Что ты задумала, Коннован Эрли Мария, Хранительница Северных границ?
Я? Врать, глядя в глаза, сложнее, чем просто врать.
Ты, Конни, ты. Ты выглядишь чересчур уж довольной.
А тебе хотелось бы, чтобы я выглядела несчастной?
Нет.
Тогда в чем проблема?
Конни
Коннован.
Коннован, послушно исправляется он. Пожалуйста, хотя бы попытайся подумать о том, что я тебе сказал. Пока я здесь, Хельмсдорфтвой дом. Что касается Мики, то это же мелочи. Ну хочешь, я поклянусь всеми ветрами сразу, что она больше рта не откроет? Хочешь, я ее вообще отошлю?
Хочу, очень хочу, но существо, плотно засевшее внутри меня, нашептывает, что все обещанияложь. Мне всегда врут, так почему этот случай должен быть исключением?
Существо внутри право, и пускай правота эта причиняет боль, но тем хуже для меня.
Я не хочу драться с тобой, говорит Рубеус.
А я хочу. И буду. Завтра. Фоме привет, я буду очень рада увидеть его.
Глава 12
Рубеус.
Значит, Фому она будет рада увидеть, с Фомой она разговаривала нормально и даже иногда улыбалась. Фомаединственный, кому она улыбалась. Знать бы, что произошло на Проклятых землях впрочем, вряд ли знание что-то изменит. Вызов брошен.
Рубеус почти не сомневался, что победит, и не из-за какого-то там мифического рейтинга, а потому, что Коннован пребывала в каком-то совершенно необъяснимом состоянии, где-то между депрессией и задумчивостью. Сначала Рубеусу казалось, что это со временем пройдет, но с каждым днем становилось лишь хуже. Теперь вот вызов.
Глупо, но правильно. Или все-таки не правильно? Мика что-то чересчур уж довольно, а Коннован улыбается так, будто все заранее просчитала.
Так ты будешь пить? Бокал в ее руку выглядел неестественно большим, а вино в бокале неестественно темным. Вино пахнет летом, а в горах вечная зима, приправленная мелким сыпучим снегом, низкими облаками и несбывшимися надеждами.
В такой вечер только и думать, что о надеждах.
Рубеус все-таки налил себе вина.
За твое здоровье, сказала Коннован, улыбаясь. Честное слово, мне жаль, что так получилось.
Мне тоже. У вина резкий вкус, дисгармонирующий с запахом. У Коннован печальные черно-лиловые глаза, дисгармонирующие с улыбкой.
Рубеуса не отпускала мысль, что он снова что-то упустил.
Но что?
Зал для поединков в Хельмсдорфе в полной мере соответствовал канонам: гладкий пол, выложенный цветной мозаикой, узкие балкончики для секундантов и мощное освещение. Пожалуй, чересчур уж мощное. Рубеус сделал мысленную заметку на будущееубавить яркость.
Мика все-таки пришла, деловой костюм, деловая прическа, деловое выражение лица. Значит, вчерашний приказ всерьез не приняла. Интересно, она вообще воспринимает его всерьез или просто делает вид, что подчиняется?
Отчего-то именно сегодня показное неповиновение вывело Рубеуса из себя.
По-моему, я просил тебя не показываться на глаза.
Неужели? В глазах такое искреннее удивление, что Рубеусу даже становиться стыдноровно на секунду, он уже начал привыкать к Микиным фокусам.
Вот именно. Твое присутствие здесь не уместно.
Рубеус, милый, ты, наверное, запамятовал, что ятвой секундант, и поэтому мое присутствие здесь более, чем уместно, это первое. Хельмсдорф пока не еще не принадлежит тебе, а следовательно, и распоряжаться ты пока не можешь, это второе. Да и вообще не надо быть таким злопамятным, это третье.
Передразнивает. Неужели она настолько уверена в своем влиянии на него, что опустилась да откровенного хамства? И не боится, что после поединка Рубеус выгонит ее к чертовой матери?
Не боится.
Кстати, ты не поздороваешься с нашим старым знакомым? Мика смотрит куда-то через плечо и вежливо улыбается. Значит, Фома уже здесь. Выглядит совсем больным, желтая кожа, впавшие щеки, но глаза блестят и держится уверенно, хотя по всему видно, что болел и тяжело. Ну и леший с ним. Его место внизу и сам факт участия человека в Ата-Кару оскорбителен.
Внизу человека мысли достойные да-ори. Неуместные, несоответствующие моменту, следует сосредоточиться и выбросить всякие глупости из головы.
А где Коннован? Фома протягивает руку Рубеусу, а вежливое приветствие Мики игнорирует. Что вообще здесь произошло?
Это Рубеус и сам хотел бы знать.
С ней все в порядке?
В полном, отвечает Мика. А если бы не ее упрямство, было бы еще лучше. Значит, это ты будешь секундантом? Смешно, ты вообще оружие в руках держать умеешь?
Нет. Не умею. Я не люблю оружия.
И в технике боя не разбираешься?
Не разбираюсь.
И тогда как же ты собираешься следить за чистотой поединка?
Как-нибудь, Фома неопределенно пожал плечами. Так где же Коннован?
Здесь, прошу прощения, немного проспала. Коннован была свежа и довольна жизнью. Привет, Фома, рада, что ты согласился. Ну если все в сборе чем раньше, тем лучше. Фома, тебе вон туда, Конни указала рукой на балкон, а то еще заденем ненароком.
Мика фыркнула и с гордо-отстраненным видом направилась ко второму балкону.
Дик, давай, начинай.
Ну Дик выжидающе посмотрел на Рубеуса, и тихим, извиняющимся голосом, произнес:Если все участники поединка собрались, то начинаем?
Начинаем, начинаем, давай, говори, что там по протоколу полагается. Коннован аж пританцовывала от нетерпения. Не знай Рубеус ее настолько хорошо, решил бы, что пьяна. Но вчера она выпила лишь полбокала красного вина, того самого, дисгармоничного и невкусного, после чего ушла спать. А сегодня? В теории у нее было время напиться, но ни один да-ори не станет пить в преддверии Ата-Кару.
Стоп. Да-ори в принципе не способен напиться.
Но Коннован особенная.
Знать бы, что она действительно пьяна, то поединок можно было бы отложить.
Дик нудно и долго перечислял правила, обязательства и основные пункты Кодекса.
На шее Коннован блестят мелкие капельки пота, и на висках тоже, на лбу. Она больна? Или все-таки нервничает, а веселость и нетерпениепоказные, чтобы скрыть нервозность?
Наверное. Белая рубашка почти сливается с белой кожей, белые волосы подвязаны кожаным шнурком, а черные глаза смотрят куда-то вверх. На потолок? Рубеус тоже посмотрел. Ничего новогообычный потолок, утопающий в электрическом свете, вообще-то там звезды нарисованы, но лампы будут помощнее любых звезд и поэтому роспись удается рассмотреть лишь при выключенном свете.
Прошу секундантов осмотреть оружие.
Мика деловитоимидж требуетвертит клинок в руках, а Фома долго не решается прикоснуться к бархатному футляру. А потом вынимает ятаган с опаской. Забавно, дуэльную пару подарил Карл, сказал, что пригодится, и снова оказался прав. Пригодились, только вот не для того боя, на который Рубеус рассчитывал.
Претензий не имею. Говорит Мика.
Ну я, наверное, тоже. Фома робко улыбается и пожимает плечами. Они ведь одинаковые, правда?
Ему не отвечают.
В таком случае, если претензий к качеству оружия у секундантов нет, то считаю данную пару пригодной для проведения поединка. Дуэлянтов прошу принять оружие.
Они подходят одновременно, и Рубеус уступает право выбора Коннован. Она маленькая, едва-едва по плечо ему, а волосы слегка вьются. Раньше он этого не замечал.
В ее руке ятаган смотрится еще более нелепо, чем бокал с вином. А пара удобная, красивая, сизо-голубой булатный узор, изящный изгиб лезвия, длинная рукоять, обмотанная кожаным шнуром.
Тяжеловат, жалуется Коннован неизвестно кому и, пробуя пальцем лезвие, добавляет. Острое, это хорошо.
Для чего хорошо?
Просто хорошо. Удачи тебе.
И тебе.
Дик благоразумно отходит в сторону, но подавать сигнал к началу поединка, не спешит. Скорей бы время разлетается пулеметной лентой секунд, которые замирают, не долетев до цели. Еще один мирный вдох.
Ата-кару поединок равных. Бой ради боя закрыть глаза, вдохнуть прохладный воздух, ощутить, как каждая клеточка тела наполняется силой. Ее не много и не мало, в самый раз, чтобы победить.
Он знает, что победит. И Коннован тоже это знает. Тогда почему?
Все мысли потом.
После боя.
Коннован
Вдох, выдох и между ними два удара: нет, не сердцаоно бьется само по себеа дуэльных ятаганов. Сталь звенит, дрожит, возмущаясь непочтительным к себе отношением. Сталь поет и требует крови.
Ай, ни черта она не требует, это же просто кусок железа, на который я экстраполирую собственные эмоции. Экстраполируюумное слово. И длинное. Еще на четыре удара, которые я едва-едва успеваю отбить.
Правильно, нечего думать о посторонних вещах во время поединка.
Ата-кару, единство духа и тело, предел сосредоточенности нет у меня сосредоточенности. И духа нет. Что же касается тела, то оно действует совершенно самостоятельно, даже жутковато как-то.
У моего противника жесткая манера и еще более жесткий взгляд, которого я избегаю с тем же усердием, что и ятагана.
Похоже на танец. Разклинок-змея стремится к сердцу дваотступаю, и змея жалит пустоту триатакую, но тут же отступаю снова. Со стороны, наверное, красиво, а я начинаю уставать, но нужно держаться, еще немного, совсем немного
Разболезненная царапина на левом предплечье, я не успела уклониться.
Дваеще одна, на сей раз чуть повыше колена.
Трипытаюсь ответить тем же, но мой противник уворачивается. Он ведь быстрый. И сильный. Я тоже так смогу, но не долго.
Раз-два-трикровь шумит в ушах.
Раз-два сердце захлебывается, еще немного и ну же, быстрее, еще быстрее
Раз и еще один пропущенный удар и новая рана, я знаю, что она есть, хотя и не чувствую боли. Осталась за пределами круга. Мне нужно сосредоточится, очень нужно
Сосредоточиться и прибавить скорость. Вдох. Еще один вдох. И еще а теперь резкий выдох и сердце послушно останавливается.
Спасибо, маленькая Тора, за фокус. У меня есть пятнадцать секунд свободного полета в мире, лишенном времени.
Теперь вперед, быстро, сильно, чтобы по-настоящему, чтобы убить отплатить за все атакую, снова атакую и опять, заставляя противника отступать. Шаг за шагом, удар за ударом. Ну же, соберись вот так. Отвечай мне. Давай, та же скорость, та же сила, то же стремление убивать.
Ата-карубой равных.
Три секунды. Рубеус переходит от защиты к атаке. Защищаюсь и две секунды. Клинок-змея, сверкнув серебряной чешуей, падает внизврешь, ты не станешь бить оттуда. А вот если снизу вверх да наискось. Подплужный отножной справа, никакой хитрости, одна сила. Отбить просто, но
Одна. Широкое лезвие приближается медленно. Я вижу роспись по булату. И слепые блики на белом полу. И широкий перстень с черным камнем. Время накатывает валом, но я успеваю разжать пальцы.
Этого достаточно. Сталь, в очередной раз столкнувшаяся со сталью не встречает сопротивления. Моя сабля летит куда-то в сторону, а дальше опять больно. Хорошо, что этопоследняя боль в моей жизни.
В правильном исполнении подобный удар способен пробить кольчугу. У меня нет кольчуги, только рубашка, кожа, ребра и треклятые сердца, которые, наконец, перестанет ныть.
Молодец Рубеус, хорошо натренировался, до полного автоматизма эфес торчит чуть ниже левой ключицы, а сама рана похожа на полумесяц. Красивый такой, длинный полумесяц на глазах раскрывается, выпуская потоки жемчужно-белой крови.
Странно.
А свет здесь чересчур яркий снова слепну падаю, и раздраженное лезвие глубже впивается в тело ну и пусть. Мне уже все равно
Вот только света здесь слишком много. Неудобно умирать, когда вокруг столько света.
Зачем ты это сделала? спрашивает кто-то.
Затем, что устала. Но отвечать тяжело, и я закрываю глаза, а когда открываю снова, вижу Тору.
Так нельзя, говорит она. Это не по правилам.
Свет сгущается, плотный и тяжелый, давит, ни вдохнуть, ни выдохнуть, когда сфера схлопнется, я умру.
Раз, два, три, четыре, пять, вышел зайчик погулять сфера, сжавшись в одну ослепительную точку, гаснет, и я остаюсь в полной темноте Пиф-паф, ой-ой-ой, умирает зайчик мой Говорю же, возвращайся
Фома.
Он сразу должен был понять, что задумала Коннован. По взгляду, по загадочной улыбке, по тому, как рассматривала, взвешивала клинок, будто прицениваясь.
Смерть выбирала. Когда-то давно в далекой жизни, запутавшись среди полузабытых обид, он тоже пытался решить проблемы подобным образом. Должен был понять, увидеть, почувствовать, но мешало беспокойство за Ярви, и мысль, что зря он согласился.
Только вот как отказаться было? Его ведь даже не спросили, Дик просто появился и передал "просьбу" явиться в Хельмсдорф, лишь во дворе замка Фоме объяснили, что от него потребуется. Секундант Голос и тот удивленно присвистнул, отчего виски заломило знакомой болью. Из-за боли Фома и пропустил тот момент, когда еще можно было отказаться от чести столь высокой, чересчур высокой для обыкновенного человека.
Потом был зал и свет столь ослепительный, что вся вокруги потолок, и стены, и рисунок на полурастворялись в нем; насмешливая Мика и тяжелый клинок, который норовил выскользнуть из пальцев. Кружевной платок измученным облаком опускающийся на пол, и тут же болезненный скрежет столкнувшихся сабель, полузвон-полуплач. Хотелось заткнуть уши, чтобы не слышать, и глаза закрыть, но Фома продолжал смотреть. Танец теней в потоке света, полет-паденье, остановившийся мир и тот единственный удар, который получилось увидеть. Даже не сам удар, а улыбку Коннован и то, как дрогнув, разжались пальцы, отпуская рукоять сабли. Замерший вместе с остальным миром клинок Рубеуса, выскользнув из безвременья, не встретил преграды.
Хруст. Вздох. Растерянные глаза и кровь изо рта, жемчужные пузыри на губах и руки, тянущиеся к рукояти. Паденье, лицом вниз на красно-желтую плитку и нелепо торчащее острие сабли. Бабочка на игле.
Надо же, у нее получилось-таки уйти красиво, Мика улыбается, она не удивлена, значит, ожидала чего-то подобного?
Ступать внутрь мозаичного круга немного страшно: не будет ли его поступок воспринят как оскорбление традиций да-ори, но и оставаться извне нельзя, это было бы предательством. Красно-желтая плитка складывается в сложный орнамент, на котором перламутровой радугой переливается кровь.
Я не хотел убивать тебя, Рубеус опустился на колени, вид у него растерянный, удивительно беспомощный, но по ту сторону света вряд ли видна эта растерянность. Ты же видел, что я не хотел убивать ее.
Нужно вынуть, Фома и сам бы выдернул застрявшую в теле Коннован саблю, если бы сил хватило. И глаза закрыть, мертвым положено закрывать глаза. Повернуть голову, чтобы не лицом в пол, знакомые шрамы на щеке, разбитый нос и губы, на которых лопаются пузырьки крови. Дышит? Да невозможно с такой раной но Коннован не человек! И пульс есть, слабый, затухающий, но все-таки есть.
Рубеус все понял с полуслова, подхватил на руки и
Вот идиот, фыркнула Мика вслед, но как-то скорее с сожалением, чем злостью. Все равно не выживет, так зачем медикаменты тратить?
Знаете, иногда чужие похороны бывают чересчур поспешными, Фома сам удивился собственной смелости и, подняв сабли с пола, протянул Мике. Вы, наверное, знаете, что с ними делать.
А сам?
Я не люблю оружие, а оно меня.
Надо же теперь Мика смотрела прямо в глаза. Улыбка-оскал, белые клыки и багряная краска на губах. Пугает, но Фоме не страшно. Коготь поднимает подбородок, скользит по горлу и, на мгновенье замерев у артерии, подымается к уху.
И как же ты выжил? мурлычет Мика, слизывая с пальцев красные капли.
Люди помогли, по шее что-то течет, вероятно, кровь, но все равно не страшно. И с ней тоже все будет хорошо. Коннован выживет, вот увидите.
Увидим. Точнее посмотрим. У твоей крови странный вкус неприятный. Считай, что тебе крупно повезло, мальчик, но будешь и дальше под ногами путаться, голову оторву.
Я не хотел убивать, всего лишь выбить оружие. Рубеус сидел возле прозрачной капсулы, внутрь которой тянулись гибкие трубки-жгуты. Я не знаю, как вышло, что
Белый дым мягким облаком обволакивает неподвижное тело, по экрану монитора ползут зеленые линии, верхняя ломаная, живая, а две нижние угрожающе гладкие. Что-то жужжит, стрекочет, пищит, тревожные звуки, неприятное место.
Рубеус положил обе руки на стекло, и Фома испугался, что сейчас оно треснет, тогда белый дым выльется наружу.