Ты иди, нечего здесь делать Хранитель осекся на полуслове, но Фома понял, что он хотел сказать. Человеку действительно нечего делать в замке да-ори, но он же не сам сюда пришел.
В комнате все по-старому, вот только пыль появилась, а раньше убирали. За окном загорается рассвет, а сна ни в одном глазу. Зато в ящике стола целая стопка чистых листов.
Вальрик.
Сложнее всего держать дыхание, чтобы ровное было и спокойное. Если не сохранять спокойствия, его запрут, а значит, шанса отомстить не будет. За ним наблюдают. Он ловит случайные взгляды, скользящие, расслабленные, но вместе с тем внимательные. Слишком уж внимательные. Ничего, пусть смотрят. Он такой же как всесерый.
Удобно. В сером легко спрятаться, растворившись в этом обманчивом пыльном умиротворении. Тень в тени но держать дыхание тяжело, стоит чуть отвлечься и сбивается, скатывается в судорожные трепыхания легких. Кровь, недополучив кислорода, загорается яростью. Яростьэто легко, это когда перед глазами пелена, а в руках оружие можно и без оружия, лишь бы противник, которого убить. Яростьэто чужая кровь, и пять секунд спокойствия, чтобы восстановить дыхание.
Ихор отказался тренировать. Боится. У страха запах холодного пота и цвет мокрого песка, кровь склеивает песчинки в мелкие комочки, которые, застыв, превращаются в камень, но стоит сдавить камень в пальцах, и тот рассыпается красно-бурой пылью.
До начала Игр десять дней, а там будущее виделось мутным пятном привычного серого цвета, Вальрик не слишком задумывался, что ждет его впереди, но твердо знал имена тех, у кого будущего точно нет. Убивать просто; хуже, что во снах Джулла не возвращается. Солнечный свет скатывается по смолисто-янтарной коре сосен, по-над землей плывет сладкий аромат цветущего вереска и хрупкая бабочка желтым пятном сидит на ладони. Он бы хотел подарить бабочку Джулле, но теперь ее не было даже во снах.
На сегодняшней тренировке он снова перестал следить за дыханием, сорвался и
Ты псих, парень, ты полный псих, Ихор, опустившись на песок, пытался нащупать пульс на шее наемного бойца. Зря, и так видно, что умер. Запоздалое сожаление кольнуло сердце, по сути человек этот был ни в чем не виноват, просто судьба такая. А песок хорошо кровь впитывает, и цвет почти не меняется, бледная кожавидать, парень был родом с Севераи соломенно-желтые волосы.
Ну и зачем ты его убил, можешь объяснить? Ихор закрыл мертвецу глаза. И хорошо, Вальрику было неуютно под этим обиженно-удивленным взглядом. А зачем убил? Он не знал, он даже не помнил, как это случилось. Вдох-выдох и темный провал, а потом, когда снова получилось дышать, вышло, что парень умер.
Извини.
Вальрик и сам толком не знал, перед кем извиняется, мертвецы, они ведь не слышат. И не приходят, если бы Джулла хотя бы во снах возвращалась, кто знает, может ему было бы легче.
Извини пробурчал Ихор, отряхиваясь от песка. Нужны мне твои извинения. И ему тоже. Три минуты и труп. Ты ни малейшего шанса ему не оставил. Ты никому шанса не даешь, ты хоть сам понимаешь, во что превращаешься? Не корми зверя кровью.
Какого зверя?
Песком удобно стирать кровь с сабли, зачерпнуть целую горсть, и на изогнутое лезвие, чтобы крупинки катились по расписной шкуре, сдирая липкую красную пленку. Ихор молча наблюдает, зачем тогда говорил, если отвечать не хочет?
Там, откуда я родом, говорят, что у каждого человека свой зверь, который в клетке сидит. Он появляется одновременно с человеком, сначала маленький, но растет, питаясь обидами и злостью, взрослеет вместе с человеком, но когда зверя кормят очень хорошо, он ломает клетку.
И что тогда?
Зависит от человека, если сильныйзагонит зверя обратно, слабыйзверь сожрет. Ихор, зачерпнув горсть песка, принялся счищать кровь со второй сабли.
Значит, жалко меня?
И тебя, и этих, которые денег хотят заработать. Тысяча юаней за одну тренировку. В Черном городе это много, только вот никто пока не выжил, чтобы деньги получить. Скольких ты убил, можешь сосчитать?
Вальрик задумался, нет, пожалуй, не сосчитает, день похож на день, вот сныэто другое, они разные, но светлые, а здесь темно и серый цвет душит, даже если прятаться в нем, то все равно душит.
Двадцать человек, Валко. Двадцать человек!
Двадцать наверное, это много, только Вальрику как-то все равно, главное, что среди этих двадцати не было ни Шрама, ни Хозяина.
Вижу, что разговаривать с тобой бесполезно. Бери его и неси в морг, давай, сам, своими руками, заодно и посмотришь, каково там. С такими темпами и сам скоро окажешься.
Если Ихор полагает, что таким образом наказал Вальрика, то глубоко ошибается. Тело тяжелое, нести на руках неудобно, и Вальрик перекинул через плечо, только зря рану потревожилпо коже моментально потекли редкие струйки крови. Ладно, потом отмоется.
Морг находился в подвале, это три уровня вниз и в самый дальний конец коридора, до выкрашенной в бурый цвет двери. Плечо затекло, и тело, пока нес, все норовило съехать. Неудобно.
За дверью просторное помещение, неожиданно-белое, стерильное, точно не морг вовсе, а лазарет в Саммуш-ун. И в самом деле похоже: скользкий пол, выложенные крупной лаково-блестящей плиткой стены, длинные столы вдоль стены.
На крайний клади, проскрипел голос сзади. Еще один? Быстро же он работает раз и все, нет человека А ты клади, клади и на меня не гляди. Что, напугал?
Нет.
Вальрик хотел было добавить, что вряд ли кто-то или что-то сможет его напугать, но передумал. Стоящий перед ним человек выглядел необычно, если точнеенеобычно отталкивающе. Красная воспаленная кожа мягкими складками оплывала вниз, прикрывая рот и подбородок, широкие плечи бугрились мышцами, а спина, точно не в силах справится с весом, выгибалась уродливым горбом.
Смелый значит, а многие с непривычки орут уродом обзывают, а чего обзывать, когда сами уроды? Я хоть никого не убиваю. Да положи ж ты его в самом-то деле. И аккуратно давай, смерть, она почтения требует. Морг.
Что? Вальрик скинул ношу на ближайший стол. Почтение да какой почтение, мертвым все равно, они ведь ничего не чувствуют, и не приходят.
Зовут меня так, пояснил горбун. А ты кто будешь? Из новых? Раньше-то не заглядывал
Валко.
С одной стороны уходить пора, задание-то он выполнил, а с другойспешить некуда, тренировка на сегодня закончена, и заняться совершенно нечем. Днем сон не приходит, и она тоже.
Зверь, значит Морг подошел к телу, мощные руки почти с материнской нежностью ощупывали мертвеца, разминая каменеющие мышцы. Сам пришел или Ихор отправил? Ну да не стой, раз явился, то помогай, раскаянья в тебе нет, то хоть уважение окажи.
Кому?
Ему. Мертвецы, они ведь тоже уважения требуют. Слабые они, что дети, всяк обидеть может. Иди в ведро воды набери, да теплой. И нож принеси.
Вальрик молча выполнил приказ, вода дымилась паром, а желтая ноздреватая губка была похожа на клубок волос.
И глаза ему закрой, только сперва загляни, что видишь?
Ничего. Синяя радужка, белое пятно лампы, точно в зеркале, расширенный зрачок, красные сосуды, ресницы обиженный какой-то взгляд. И Вальрик поспешно, стыдясь собственной слабости, закрыл глаза.
То-то же, давай мыть помогай и нечего морщиться, она всех уравнивает, успокаивает, утешает, ни боли, ни страданий, ни страхов, только вечный покой и вечный мир.
Розовая вода стекала на пол, унося с собой грязные кровяные пятна.
Погляди, какое лицо спокойное, это душа отходит, бывает, что у некоторых сразу и быстро, искрой из костра, а у других медленно, что твоя бабочка из кокона. Морг выполоскал в ведре губку. А у иных еще при жизни, отпустят и все.
Вальрик отвернулся, чтобы горбун не заметил усмешки. Похоже, сегодня такой день, что все тут вздумали его учить. Душа да нету у него больше души, умерла вместе с Джуллой, и пусть называют зверем, психом, убийцейвсе равно.
Смейся, смейся все тут смеются над Моргом, говорят, головой болен, а не видят, что сами больны. Вот скажи, приходит она к тебе?
Кто?
Девочка твоя, из-за которой ты убиваешь, Морг осторожно перевернул мертвеца на живот, одежда грязной мокрой кучей лежала на полу, и Вальрик, сам не понимая зачем, поднял.
Ты на вопрос ответь-то или не отвечай, вижу, что не приходит. Наверное, добрая была, светлая, а руки на себя по глупости наложила. Оттуда все иначе выглядит. Сначала, небось, приходила, да?
Приходила.
Скользкая стена, мокрый пол, а в сосновом бору сухой мох и тишина, которая стирает слова, не позволяя ему понять, что же хотела сказать Джулла. И тропы нет, была бы тропа, он бы пошел следом, не важно куда: в сон или в смерть, лишь бы с нею.
Боялась за тебя, и не зря боялась. Мертвым тяжелее, не скажут, чего хотят, а если и скажут, то живые вряд ли поймут.
А ты понимаешь?
Не все, но иногда получается, Морг подошел к шкафу, двигался он неуклюже, тяжело переваливаясь с боку набок, но при этом довольно быстро. Крови на тебе много, парень, а будет еще больше. Таких как ты смерть любит, бережет, потому как вы, сами того не ведая, ей служите.
Так если любит, почему не вернет Джуллу?
Сюда? И что тут хорошего, чтобы возвращаться? Погляди на этот мир, разве ж он стоит того, чтобы жить? горбун раскладывал на столе одежду, чистая, выглаженная, из выбеленной ткани, из такой же мастер Фельче принес платье для Джуллы.
Тогда выходит, что я ему помог сбежать из этого мира.
Выходит, что помог, согласился Морг, только самому ж тебе легче не стало, верно? По мне, если и служить Ей, то привратником. Вот обмою тело, одену хорошо, поговорю. Им и легче уходить душе ведь тоже страшно бывает. А ты иди, спасибо, что помог. И за нее не волнуйся, ей там лучше, чем тут, спокойнее.
Зато Вальрику хуже, еще тяжелее, чем раньше. В дЩше долго пришлось смывать с себя кровь, а она, как назло, не смывалась, подсохла, прилипла к коже красно-бурой броней, которую если и содрать, то только со шкурой. Вальрик содрал, шкура правда осталась, распаренная, расцарапанная, и с виду воспаленная. Ну и черт с ней.
Ночью приснилась степь, узкая полоса серой травы, зажатая между кафельными стенами, а вместо солнцабелые полосы ламп. Давешний соперник сидел, поджав ноги, соломенно-желтые волосы, голубые глаза, рубаха из выбеленного льна и мокрое розовое пятно на месте раны.
Держи, он протянул Вальрику горсть сыпучего песка, что ей передать?
Передай, что я люблю ее. Я скоро приду.
Песчинки дождем просыпаются сквозь ладонь, оставляя на коже бурый след. Светловолосый качает головой.
Тебе нельзя, тебя не пустят. Но я передам.
Трава поглотила песок, и парень исчез, оставив Вальрика наедине со степью, блестящей плиткой и искусственным светом. Пробуждение благословенно, Вальрик долго лежал, глядя на потолок. Там хорошо упокоение от слова покой в жизни нет смысла. В существовании этого мира нет смысла.
Так стоит ли?
Глава 13
Рубеус
Белая капсула жизнеобеспечения слабо светится, и дым внутри переливается влажным блеском, скрадывает линии, стыдливо укрывая наготу той, что внутри. Пока нес, только и думал, чтобы успеть, удержать странное ощущение, будто все уже было, и не так давно, размытые дождем горы и девушка на краю пропасти.
Не убий. Заповедь нарушенная сознательно.
Не умирай. Все, что угодно, только не умирай. Линия жизни зеленой нитью ползет по монитору, стоит отвести взгляд и нить оборвется. Не умирай не убий. Равновесие.
Продолжаешь скорбеть? Мика замерла на пороге, не решаясь спуститься вниз. От того, что ты здесь сидишь, ничего не изменится.
Изменится, может быть, она услышит и поймет, как нужна. Вернется.
Кстати, у тебя проблемы, Карл в общем, он тут и, кажется, отнюдь не с дружеским визитом. Ты бы вышел, встретил, объяснил
Мягкий шлейф духов невидимой пылью осел на пол, идти надо, объяснять, но вот что и как.
Вернись, пожалуйста
Карл был зол. Настолько зол, что даже не потрудился переодеться, от кожаной куртки пахло дымом, мятая рубашка приобрела грязновато-серый оттенок, а на лице и руках вице-диктатора застыли темно-бурые пятна крови.
И как это понимать? Карл швырнул куртку в угол. Стоит отлучиться ненадолго, как тут полный бардак! Какого черта ты затеял этот поединок? Так понравилось быть Хранителем?
Глянув на руки, Карл вытер их о рубашку.
Это получилось случайно.
Что получилось случайно? Твой вызов? Ты вообще разбрасываешься вызовами, как барышня обещаниями, то бишь, бестолково и не осознавая последствий. Выпить есть?
Рубеус налил из первой попавшейся бутылки.
Виски? Хотя, какое к долбанной матери виски, настоящее виски осталось в прошлом, а этосамогон Ну да по нынешнему времени и самогонроскошь. А ты давай, рассказывай, герой, с чего все началось.
Зачем?
Рубеус плеснул и себе. Желтоватого оттенка жидкость имела неприятный запах и ощутимо драла горло. Что рассказывать, если она умирает? Убегает, девушка-призрак, последняя надежда остаться человеком. Он сам, собственными руками убил, вернее, пока не убил, но это существование в капсуле жизнеобеспечения не похоже на жизнь. Сердца бьются, легкие снабжают тело кислородом, но рана по-прежнему сочится кровью, а разум спит, точно Коннован никак не может принять решение, уходить ей или остаться.
Пусть останется, он звал еене слышала, не ответила. Не поверила. Легче самому умереть, чем смотреть, как ускользает из рук нить ее жизни.
Затем, Карл залпом осушил стакан, фыркнул и, вытерев рукавом темный след на щеке, тихо произнес, что я еще не решил, спустить с Мики шкуру или нет.
А причем здесь Мика?
Может, совершенно не при чем, но мне очень не нравится, когда меня пытаются выставить дураком. Итак, либо ты рассказываешь все, как есть, либо я начинаю разбираться сам. Но, поверь, этот вариант будет гораздо более болезненным.
Карл уселся на низкий диванчик, вытянул ноги и, скрестив руки на груди, произнес:
Итак, я жду. Зачем нужен был этот поединок?
Рубеус попытался объяснить, но объяснения вышли какими-то скомканными. Выходит, снова ошибся.
Значит, Коннован не справлялась, это раз, Карл загнул палец. Слушать советов не хотела, это два. Добровольно уступать место тоже, это три. Тебе стало невмоготу терпеть подобное положение, это четыре. Ну и ты стал опасаться, что ее вызовет кто-то другой, это пять. Правильно?
Пять причин, пять загнутых пальцев, в итогекулак. Красивый жест, вполне в духе Карла. Впрочем, если тот дошел до красивых жестов, значит, уже не так зол как вначале.
А разобраться, в чем тут дело ты даже не пытался? Или просто поговорить? Нет, я понимаю, это безумно сложно просто взять и поговорить нормально. Ладно, я и сам-то не думал, что все это настолько серьезно. Карл потер переносицу. Осталось решить, что делать дальше. С точки зрения логики, оптимальный вариантона спокойно умирает. И не надо на меня смотреть глазами печального барана. Твоих, между прочим, рук дело. Поединокдело такое, непредсказуемое. Итак, если Коннован умрет, то все вернется на круги своя. Если нет, тогда возникает ряд проблемы. Перваясчитать ли ваш поединок завершенным. Согласно правилам соперник должен либо сдаться, либо умереть. Полагаю, Коннован выбрала второй вариант, а ты взял да помешал, спасать бросился, а это несколько необычно. Теперь у тебя два выходалибо заставить ее согласиться с поражением, причем официально, то есть в присутствии секундантов, либо добить.
Добить? Рубеусу показалось, что он ослышался, вряд ли Карл может говорить это всерьез, но вице-диктатор был серьезен как никогда.
Добить. Сам или Мике поручи. Она ведь твой секундант. А ты что думал? Что это так просто? Когда вы, наконец, думать начнете, прежде чем делать что-то, а?
А если она согласиться?
Карл потянулся так, что косточки захрустели.
Сомневаюсь. Ну да ладно, допустим, она согласилась. Допустим, вопрос с выкупом тоже решен. Все получили желаемоеты Хельмсдорф и Мику, япорядок в регионе, а вот что будет делать Коннован?
Здесь останется.
И в качестве кого? Домашнее животное? Собачка, которую жалко на мороз выгонять? И сколько она продержится, прежде чем выбрать способ понадежнее?
Ты тоже полагаешь, что это было самоубийство?
А разве нет? Шансов на победу у нее не было, но вместе с тем она идет на заведомый проигрыш, а потом случается этакий несчастный случай. Есть во что переодеться? Ненавижу грязные рубашки Она тебя обманула, умная моя девочка. Одно не понятно, почему она до сих пор жива Карл поднялся и прошелся по комнате, по всему видно, его переполняла энергия, которой требовался выход. А вот у Рубеуса сил не осталось. И вниз пора, граница звенит. И страшно оставлять Коннован надолго одну, почему-то ему казалось, что стоит отлучиться на сколь бы то ни было долгое время, и произойдет нечто страшное.