Попробуй, Ярви протянула черный кусок печени, с которого перезревшими ягодами брусники скатывались капли крови. Это вкусно.
Фома осторожно взял еще теплый, живой кусок. Свиная туша лежала тут же, воняла паленым волосом и мыльным раствором, правда, кровью все-таки больше. Опаливали свинью вдвоем с Михелем, потом Ярви и Гейне долго отмывали ее, соскребая грязь и черную обуглившуюся кожу. Потом пришло время разделывать, и к той, пролитой и аккуратно собранной Гейне крови, добавилась новая.
Да что с ним такое происходит?
Да ты ешь, ешь, это вкусно.
На вкус сырая печень похожа ни на что не похожа, первый рвотный позыв уходит, а вместо него появляется давно забытое ощущения тягучего, медового счастья. Кровь, ему нужна кровь или мясо, разницы нет, главное, чтобы сырое и теплое.
Наваждение исчезает столь же внезапно, как и появляется. От сизо-лиловых свиных кишок подымаются облачка белого пара. Ярви деловито складывает требуху в ведро, а она выскальзывает, точно живая. Фома зажал себе рот, чтобы не стошнило.
Это с непривычки, он же никогда не видел прежде, как свиней бьют.
Вальрик.
Новые казармы разительно отличались от привычных. Их даже казармами назвать нельзя было: отдельные комнаты, чистые, аккуратные, стерильные. Никаких запахов, никаких эмоций, ничего, за что можно было бы ухватиться. И распорядитель этого дома имел вид серо-бесцветный, под стать стенам.
Тут жить станешь, к появлению Вальрика распорядитель Юрм отнесся с полным равнодушием. Завтрак, обед и ужин внизу. Личные вещи
Нету.
Личные вещи оставлять в комнате. Иное имуществов специально отведенном секторе.
Какое "иное имущество"?
Вальрик огляделся, пожалуй, здесь ему нравилось еще меньше, чем в старых, пропитанных ненавистью казармах Деннара, или в агрессивно-чужих Иллара. Но ничего, со временем привыкнет.
Женщина, несколько раздраженно отозвался Юрм. Иное имуществов третьем секторе. Не стоит беспокоиться, условия хорошие. В случае смерти владельца имущество отходит к камраду Унду. Ну или можно завещание оставить, камрад Унд обычно прислушивается к пожеланиям. Камрад Унд ценит хороших бойцов.
Я могу видеть Уллу?
Да. Сегодня тренировок нет. Завтра будет составлен индивидуальный график, время встреч с женщинами будет установлено.
Н-да, мастер Фельче, конечно, предупреждал, что новый хозяин отличается почти маниакальной страстью к порядку, но все равно как-то не приятно.
В комнате соблюдать чистоту, предупредил Юрм и почти благожелательно поинтересовался. Проводить в третий сектор?
Комната Джуллы почти ничем не отличалась от его собственной, только стены выкрашены не серой, а бежевой краской, и окна выходят на внутренний дворик. Ярко-зеленая трава, два невысоких деревца и низкий, неопрятно-лохматый кустарник, крупные листья которого отливают глянцем.
Джулла плакала, смахивая слезы ладошкой, ее сумка стояла на полу, возле кровати, а толстое меховое одеялопрощальный подарок мастера Фельчепыльным комом валялось в углу.
Что случилось? Тебя кто-то обидел?
Джулла отрицательно замотала головой.
Тогда почему ты плачешь? Хочешь назад? Я могу попросить и
Нет, она поспешно вытерла слезы. Назаднет. С тобой.
Тогда почему плачешь?
Здесь здесь не есть хорошо зло тяжело она замолчала.
Мне здесь тоже не нравится.
Вальрик провел рукой по волосаммягкие. Наверное, впервые за долгое время он пожалел, что не в состоянии ощущать настоящие запахи. От Джуллы пахло бы светом. Нет, светом от нее пахнет сейчас, ярким, успокаивающим, совершенно неподходящим этой чуждо-серой обстановке.
По какому праву он забрал ее сюда? Утешительный приз, как выразился мастер Фельче? Но ведь можно и нужно было отказаться. У Вальрика нет будущего, и Джулла заслуживает лучшего.
Наверное, тебе лучше вернуться.
А ему останутся воспоминания, много света, белые волосы, карие, в черноту глаза и редкие робкие прикосновения.
Нет, Джулла обнимает его и, испуганно заглядывая в глаза, шепчет. Нет. Здесь. С тобой.
К обеду он все-таки опоздал.
Но до чего же здесь любят серый цвет, будто других красок и не существует. Или просто этот цвет наиболее соответствует главному закону империи. Не выделяться. Даже если никто не видит.
Столовая в полуподвальном помещении, крошечные окна похожи на бойницы, света проникает мало, и тот какой-то мутноватый. Редкие солнечные пятна на потолке, бледные серо-зеленые стены, отвратительно голые, под стать полу. Длинный стол, люди. Человек десять. Нет, восемь, если с Вальриком считать, то девять.
Опаздываешь, недовольно заметил Юрм. Опаздывать не принято. Нарушение режима может вызвать неприятные последствия.
В первый и последний раз, пообещал Вальрик. Чем тут кормят?
Кормили прилично, вот только атмосфера равнодушного отстраненного молчания напрочь отбивала аппетит. Н-да, весело здесь будет
Коннован.
Черная громадина Хельмсдорфа вырастала плоть от плоти сколы. Причудливо изогнутые башни почти дотягивались до звезд, тогда как тяжелая ломаная линия стены нависала над пропастью. Раньше здесь все было иначе, не лучше, просто иначе.
Изнутри сложенная из крупных камней стена выглядела неприятно скользкой, она прижимала узкую подкову двора к черному боку замка. Здесь я буду жить странно. Рука Рубеуса ободряюще сжимает ладонь. Все будет хорошо.
Семь ступенек. Черная, укрепленная железными полосами дверь, потом еще одна. Три ступеньки и сумрачная пустота холла. Красиво. Потолок где-то высоко-высоко, тонкие стебли колонн утопают в темноте, редкие светильники желтыми шарами зависли между полом и потолком.
Звук шагов мелкой дробью разносится по выложенному мраморными плитами полу. Звук чужих шагов. Частый цокот каблучков сладкий запах духов, легкое дрожание огненного шелка черные волосы она красивая. И я ее знаю, точно знаю, но память упорно отказывается выдавать ее имя.
Привет, она смотрит не на меня, на Рубеуса, но я понимаю все и сразу. Ты где так долго? Нет, Карл, конечно, говорил, что ты занят, но все равно с твоей стороны это крайне не вежливо.
Мика, ее зовут Мика.
Больно-то как улыбаться, нужно улыбаться.
Мика, это Коннован. Она будет жить здесь.
Мне стыдно за смущение в его голосе, и за то, как он смотрит на Мику, и за то, что я присутствую при этом разговоре, и за то, что я вообще существую. "Будет жить здесь" наверное, следует читать "будет жить с нами". Чувство долга. Теперь я хотя бы понимаю, что означают эти слова.
Коннован? Прости, не узнала.
Все-таки она очень красивая, Мика. И сильная. А я слабая и поэтому теперь больно. Но улыбаюсь. А она злиться.
Господи, что это? Надеюсь, не заразно? И вообще зачем ты притащил ее сюда? Мика рассматривала меня с нескрываемым отвращением. Или Карл приказал? Ну да, конечно извини, сразу не подумала. Мог бы и предупредить.
Поднявшись на цыпочки, Мика поцеловала Рубеуса в щеку.
Нет, ну ты, конечно, как хочешь, но за один стол я с ней не сяду. Извини, Коннован, надеюсь, ты не против посидеть немного взаперти? На твоем месте я бы избегала общества
Пусть она заткнется. Пусть она вообще исчезнет! Меня мутит от ее вида, запаха и самоуверенности. А сказать ничего не могу, и уйти не могу, потому что потому что упавшее небо меня раздавило. Вот, значит о чем пытался предупредить Карл, а ядура.
Дура, дура, дура
Доверчивая мечтательная дура.
Пойдем, Рубеус тянет за собой, я послушно иду. Коридоры, ступеньки и снова коридоры. Комнаты какие-то. Зачем столько комнат? Пахнет свежим деревом и розами. Ненавижу розы, а Мика любит. Розы и еще красные платья, драгоценности и тягучие прилипчивые духи.
Хлопнувшая дверь сбивает с мыслей. О чем я думала? Не помню.
Садись. Рубеус толкает меня в кресло. Черная кожа и бронзовые ручки в виде когтистых львиных лап. Мягкое. Тону и не пытаюсь выплыть. Куда и зачем, все равно уже.
Наверное, нужно было сказать.
Наверное, буду соглашаться. Соглашаться легко.
Я просто не подумал, что вернее, думал, но не знал, как сказать, боялся
Чего?
На столе бронзовый рыцарь сошелся в смертельной схватке с бронзовым драконом. Забавно.
Тебя не было четыре года, Коннован.
Знаю.
У дракона рваные крылья летучей мыши и грузное тело с кривыми лапами. Вряд ли он сумеет взлететь. Да и хорошо, что не сумеет, когда летаешь, падать больно.
Четыре годаэто ведь не так много.
Никто не думал, что ты вернешься. Рубеус трет переносицу, в этом жесте и раздражениеему не нравиться объяснятьсяи нетерпениеон хочет, чтобы этот неприятный разговор поскорее закончился, и здоровая злость. А самое смешное, что злится он на меня. Наверное, надо что-то ответить, пауза затянулась, но в голове пустота.
Почему с каждым разом становиться все больнее и больнее?
Мика ну просто так получилось, сначала она мне помогала, потом
Главное влево не смотреть, там зеркало, большое такое, в красивой раме. Наверное, Микина идея, она всегда любила зеркала. А Рубеус говорит и говорит. Зачем? Кому эти слова нужны? Мне, например, нет, я и без слов все прекрасно поняла, ну или почти все, кроме одного момента:
Зачем тебе я?
Что?
Ну ты забрал меня сюда ну не забрал, а я не знаю, пригласил потребовал, чтобы я жила здесь?
Рубеус.
Она выжидающе смотрит, вроде бы и на него, и в то же время мимо, взгляд рассеянный, улыбка виноватая и какая-то неуверенная, а голос спокойный. Рубеус ждал чего угодноистерики, обвинений, даже хорошей пощечины, но никак не этого спокойствия, граничащего с равнодушием.
Так зачем? Она рассеянно касается кончиками пальцев щеки и тут же одергивает руку. На запястье тоже язвы, но мелкие, похожи на винные пятна на белой скатерти.
Не хочешь отвечать? Извини. Наверное, мне следует уйти я не считаю тебя виноватым. Никто никому ничего не обещал. А четыре годаэто долго для да-ори. Ну я хочу сказать, что мне просто не следовало принимать приглашение. Я сама виновата. Я во всем виновата сама.
Она произносила слова четко, будто доклад читала, но смотрела при этом не прямо, а куда-то в сторону. И закрылась к тому же, односторонняя связьэто нечестно.
Ты ведь доставишь меня назад, правда? Я бы и сама, но не уверена, что сил хватит. Я потом как-нибудь зайду. И Мике привет, она обрадуется.
Коннован встала, движения неловкие, как у новорожденного жеребенка, который только-только становиться на ноги, и эта беспомощность не вызывает ничего, кроме глухой злости.
Сядь.
Коннован садиться. Ну и какого она такая послушная? Почему не выскажет все, что думает о нем и о ситуации вообще?
Ты останешься здесь.
Кивок.
На Мику не обращай внимания.
Еще один кивок.
Теперь твой дом здесь и
И снова кивок. Белесые пряди прилипли ко лбу, на потрескавшихся губах проступили капельки крови, а глаза отливают лиловым. Неправильно, у всех да-ори глаза черные.
Знаешь, теперь ее голос печален. А я тебя звала. Звала, звала, а ты не шел. Не слышал? Или просто она лучше?
Глава 7
Фома
Странные сны. Страшные сны. Красные капли крови, тяжелый запах и полузабытое ощущение счастья. Фома просыпался в холодном поту, и некоторое время пытался вообще не спать, но бессонница приводила к тому, что сны вырывались в действительность.
Красные стежки на ткани красные ягоды подмороженной рябины красные бусины на платье Ярви ее тепло, пульс, живая птица, которую нужно выпустить наружу. Временами желание становилось настолько острым, что Фома окончательно переставал понимать, где находится. Если бы еще она держалась подальше, если бы не подходила, не дразнила нервно-трепетным стуком спрятанного сердца.
У ручья на краю деревни было безопасно, белый снег, серо-стальные разводы на поверхности льда, черные ветви безлистных по зиме лип и ни следа красного.
Я схожу с ума? Скажи, я схожу с ума?
Треклятый голос исчез, когда появились сны, а он и только он знал, что происходит.
Слышишь? Ты же слышишь, какого черта молчишь? Думаешь, отмолчаться? Черта с два. Фома точно знал, что следует делать. Я сегодня едва не убил ее, слышишь ты? Очнулся, а в руке нож. Как и когда взялне помню. Зато помню, как думал, куда лучше воткнуть: в шею или в живот. Что со мной происходит?
Молчание. Снаружи встревоженный пересвист мелких птиц, сердитый сорочий стрекот, потрескивание льда и шелест сползающего с ветки снега, а внутри тишина.
Знаешь, из всего этого есть очень простой выход. Если я здесь и сейчас не получу внятных объяснений, то вены резать не буду, это глупо. Проще лезвие в живот загнать, или между ребер, слева. Оно длинное, до сердца достанет.
Лезвие и вправду длинное. Тот самый нож, которым Михель свинью забил. Как нож оказался в доме, Фома не знал, главное, что оружие подходящее. Немного страшно и тошно. Еще перед Ильясом неудобно: выходит, что зазря он на смерть пошел, зазря понадеялся, что с Фомы толк выйдет. Нету с него толку, одни проблемы. Теперь вот и с головой не в порядке.
Молчишь? Ну твое дело, а я все решил, вынув нож из кармана, Фома положил его рядом, на плоский, обточенный водой и временем камень. Куртку, наверное, тоже лучше снять, Ярви потом пригодится.
Ее ж из деревни прогонят, Голос был каким-то другим, про человека Фома бы сказал, что уставшим, а тут как Голос может устать, если его нету? Ты помрешь, а ее погонят.
Зато живой останется. Фома хорошо помнил то странное, болезненное желание впиться зубами в белую шею, перекусить тонкую синюю жилку, которая тихонечко вздрагивает в такт пульсу. Или нож воткнуть, чтобы на пол дождем капли-бусины, чтобы запах и вкус, горячий, солено-сладковатый, знакомый.
Без куртки холодно, мороз сегодня не сильный, но ощутимый. Отрезвляет. Под какое ребро лучше бить?
Ни под какое. Успокойся, больше не повторится.
Лезвие впилось в кожу. Теперь ударить посильнее, лучше бы конечно упасть, но Фома не уверен, что сумеет упасть так, как надо. И что хватит решимости исправить ошибку. В прошлый раз было как-то проще, легче, а тут страшно.
Прекрати истерику и послушай. Ты абсолютно нормален. Настолько, насколько может быть нормален возвращенный человек. Голос почти шепчет, приходится прилагать усилия, чтобы услышать, точнее уловить слова, а это отвлекает. Собрать личность можно лишь изнутри, а значит, останется что-то и от собиравшего.
Это ты?
Это я. Если точнее, ячасть поливалентной структуры, известной людям, как матка. Структурный элемент, внешний модультерминов много, вы вообще любите придумывать термины.
Рука устала, нож довольно тяжелый, да и сидеть в одной позе неудобно.
Убери нож, попросил Голос. Мне не хочется, чтобы ты совершил глупость. Ты и так сделал их довольно много. Временами твое поведение поражало неадекватностью.
И где ты сидишь? В голове? Или в груди? В животе?
Нигде. Физически меня нет. Вернее есть, но в вашем языке нет подходящих слов, чтобы описать. Я не клещ, который живет в тебе, питаясь твоей плотью или кровью. Янекое дополнительное количество нервных узлов в коре головного мозга. Результат эксперимента по возможной частичной трансформации Да, убив себя, ты уничтожишь и меня.
Вот и хорошо.
Стой.
Вместе с приказом накатила боль. Мышцы рванула судорога, бросила на землю, выбила нож не дотянуться Фома пытался сопротивляться, но до чего же здесь скользко
Видишь, я могу не только разговаривать. Неприятно, правда? К тому же кроме физических неудобств в некоторой степени разрушается нервная система сбой сигнала, нарушение ритмики сердцебиения, дыхания, выпадение некоторых второстепенных функций. Мне не хочется уродовать твое тело, и не хочется причинять тебе ненужную боль. Но и допустить физического уничтожения тела я не могу.
Почему.
Дышать тяжело, а пальцы левой руки сжались в кулак и задеревенели, ногти впились в кожу, а разогнуть никак.
Не спеши, пройдет. Просто не делай глупостей. Что до вопросато в данный момент времени эксперимент достиг той стадии, когда прерывать его нецелесообразно. Да, случай с кровью несколько нарушил установившееся равновесие, но в дальнейшем ничего подобного не повторится, я тебе гарантирую.
Думаешь, поверю?
Нож валяется здесь, совсем рядом, стоит протянуть руку и