобы понять, что человек был мертв, мертв, мертв. Пуля из магнума должна была разорвать сердце на куски.
Ну вот зачем ты сразу купил такого монстра. Мощное останавливающее воздействие, как гласила его реклама. О боже!
Он сжал губы, пытаясь понять, что именно он чувствовал.
Голос Фрэнка прорвался как через вату в ушах.
Эй! сказал его друг. Не думай об этом сегодня, Майк. Поверь мне. Пусть пройдет какое-то время.
Чистая правда, подтвердил Николс. Врач поднялся на ноги. Это движение напомнило Майку, что нужно посмотреть в доме насчет одеял.
Извини, пробормотал он, встал и направился к двери фермы. Фрэнк, ты там не заметил что-нибудь вроде одеял, пока вы там
Вдруг сверху раздался крик. Это был голос Тони Эддаччи. Тони, высунувшись из небольшого окна верхнего этажа, показывал пальцем куда-то вдаль.
У нас большие проблемы! воскликнул он. Майк посмотрел в ту сторону, куда указывал Тони. Там виднелся небольшой отрезок грунтовой дороге, начинающийся от двора и огибающий рощу. С земли, Майк ничего больше не видел из за деревьев.
Судя по всему, Эддаччи видел дальше. Там А-а-а, черт, Майк, я клянусь, что это правда, там дилижанс едет сюда в сопровождении четырех всадников. Они не более чем в четверти мили. Будут здесь в любую минуту.
Его голос еще более взволновался и усилился. А за ними около двадцати человек пешком! И с преогромными копьями! Я не шучутам копья, о боже.
Склонившись над подоконником, Тони посмотрел на мертвых головорезов, лежащих на скотном дворе. Выглядят, как эти ублюдки. Особенно те, что на лошадях.
Майк смотрел в сторону, указанную Тони. Грунтовая дорога была проще некуда. Две накатанных борозды. Деревья, перекрывающие обзор, были всего в двадцати ярдах. Теперь Майк уже мог слышать стук копыт.
Через несколько секунд четыре всадника показались в поле зрения. Эти люди были в шлемах и кирасах, с мечами в ножнах на поясе. Майк мог видеть что-то вроде очень больших пистолетов, закрепленных на седлах.
Ехавший впереди всадник заметил его и что-то закричал. Все четыре конника натянули поводья и остановились. Мгновением спустя за ними выехало странное транспортное средство, запряженное шестеркой лошадей. Кучер отчаянно тянул поводья, в результате чего еле успел остановить повозку, прежде чем она врезалась в застывших всадников. Все же она развернулась боком поперек дороги. Одно из колес съехало в борозду, повозка опасно перекосилась.
Тони назвал повозку 'дилижанс', но это не было похоже на дилижанс, который Майк видел в кино. Это было транспортное средство с элегантной деревянной мебелью и всякими декоративными атрибутами, больше напоминавшее небольшой крытый фургон.
Тот же всадник опять крикнул что-то. Как и прежде, слова были непонятными, но Майк был уже почти уверен, что язык был немецкий. По крайней мере, если память его не подводила.
В воцарившемся молчании всадники смотрели на американцев. Двое шахтеров рядом с лежавшей женщиной поднялись на ноги и держали пистолеты наготове. Как и Дэррил. За ним последовал и Тони. Николс привстал наполовину на корточках, взяв в руки пистолет полицейского. Даже Хэнк, все еще лежа на земле, прижимая одной рукой повязку на ребрах, другой рукой беспорядочно нащупывал на земле свой пистолет. Бывший шахтер Чак Ролс был внутри фермы. Майк слышал его шепот за дверью: Я держу их на прицеле, Майк. Дай только сигнал.
Майк вытянул руки. Спокойно всем! Даже не думайте стрелять без повода!
Он видел, как четыре всадника медленно потянулись за пистолетами у седел. Майк вспомнил, с беспокойством и опозданием, что его собственное оружие лежит где-то в фермерском доме.
В этот момент отъехал занавес на боковой части экипажа. Прямо на Майка глядело лицо. Это было лицо молодой женщины, выглядевшей очень расстроенной. С вершины ее головы свисало несколько прядей длинных черных волос. Ее глаза были карими, лицо смугловато, как это часто бывает у испанок. Майк вдруг улыбнулся. Весело, и как ни в чем ни бывало. Какая-то странная веселость. А может, и нет. Интуиция иногда работает, даже если логика и разум сбежали напрочь.
Полегче, ребята! Я думаю, что у нас тут скорее 'Девичьи страдания', чем что-нибудь другое. Осталось выяснить, с какой стороны безопаснее откусить кусок пирога.
Фрэнк усмехнулся. Ты всегда был романтиком. И дураком при виде прелестного личика.
Майк пожал плечами. Все еще улыбаясь, он начал медленно двигаться к повозке. Он держал руки широко разведеннымитак, чтобы всадники могли видеть, что он был безоружен.
Ты назвал это лицо 'прелестным'? прокомментировал он через плечо. Ты просто выбиваешь меня из образа, Фрэнк. Я-то уж думал, что мы были на съемках фильма 'Избавление'. И с усмешкой: А может, это был фильм 'Техасская резня бензопилой'? Сейчас, только уточню в Интернете
Лицо женщины было все ближе. Вот. Сейчас мы находимся в фильме 'Клеопатра', - сказал Майк. Слова прозвучали гораздо более нежнее, чем он намеревался. И с удивлением понял, что он почти не шутил.
Глава 4
Повозка вдруг накренилась и бросила Ребекку прямо на ее отца. Бальтазар Абрабанель зашипел от боли.
Осторожней, дочка! проворчал он. Он еще крепче прижал руку к своей груди. Седобородое лицо Бальтазара было бледным и изможденным. Его дыхание стало прерывистым и учащенным.
Ребекка взглянула на него с тревогой. Ее собственное сердце забилось со страхом, граничащим с паникой. Что-то было не так с ее отцом. Его сердце
Снаружи донесся звук кричащего что-то голоса. Ребекка узнала его. Голос принадлежал командиру небольшого отряда ландскнехтов, которых ее отец нанял в Амстердаме, чтобы сопроводить их в Баденбург. Но голос германца звучал с таким сильным акцентом, что она не разбирала самих слов. Судя по интонации, однако, человек был поражен чем-то.
Снова крик. На этот раз она поняла.
Эй вы, назовитесь!
Бальтазар тихо застонал. Затем, с видимым усилием, сказал:
Посмотри, что происходит, Ребекка.
Ребекка застыла в нерешительности. Состояние отца было просто ужасным. Но по долгой привычке, она сразу повиновалась.
Она завозилась с пояском, который удерживал занавес закрытым. Из-за поспешной возни накатило раздражение. Фургон был с окном только с одной стороны. Ребекка предпочла бы постоянно открытый занавес, чтобы наслаждаться ветерком. Но ее отец настаивал на постоянно закрытом от внешнего вида занавесе.
Это путешествие будет достаточно опасным, дитя мое, сказал он ей, нам ни к чему мужские взгляды. Ты только посмотри на себя.
Это заявление сопровождалось странной улыбкой. Нежность и отчасти, гордость. Но было что-то еще
Когда она, наконец, догадалась, что это за 'что-то еще', Ребекка была поражена и даже ошеломлена. Потрясение пришло от понимания возможного насилия, которого опасался ее отец. Разве есть люди, которые на самом деле делают такие вещи? Ошеломлениеот осознания того, что даже ее отец считал ее прекрасной. Другие говорили ей об этом, но само ощущение этого все еще казалось ей странным. Она сама никогда не видела ничего в зеркале, кроме молодой испанской еврейки-сефардки. Оливковая кожа, длинные черные волосы, нос, два темных глаза, рот, подбородок. Да, черты лица очень правильные и симметричные. Пожалуй даже, в высшей степени. И иногда она думала, что ее губы могли быть привлекательными. Полные, насыщенные. Но прекрасная? Что это значит?
Наконец-то занавес уступил, не прошло и нескольких секунд, которые показались ей целой вечностью. Она откинула занавеску и высунула голову в окно.
На мгновение она даже не поняла, что видят ее глаза. Ее ум до сих пор витал вокруг бедственного положения своего отца. Его сердце!
Потом она вдруг все увидела. Ахнула и отпрянула назад. Ее охватил новый ужас, наложившийся на старый. Частично страх был вызван зрелищем мертвых тел, разбросанных повсюду. Или так ей показалось с первого взгляда. Ребекка никогда не видел сцен насилия раньше. Ничего, кроме незначительных выходок хулиганов, а власти в Амстердаме строго наказывали даже за это. А тут кровь повсюду! И дажевон голова лежит отдельно. А эта женщиначто с ней? Неужели ее? О Боже!
Но это все простые, понятные страхи. Волна настоящего ужаса прошла вниз по ее спине при виде человека, стоящего прямо перед ней. Идущего к ней. Вот уже осталось тридцать футов.
Ребекка парализованно смотрела на идущего человека. Как мышь, увидевшая змею.
Идальго! Здесь? Не дай нам Бог!
Что там, дитя мое? потребовал ее отец. Затем прямо зашипел:Да что происходит?
Она почувствовала, как он подался вперед, встав позади нее.
Она разрывалась между страхом перед идальго и страхом за своего отца. И тогдада когда все это, наконец, кончится? наступил еще один ужас. Она услышала, как командир ландскнехтов, нанятых ее отцом, закричал снова.
Сматываемся! услышала она его панический вопль. Уходим! За это нам не платили!
Ребекка услышала удаляющийся стук копыт. Мгновением спустя она почувствовала, как повозка пошатнулась, и поняла, что возчик спрыгнул тоже. Она услышала, как он ломится по кустам вдоль дороги, напрягая все свои силы.
Они бросили нас!
Она отшатнулась от окна фургона, глядя широко раскрытыми глазами на отца. Ее губы попытались что-то сказать. Но добрый и мудрый человек, который являлся ей опорой всю свою жизнь, ничем не мог помочь ей теперь. Бальтазар Абрабанель был еще жив. Но его глаза были закрыты, а зубы крепко сжаты. Теперь уже двумя руками он держался за сердце. Затем соскользнул с подушки сиденья на пол кареты. Раздался слабый стон. Похоже, агония.
Теперь ужас буквально захлестнул ее. Ребекка бросилась на колени, обнимая отца. Она отчаянно пыталась хоть как-то утешить его, помочь ему, но не знала, как и чем. Она смотрела на тяжелые сундуки, сложенные на скамейке сиденья напротив нее. Книги ее отца. Его перевод медицинских трудов Галена был в одном из этих сундуков. Но для нее это было практически бесполезным. Тридцать семь томов Галена. Все они были написаны на арабском, который Ребекка могла читать с трудом.