Тут она услышала голос. Испугавшись, она повернула голову.
Идальго стоял у фургона, засунув голову в окно. Этот человек был настолько высок, что ему пришлось наклониться немного, чтобы сделать это.
Опять тот же голос. Что-то знакомое. Она почти все понимала. Но это было невозможно. Идальго не мог говорить так. На этот раз она разобрала почти все. По крайней мере, большинство слов. Его акцент был очень странным, в отличие от того, что она когда-либо слышала на этом языке.
Английский? Он говорит по-английски? Но идальго не говорят по-английски. Это ниже их достоинства. Язык пиратов и торговцев.
Она смотрела на него теперь со странной смесью любопытства и страха. Настоящий идальго, до кончика ногтей. Высокий, сильный, стройный, красивый. Он излучал глубокую уверенность в себе, которой мог обладать только испанский дворянин. Даже его одежда похожа: белая шелковая рубашка, темные брюки Правда, сапоги какие-то странные. Но вот он широко улыбнулся, и сомнения исчезли. У кого еще могут быть такие идеальные зубы?
Потом он снова заговорил. Те же самые слова, которые он повторил уже в четвертый раз. Простите, мэм, вам нужна помощь?
* * *
Ребекке Абрабанель всегда было интересно в последующие годы, почему она тогда сказала правду. Вернее, еле вымолвила пролепетала. Она часами вспоминала этот момент, сидя в одиночестве и размышляя. И удивлялась
Может быть, сказалось долгое преследование ее народа с древнейших времен. Даже после той жестокости Святой Инквизиции и безжалостности, с которой дворяне-идальго насильственно изгоняли их из Испании и Португалии, евреи-сефарды никогда не могли забыть залитую солнцем землю древней Иберии, куда они пришли когда-то, и которую полюбили. Много веков помогая строить и укреплять ее, убедившись, что евреи, наконец, нашли место, где их приняли и приютили. Пока христианская королевская семья и знать не решили иначе, и они снова были изгнаны и обречены на скитания. Тем не менее, они сохранили свой язык, имели свою поэзию и лелеяли самобытную культуру. Евреи-ашкенази могли ютиться в своих гетто в Центральной и Восточной Европе, отгородившись от окружающего мира. Но не сефарды. Почти полтора века прошло с момента их изгнания из страны, но они по-прежнему называли себя сефардами, а высшей похвалой среди них все еще было назвать человека идальго.
Таким образом, с годами она пришла к мысли, что тот ее ответ был ответом ребенка, который таил надежду, что все эти легенды не были ложью, в конце концов. Что где-то там, в мире, действительно существует благородство, а не только жестокость и предательство, прикрывающиеся вежливостью и традициями.
Но было и нечто большее. Что уж скрывать. Это был инстинкт женщины.
Оценивающий мужчину. Красивый, да, но не совсем соответствующий образу идальго. Даже в тот момент ужаса и растерянности, она сохранила достаточно остроты ума, чтобы почувствовать разницу. Это не была хищная красота идальго. Просто красивый мужчинапочти деревенщинапришел к ней с этим грубоватым носом и открытой улыбкой. И его глаза были такими чистыми и голубыми И в отличие от брутальных идальго, в них не было ничего, кроме дружелюбия и участия.
Ребекка Абрабанель раздумывала над всем этим на протяжении многих последующих лет. И постоянно возвращалась к этому моменту. Очень часто. Это было какое-то душевное баловство. Но ни один другой момент в ее жизни, когда она окидывала ее мысленным взором, никогда не приводил в такой трепет ее сердце.
* * *
Да-а, пожалуйста! Мой отец
Она на мгновение опустила голову, закрыв глаза. Слезы начали просачиваться через веки. И тихо продолжила:Он очень болен. Я думаю, что-то с сердцем
Она открыла глаза и подняла голову. Лицо человека сквозь слезы выглядело размытым.
Мы беженцы, прошептала она. И не просто беженцы ее дыхание прервалось. Мы мараны.
Она почувствовала его замешательство и недоумение. Конечно. Он же англичанин.
Тайные евреи, пояснила она. К ее удивлению, у нее вырвался нервный смешок. Но дело даже не в этом. Мой отец она прижала ладонь к губам, как бы опасаясь подслушивания, он философ. Врач по профессии, но он учился многим знаниям. В основном учение Маймонида, но также караимское толкование Талмуда. И мусульманские труды Аверроэса
Она поняла, что лепечет что-то ненужное. Разве ему это интересно? Ее губы сжались.
В общем, он был изгнан из Амстердама за ересь. Мы направлялись в Баденбург, где живет мой дядя. Он сказал, что может предоставить нам жилье.
Она на мгновение запнулась, вспомнив о серебре, спрятанном в сундуках среди книг. Страх снова охватил ее.
Человек заговорил. Но не с ней. Он повернул голову и крикнул:Джеймс, иди сюда, похоже, тут очень больной человек.
И снова повернулся к ней. Его улыбка сейчас была сочувствующей, а не веселой, как раньше. Но даже сквозь слезы Ребекка чувствовала в нем достоинство и уверенность.
Что-то еще, мэм? спросил он. Его лицо напряглось. К нам тут двигаются люди. Мужчины с оружием в руках. Кто они?
Ребекка ахнула. Она совсем забыла о группе наемников, с которыми они столкнулись незадолго перед тем.
Это люди Тилли! воскликнула она. Мы не думали, что они так далеко от Магдебурга. Мы встретились с ними в двух милях отсюда по дороге. Мы надеялись избежать повторной встречи, но
Кто такой этот Тилли? потребовал незнакомец. Улыбка полностью исчезла. Его лицо напряглось и стало злым. Но гнев, очевидно, не был направлен на нее.
Ребекка вытерла слезы. Кто такой Тилли? Как может кто-нибудь не знать предводителя католической лиги, графа Тилли? После того, что произошло в Магдебурге?
Человек, казалось, почувствовал ее смятение.
Ладно, неважно, отрезал он. Издалека раздался крик. Ребекка не могла разобрать слов, но она поняла, что они были на английском языке. Предупреждение о чем-то, подумала она.
Следующие слова человека были быстрыми и требовательными:Мне нужно знать только одноэти люди опасны для вас?
Ребекка растерянно посмотрела на него. Он что, шутит? Но честное выражение его лица ее успокоило.
Да, ответила она. Они убийцы и грабители. Лучше сами убейте моего отца. И меня Она замолчала. Ее глаза обратились к тому месту, где на земле лежала женщина. Ее там уже не было. Она поднялась на ноги и медленно шла к ферме. Двое из мужчин идальго поддерживали ее.
Она услышала рычание в голосе идальго.
Что ж, хорошо. Более чем достаточно.
Она вздрогнула от неподдельной ярости в его голосе.
Через секунду дверь экипажа открылась. Чернокожий человек, голый до пояса, поднимался в карету. В одной руке он держал маленькую красную коробку, украшенную белым крестом. Несмотря на свое удивление, Ребекка не выразила никакого протеста, когда черный человек мягко отодвинул ее от своего отца и начал осматривать его.
Экспертиза была быстрой и профессиональной. Мужчина открыл коробку и достал из нее флакон. Ребекка, сама дочь врача, безошибочно узнала в нем также врача. Она почувствовала огромное чувство облегчения. Благодарение богу, тот оказался мавром! Ее отец превозносил арабскую медицину. Христианских врачей он считал профанами.
Мавр обратился к идальго. Идальго после этого выкрикнул нескольких командРебекка, озабоченная состоянием своего отца, не уловила их смысл. Потом снова повернулся к повозке.
Мавр говорил быстро и отрывисто. Его акцент отличался от акцента идальго, и он использовал очень странные слова. Ребекка немногое смогла разобрать из его английского языка.
У него коронарная недостаточность (при чем здесь коронация? какая-то бессмыслица). Состояние тяжелое, я думаю. Нужна госпитализация (какой еще постоялый двор?) Как можно скорее. Если не успеть вовремя (дальше опять бессмысленная фразакакой-то перебор и сгусток грязи, при чем здесь вообще грязь?), шансы невелики. Сердце не выдержит.
Ребекка ахнула.
Значит, он умрет?
Черный врач посмотрел на нее. Его темные глаза были заботливыми, но мрачными.
Может, мэм, тихо сказал он. Но может, и справится. (Может, справится? То есть выживет, предположила она. Какая странная идиома). Пока слишком рано говорить.
Раздался еще один возглас от одного из мужчин идальго. Ребекка подумала, что со стороны фермы. На этот раз она поняла слова.
Идут! Пойдешь в укрытие, Майк? (Какое-то бессмысленное имя для идальго, подумала она, Майкх).
Идальго посмотрел на дорогу. Теперь Ребекка сама могла слышать звуки приближающихся шагов и крики людей. Германцы. Люди Тилли. Стая волков, заметивших добычу.
Идальго покачал головой и крикнул в ответ.
Нет! А вы все остаетесь в доме! Как только подойдут, начинайте стрелять. Я поведу огонь от повозки!
Он быстро сунул голову в карету и протянул руку к врачу.
Джеймс, дай мне свой пистолет. У меня нет времени, искать свой собственный.
Мавр потянулся назад и вытащил что-то из задней части брюк. Ребекка посмотрела на него с удивлением. Разве это пистолет? Такой маленький! Совсем не похож на те огромные, что были у ландскнехтов.
Но она отбросила свои сомнения, увидев, как нетерпеливо, идальго схватил эту вещь. Хотя Ребекка очень мало знала об огнестрельном оружии, она была поражена изощренным мастерством изготовления этого оружия.
Теперь идальго зашагал прочь. Не прошло и пяти секунд, как он занял позицию за несколько ярдов от повозки. Он остановился и обернулся. Затем осмотрел пистолет, делая что-то с нимчто именно Ребекка не могла разобрать. Затем, расправив плечи и расставив пошире ноги, стал ждать.
Ребекка, затаив дыхание, наблюдала из окна фургона за происходящим. Ее глаза мелькали туда и обратно, от фермы к идальго. Даже неопытная в таких делах Ребекка сразу поняла, что именно делает идальго. Он отвлекал на себя внимание головорезов Тилли от повозки. А его люди в доме будут иметь прекрасную картину для обстрела.
Наемники, двигающиеся к ферме, были с другой стороны фургона. Ребекка могла слышать, но не видела их. Все, что она могла видеть, это идальго, наискосок от нее.
Поэтому последовавшего сражения она также не видела. Ее глаза были устремлены только на стоявшего на месте высокого мужчину в трепыхавшейся белой рубашке и черных брюках. Возможно и не знатного рода, и в смешных сапогах. Но Ребекку это не волновало. Великий Самуил ибн Нагрела, еврейский поэт и визирь Гранады, победивший в битве при Алфуэнте, не стал бы стесняться такой обуви. Так, по крайней мере, думала молодая девушка, увлекавшаяся легендами сефардов.
Просто невероятная уверенность в себе. Ребекка вспомнила строки из поэмы ибн Нагрелы, посвященные битве при Алфуэнте.
Мой враг восстално Рок был против моего врага.
Как тот, кто сотворен, мог воспротивиться Творцу?
Теперь мои войска и стройный ряд врагов
Стоят напротив. В день такой, где гнев, и зависть,
С яростью впридачу, Князь Смерти предлагает приз.
И каждый хочет выиграть лишь славу,
Хотя и должен жизнь отдать взамен.
Идальго выстрелил первым. Он не сделал никакого предупреждения, не вступал в бессмысленные переговоры и не угрожал. Он просто присел чуть-чуть и вытянул пистолет в обеих руках. Мгновением спустя вздрогнувшая Ребекка услышала пистолетный выстрел, и битва разразилась.
Она была короткой, суматошной и невероятно жестокой. Даже Ребекка, наивное дитя в таких вопросах, знала, что оружие просто не может стрелять так быстро, буквально градом пуль, которые вырывались из пистолета идальго и оружия его людей. Она не могла видеть кровавую бойню, которую сотворили эти пули в небольшой толпе наемников, но у нее не было никаких трудностей в истолковании криков боли и удивления.
Великая литература оградила ее душу от очередных ужасов. В тот день мужество поступало к ней как непосредственно от самого идальго, так и от поэзии битвы при Алфуэнте.
И львы младые славили те раны
На их главах, как будто то венцы.
И, умирая, верили, что веру
Они святую защитить смогли.
А жизнь, они, конечно, знали
Была сегодня не про них совсем.
Она затаила дыхание. Не все выстрелы принадлежали идальго и его людям. Она узнала более глубокий рев пищалей наемников. Она боялась увидеть, что вот-вот белая рубашка идальго окрасится кровью.
И копья, словно молнии, затмили
Свет солнца над бойцами навсегда.
Их кровь покрыла землю алым слоем
Как кровь баранов на алтарь легла.
И вот она увидела, как какой-то невидимый ветер рванул левый рукав идальго, оставив в нем сквозную дыру. Она зашипела, как кошка. Но крови не было. Не было. Не было.
Вдруг, как тоже шок своего родабитва закончилась. Тишина, затем топот и вопли убегающих. Ребекка глубоко вздохнула, потом еще и еще. Внимательные глаза врача. Всего лишь беглый взгляд, и мавр повернулся к ее отцу. Легкая улыбка прошла по его лицу. Ребекка, осознавая значение этой улыбки, покраснела от смущения. Но не сильно. Просто пожилой человек, любующийся фигурой молодой женщины. Никакой угрозы для нее в этой улыбке не было.
Отпрянув от окна, Ребекка рухнула на мягкое сиденье кареты. Она заплакала, закрыв лицо руками.
Через некоторое время, не прошло и трех секунд, она снова услышала скрип отворяющейся двери кареты. Она почувствовала, как в фургон зашел он, идальго. Осторожно, он опустился на сиденье рядом с ней и обнял ее за плечо. Не удивляясь неуместности своих действия, она склонилась к его плечу и уткнулась лицом в его грудь.
Мягкий шелк, твердые мышцы. Никакой крови.
Спасибо, прошептала она.
Он ничего не сказал. В этом не было никакой необходимости. Впервые с тех пор, как весь этот ужас начался в тот день, Ребекка почувствовала, что все ее напряжение и страх покинули ее. Впервые за многие годы, возможно.
Заполнил ли Потоп весь мир?
Сухой земли уж не видать нигде.
Странно, что именно это пришло ей в голову. Отринув ужасы в надежных руках незнакомого человека, она могла думать только о той, залитой солнцем и наполненной великолепной поэзией земле, которую она никогда в жизни не видела. Вытирая слезы об его шелковую рубашку, она вспомнила оду Авраама ибн Эзры к своему плащу:
Я развернул его, дырявый словно сито,
Во мраке ночи видно сквозь него:
Луна и звезды в небосвод зашиты.
Мой бесполезно шитьпришел уж срок его.
Глава 5
Идальго не оставался в фургоне надолго. Не больше двух минут. Ребекка не была точно уверена. Несколько из его людей подошли к экипажу. Состоялся быстрый обмен словами. Ребекка не могла понять многое из разговора, отчасти из-за акцента и отчасти потому, что они использовали незнакомые ей термины. И это было странным. Ребекка родилась и выросла в Лондоне. Она думала, что была знакомы с любыми нюансами английского языка.
Но она поняла суть их обсуждении. И в этом тоже было что-то странное. Идальго и его люди, казалось, были озадачены своим местонахождением. Они также были в очевидном замешательстве по поводу своих дальнейших действий.
Странно, очень странно. Страх снова начал закрадываться в сердце Ребекки. Идальго был человеком, которого все они явно уважали и обращались к нему за распоряжениями, но они не обращались к нему, как к дворянину. Это означало, что, несмотря на его галантность, он, видимо, был предводителем наемников. Пожалуй, внебрачный сын какого-нибудь мелкого барона одной из провинций Англии. Это могло бы объяснить и акцент.
Ребекка съежилась на своем сиденье. Наемники были изрядными мерзавцами, это знали все. Преступники без рода и племени. Особенно здесь, в Священной Римской империи, погрузившейся в пламя войны.
Ее глаза с мольбой обратились к отцу. Но на поддержку с его стороны можно было не рассчитывать. Ее отец боролся за свою жизнь. Мавританский врач держал его за руку и давал ему время от времени маленькие таблетки из флакона, взятого из его коробки. Ребекка даже и не думала возражать против такого лечение. Черный доктор излучал ауру компетентности и уверенности.
Идальго вернулся к экипажу. Ребекка робко повернула к нему голову.
Невозмутимое лицо. В глазах явно светилось дружелюбие. И еще кое-что, она сглотнула. Она знала значение таких взглядов. Она видела их и раньше, в Амстердаме, от некоторых из наиболее уверенных в себе молодых мужчин в еврейском квартале. Восхищение; оценка. Желание, даже завуалированное под вежливость.