Вы евреи? вскрикнула она.
Дневные ужасыстрахи всей жизнивспыхнули в одно мгновение. Слезы затопили глаза. Ее грудь и плечи затряслись. Мгновением спустя Джудит Рот уже сидела рядом с ней, прижимая ее к себе, как ребенка.
Ребекка рыдала не переставая. Она отчаянно пыталась взять себя в руки, чтобы смочь задать только один вопрос, который казался ей самым важным во всей вселенной. Задыхаясь, пытаясь вымолвить слова, ответ на которые сулил или страх или надежду.
Наконец, ей это удалось.
Он знает? выдохнула она.
Миссис Рот нахмурилась. Вопрос, очевидно, ничего не прояснил для нее.
Ребекка схватилась за горло и практически задушила рыдания.
Он. Идальго.
Та все еще хмурилась и не понимала. Надежда смела страх, как солнце разрушает туман.
Майкл. Он знает?
Ее глаза были устремлены на менору. Взгляд миссис Рот последовал за ней. Ее собственные глаза расширились.
Вы имеете в виду Майка? Пожилая женщина смотрела на Ребекку с удивлением. Ну, конечно, он знает. Он знает нас всю свою жизнь. Именно поэтому он и попросил нас приютить вас, когда позвонил. Он сказал, что он думаетне понимаю, почемуон просто сказал, что у него предчувствие, что будет лучше, если вас приютит еврейская семья
Дальше Ребекка не слушала. Она зарыдала снова, еще яростнее, чем когда-либо. Все ужасы улетучились. Затем зародилась робкая надежда. Она стала лелеять ее. Баюкать, как ребенка, окружая его сказками и легендами. Про верных и благородных идальго.
* * *
Утром синие глаза снова появились в доме. Синие, как безоблачное небо в яркий солнечный день. В последующие годы Ребекка не помнила ничего об этих двух днях. Просто синева и солнечный свет.
Солнечный свет навсегда. Пронизывающий землю без всяких теней.
Глава 6
Густав II Адольф, король Швеции, несомненно, имел сходство со своими благородными предками. Его кожа была бледной и лишь слегка румяной. Коротко подстриженные волосы, брови, подкрученные усы и козлиная бородка были светлыми. Глаза были голубыми, слегка выпуклыми и светились живым умом. Черты его лица, на котором доминировал длинный, костлявый, мощный нос, были весьма красивы, несмотря на некоторую припухлость. Он был очень большого роста. Больше шести футов в высоту. Крупное мускулистое тело имело склонность к полноте. Каждой своей черточкой он воплощал образ Северных королей. Этому способствовали природные данные и соответствующее воспитание.
Лавина чувств бушевала в нем сейчас, когда он шагал взад-вперед по своему шатруштаб-квартире, разбитой на восточном берегу реки Хафель. Белое, как мел, лицо от нахлынувшего ужаса. Глаза, закрытые от горя. Толстые губы, дрожащие от стыда. И то, что могучие руки короля Швеции в два удара сломали стул и швырнули его остатки на пол, свидетельствовало о его негодовании и ярости.
Дьявол бы забрал курфюрста Саксонского Иоганна Георга в свой вечный адский огонь!
Королевские помощники, все, кроме Акселя Оксеншерна, отодвинулись от своего монарха. Характер Густава Адольфа был им давно известен. Но не его гнева они боялись. Гнев Густава всегда был недолгим, и король уже давно научился более-менее удерживать свой неистовый характер под контролем. Раздражительные упрекиэто худшее, что он, как правило, себе позволял. И вдобавок, отвязаться на невинной мебели. Это событиеэто монументальное событиеобещало стать настоящей Сицилийской резней для предметов окружающей обстановки.
Густав схватил еще один стул и переломил его об колено. Остатки крепкого деревянного каркаса свисали в его огромных руках, как хрупкие ветки.
И не ярости боялись эти ветераны военных походов. И уж, конечно, не отлетающих обломков стульев. Аксель Оксеншерн, ближайший друг и советник короля, давно взял в привычку обставлять палатку Густава дешевой обычной мебелью. Уже не в первый раз, с тех пор, как они прибыли в Германию, шведские офицеры видели, как их монарх превращает стулья в зубочистки.
И, Боже, пусть черт отправит курфюрста Бранденбургского Георга Вильяма в ад вместе с ним!
То, что их пугалоэто было кощунство, происходящее на их глазах. Благочестие и набожность их короля были так же знамениты, как и его вспыльчивый характер. Первое в большей степени. Значительно большей. Только непосредственные подчиненные Густава когда-либо испытывали на себе язвительность его языка. И только те из его солдат, которые были осуждены за убийства мирных жителей, изнасилования или кражи, ощущали последствия его гнева под топором палача. В то время как многие из церковных гимнов, которые народ Швеции пел в своих церквях по воскресеньям, были переведены на шведский язык их собственным королем. И считались, по всенародному мнению, лучшими из всех гимнов.
Куски стульев полетели через открытый полог шатра. Двое солдат, стоящих на страже по обе стороны от входа, переглянулись и бочком-бочком, отодвинулись на несколько футов подальше друг от друга. Обычно они улыбались при привычном виде сломанной мебели, вылетавшей из штаб-квартиры короля. Но сейчас они словно окаменели от доносившегося богохульства.
Король Швеции схватил еще один стул, поднял его над головой, обрушил на пол и выпнул наружу тяжелыми сапогами.
К черту всех князей и дворян Германии! Этих свиней из Содома из Гоморры!
Богохульство было просто шокирующим. Страшным, по правде говоря. Никто из приближенных не мог вспомнить их монарха таким сквернословящим. Даже в худших его высказываниях. Это было ярким свидетельством того, насколько разгневан был Густав, услышав весть о Магдебурге.
Король Швеции стоял посреди шатра, его огромные кулаки сжались, он был похож на обезумевшего быка. Горящие глаза, сверкающие как сапфиры, упали на фигуры трех молодых людей, стоявших в нескольких шагах от него. Невысокого роста, стройные, они были одеты в дорогую одежду. Их руки сжимали навершия мечей. Лица были бледными.
Какое-то время Густав Адольф смотрел на них. Бык, бросающий вызов телятам. Но этот момент был краток. Король Швеции глубоко и медленно вдохнул и выдохнул. Его могучие плечи поникли.
Примите мои извинения, Вильгельм и Бернард, пробормотал он. И ты, Вильям. Я, конечно, не имел в виду вас среди этого чертового племени.
Король ругался на шведском языке, но теперь он говорил по-немецки. Густав свободно говорил на этом языке, как и на многих других, но его характерный акцент выдавал свое прибалтийское происхождение.
Герцоги Саксен-Веймарские и ландграф Гессен-Кассельский сухо кивнули. Их напряженность ослабла. Причем, очень быстро. При всей своей аристократической знатности, они были более чем готовы сразу принять извинения Густава. Эти три дворянина были немецкими властителями, которые словом и делом доказали свою преданность протестантскому движению. Кроме того, в значительной степени их привязанность к Густаву была связана с простым и понятным юношеским преклонением перед героем. Итальянцы уже начали добавлять к титулу Густава II Адольфа словосочетание 'il re d'oro'золотой король. Вильгельм и Бернард Саксен-Веймарские и Вильям Гессен-Кассельский полностью одобряли подобную постановку вопроса. Насколько понимали эти молодые люди, Густав-Адольфшироко известный и за пределами своей страныбыл единственным европейским монархом, достойным этого имени.
Таким образом, они с огромным с облегчением приняли его извинения. Их расслабленность передалась и всем остальным. Вспышка гнева у Густава, даже такая, как сегодня, как всегда длилась недолго.
Король Швеции выдавил улыбку. Он окинул взором внутреннюю часть большого шатра. Осталось только два целых кресла.
Распорядись занести еще несколько стульев, Аксель, пробормотал он. Я, кажется, превзошел себя сегодня. Начнем военный совет.
Аксель Оксеншерн улыбнулся в ответ королю. Он повернул голову и кивнул офицеру, прижавшемуся к стене шатра. Молодой швед выскочил наружу со скоростью газели.
Густав надул щеки. Его глаза пробежались по комнате, как бы оценивая способности всех двенадцати мужчин, собравшихся в ней. Что, на самом деле, он и делал.
Это была быстрая и точная оценка. Интуитивно точная. Ни один из этих людей не был бы сейчас здесь, в шатре, если бы король не возлагал на них большие надежды.
Что ж, хорошо, господа, давайте работать.
Взгляд Густава немедленно устремился к Вильгельму и Бернарду.
Теперь войска империи двинутся на Саксен-Веймар. Это факт. Вы двое, и Вильям, единственные мои надежные союзники в Германии. Император Фердинанд не простит вам этого.
Вильгельм, старший из двух герцогов Саксен-Веймарских, поморщился.
Я боюсь, что вы правы, Ваше Величество. Тень надежды мелькнула по его лицу. Хотя услуги Тилли оплачивает Максимилиан Баварский, а не и император, так что возможно
Вильям Гессен-Кассельский фыркнул. Густав махнул рукой.
Отбросьте эту надежду, Вильгельм. И вы, Бернард. Максимилиан даже более жаден, чем сам император. Он уже потребовал Пфальц за поддержку династии Габсбургов и католичества. И он, конечно, захочет добавить к нему Тюрингию и Гессен. По крайней мере, хоть что-то из их земель. Император вряд ли сможет отказать ему. Поскольку Фердинанд отказался от услуг Валленштейна, в его распоряжении основной силой останется только армия Тилли.
Вильгельм вздохнул.
Я не смогу остановить Тилли, сказал он, морщась. Он так и будет опустошать Тюрингию и захватывать каждый из ее городов. Веймар, Айзенах и Гот, в первую очередь. Эрфурт, возможно, откупится от него.
Лицо дворянина было настолько измождено, что трудно было признать в нем молодого еще человека.
Население пострадает очень сильно.
Густав стиснул руки за спиной и расправил плечи. Его лицо было суровым.
Я ничем помочь вам не могу. Прошу прощения и горько сожалею, но это сущая правда.
Слова падали в тишине, как свинец. С гневом. И со стыдом.
Я не буду давать обещаний, которые не смогу сдержать. Особенно сейчас. После Магдебурга. У меня просто не хватит сил для защиты Тюрингии от Тилли. На его стороне даже география. Он ближе, и может использовать горы Гарц для защиты своих флангов.
Бернард кивнул.
Мы знаем это, Ваше Величество. Он выпрямился, сжимая рукоять меча. Мой брат является моим наследником, и он должен оставаться здесь, с вами. Но я вернусь в Веймар, и буду делать все, что смогу. Я установлю с вами курьерскую связь, как только доберусь, но
Нет.
Недоумевающие глаза Бернарда переместились на Акселя Оксеншерна. Шведский канцлер развел руками, извиняясь.
Простите мою резкость, ради бога. Но это очень плохая идея.
Аксель поднял руку, предвосхищая бурную реакцию протеста герцога.
Погодите, пожалуйста, Бернард! Я, конечно, восхищаюсь вашим мужеством. Тем более что мужество среди немецких аристократов более редкий товар, чем золото.
Шведские офицеры разразились грубым, язвительным смехом.
Аксель продолжил:Это был с вашей стороны очень романтический жест, Бернард. Но вместе с тем, это откровенная глупость. В Тюрингии вас не ждет ничего, кроме гибели или плена. У вас совсем немного собственных сил, и Аксель выразительно посмотрел на молодого дворянина. И у вас нет никакого военного опыта.
Он чуть не добавил, "вы еще девственник, по правде говоря", но удержался.
Лицо Бернарда Саксен-Веймарского окаменело. Его глаза умоляюще уставились на Густава Адольфа.
Густав глубоко вздохнул. Затем, шагнув вперед и положил свою огромную руку на тонкое плечо Саксен-Веймара.
Он прав, Бернард. Лицо короля озарилось внезапной веселой улыбкой. Оставайтесь лучше здесь. Со мной. Я был бы рад добавить вас в ряды моих соратников, вместе с Вильгельмом. Я уверен в вашей полезности для нас, Густав проигнорировал едва скрываемый скептицизм на лицах шведским офицеров, и вдобавок ко всему, я полагаю, что мог бы научить вас кое-чему в искусстве войны.
Последняя часть фразы сделала свое дело, как и ожидал Густав. Саксен-Веймар, еще подростком восхищавшийся воинской доблестью короля, вновь превратился в несовершеннолетнего смущенного юношу.
Взгляд Бернарда переместился на других мужчин. Всезаслуженные ветераны. Мужчины, которые доказали свою доблесть. Глядя на них, молодой человек засомневался в своих возможностях. Его взгляд скользнул по шатру и остановился на молодом шведском офицере. Это было Леннарт Торстенссон, блестящий командир шведской артиллерии.
Торстенссон усмехнулся.
Не бойся, Бернард. Пусть имперцы сейчас смеются над вами. Достаточно скоро, не пройдет и годаим уже будет не до смеха.
Смех, охвативший присутствующих, на этот раз не был ни зол, ни едок. Просто дикий и безудержный смех. Так воют северные волки, услышав, что олени усомнились в их храбрости.
Ободрения Торстенссона и сопровождающего его веселого смеха было достаточно. Кивок Саксен-Веймара превратился в глубокий поклон королю.
Моя честь к вашим услугам, Ваше Величество.
Густав хлопнул в ладоши.
Отлично! А теперь
Он повернулся к одному из своих кавалерийских военачальников, Юханну Банеру.
Тот небольшой гарнизон по-прежнему находится в Баденбурге, верно?
Банер склонил голову.
Вы имеете в виду шотландцев? Отряд кавалерии под командованием Маккея?
Да, их. Александр Маккей, насколько я помню. Многообещающий молодой офицер.
Оксеншерн, рассудительный, как и всегда, воздержался от комментариев по поводу этого последнего замечания. Хотя ему и не терпелось сказать что-то вроде:Вы пообщались с ним меньше часа, Густав. На основании чего вы называете его 'перспективным молодым офицером'?
Но он оставил эти слова только в своем уме. Король, он был уверен, и сам не питал никаких иллюзий. Он просто отчаянно хотел внушить хоть какую-то уверенность и хорошее настроение в этот день мрака и ужаса. Кроме того, в отличие от Банера, Аксель знал о реальной миссии Маккея.
Густав продолжал:Так вот, следует отправить курьера к Маккею с приказом остаться в Тюрингии. Я не ожидаю, конечно, что он сможет удержать Баденбург при серьезном нападении. Просто пусть отступит в леса Тюрингии. Я хочу, чтобы он сообщал нам обо всех передвижениях Тилли. И кинул на Оксеншерна быстрый взгляд. Перед отправкойкурьера ко мне. Я дам ему более подробные инструкции.
Банер кивнул. Король обратился к ландграфу Гессен-Кассельскому.
Вильям, я не могу предоставить вам никакой конкретной помощи сейчас. Но ваша ситуация и не столь отчаянна. Во-первых, Тилли будет и дальше углубляться в Тюрингию, а не в Гессен. И
Гессен-Кассель фыркнул.
И Тилли движется не так быстро, как пуля. Великий и могучий Генерал Улитка.
Густав улыбнулся, но улыбка исчезла очень быстро.
Не стоит недооценивать этого человека, Вильям, сказал он, мягко и серьезно. Он может, и улитка, но помните: Иоганн Церклас, граф Тилли, был профессиональным солдатом всю свою жизнь, и большую часть этого времени в качестве командующего войсками. Сейчас ему уже более семидесяти лет, и он до сих пор не проигрывал крупных сражений.
Лицо короля стало напыщенным.
В конце-концов, он, пожалуй, самый великий из всех полководцев со времен Гонсало де Кордова.
Магдебургский мясник, прорычал Торстенссон.
Густав взглянул на офицера-артиллериста. Когда он заговорил, его голос был печальным. Да, Леннарт, пожалуй, именно так Тилли и будет известен потомкам. А все остальное будет забыто. Король расправил плечи. Заметьте, я не говорю, что это несправедливо. Полководец полностью несет ответственность за поведение своих войск. Но все донесения из Магдебурга говорят о том, что Тилли пытался сдерживать своих солдат. Хотя, конечно, не было никаких оснований предавать город огню.
Торстенссон, привыкший к тому, что с монархом Швеции Густавом не возбраняется спорить, не отступал.
Ну и что? спросил он. Тилли предводитель этой армию. Он же не подал в отставку после всего этого. Его армияэто армия подонков. Он не может оправдываться тем, что его черти вырвались на свободу. Гнев молодого артиллериста сменился восхищением. А ваша армия, Ваше Величество, совсем другое дело. Она никогда не опозорит свое знамя. Ни при каких обстоятельствах.
Густав улыбнулся, затем нахмурился. И покачал головой.
Я полководец старой школы, Леннарт, ответил он мягко. И все еще уверен в некоторых ее достоинствах. Как бы там ни было.
Затем добавил, криво улыбаясь:Но я полагаю, что уже начал воспитывать полководцев новой школы. По крайней мере, я надеюсь, что так.