Эти мысли настолько занимали меня, что во время ужина я был невнимателен и рассеян больше обычного. И, безусловно, ребятаа кто там был? Кажется, Цветан с Кэнджи, Стив, Эрик, Хавьер и еще кто-тоэто заметили. Хорошо, если они связали мое смятение с предстартовым мандражем, а если нет?!
После таких встрясок и в самом деле станешь ночью воевать с космическими пришельцами. Впрочем, и других причин для стресса у меня более чем достаточно. Знаете, что самое трудное для попаданца тире вселенца?! Жить той самой простой повседневной обыденной жизнью, в которой ничего особенного не происходит, но которую приходится проживать час за часом и день за днем! Заниматься тем, что раньше было для тебя совершенно чуждо, общаться с почти не знакомыми людьми, которые считают тебя своим старым приятелем, и постоянноежечасно, ежеминутноконтролировать себя, чтобы не сказать что-то "не то" или не поступить как-то "не так".
Это действительно очень тяжело, и поэтому так хочется что-то изменить, покинуть колею, сделать что-то свое, от себя, чтобы выйти из тени человека, за которого тебя принимают, и зажить, наконец, своей собственной, настоящей жизнью, пусть и в другом теле! И стать пилотом аэрокосмического истребителя, защищающего Землю от враждебных пришельцев из космоса,это, согласитесь, не худший вариант!
Ладно, что-то это я совсем разошелся. Так и до срыва недалеко. Дурную голову лучше всего лечат натруженные мышцы. Соскочив с постели, я приступил к утренним упражнениям, благо, места для них хватало.
Традиционно жилые помещения на космических кораблях представляются как очень тесные и до предела заполненные необходимыми вещами. Однако у нас не было необходимости экономить каждый килограмм и каждый кубический дециметр свободного пространства. Поэтому дом, в котором нам предстояло провести ближайшие три с половиной года, был комфортным и уютным.
Моя каюта состояла из двух больших комнат. Первая из них, длинная как трамвайный вагон, на первый взгляд, напоминала кладовкутак много в ней было всяких шкафов и шкафчиков. Однако в ней легко умещались письменный стол с рабочим местом, уютный угловой диванчик, где можно удобно устроиться с книгой или виртом, бытовой блок с компактной стиральной машиной и сушилкой, а также небольшая кухонная ниша с настоящим холодильником, микроволновкой и многофункциональной печкой. У нас не было хранов и линий доставки, но зато имелся самый настоящий камбуз, в котором хозяйничал Ив Рош. Готовил француз великолепно, как настоящий повар, но, помимо этого, каждый имел возможность при желании угоститься сам или угостить друзей чем-то оригинальным, своим.
Но самым интересным, что, казалось бы, никак не соотносилось с космическим кораблем, было окно. Самое настоящее окно с легкой золотистой занавеской, за которым виднелись сочная тропическая зелень, большие яркие красно-оранжевые цветы и красногрудая птаха с блестящим бирюзовым оперением, скачущая по веткам.
Птица была, конечно, видимостью, фантомом, а вот зелень и цветысамыми настоящими. Жилая палуба представляла собой кольцо, по внешнему краю которого находились склады, различные рабочие и хозяйственные помещения, внутренний образовывали каюты, а в центре располагалась круглая оранжерея, куда выходили все окна. Никакой живности там, естественно, не водилось, но внутри приятно пахло свежей зеленью, глаз радовали многочисленные цветы и росли плоды, приятно разнообразящие наш стол.
Занимался оранжереей биолог Брату Иванов да Силва, у которого это была основная обязанность во время полета. К слову сказать, Сергей Сухинатретий наш космонавт-исследователь, чья работа начиналась только после прибытия в систему Хары, исполнял функции завхоза, каптера и кастеляна, нес ответственность за поддержание в порядке жилой палубы, рециклинг отходов и переработку мусора.
Вторая комната в моей каютета, что поменьше, была спальней. Сама постель размещалась в глубокой стенной нише, внутри которой можно было задать любой режим освещенности или вообще изолировать ее от внешнего мира, задернув штору. В этой комнате также находились встроенные шкафы для белья и одежды, спортивные тренажеры и большое мягкое кресло с широченными подлокотниками, которые можно было использовать в качестве столиков,настоящая мечта лентяя и сибарита.
В спальне тоже наличествовало окно, но на этот раз фальшивое. Изображение за ним (к слову сказать, трехмерное и очень натуральное) задавалось компьютером, который каждый день выбирал один из доброй сотни вариантов. Картинка не была статичной: за окном весь день словно шла настоящая жизнь. Вот и сейчас я видел за стеклом широкий и, по раннему времени, пустынный пляж, едва освещенный пробивающимся сквозь неплотные тучи восходящим солнцем. Низкие волны накатывали на берег, по песку бродили понурые чайки, а по самой кромке воды медленно брел высокий худой человек в полурасстегнутой рубахе и высоко закатанных штанах, несущий на плече большой сложенный мольберт. Возможно, если я снова выгляну в это окно через пару часов, то увижу, как он пишет картину, а к вечеру она будет готова.
Помимо окна, в спальне еще насчитывалось целых пять дверей. Одна вела в длинный кабинет-гостиную, вторая и третьяв душевую кабинку и санузел, четвертая, представлявшая собой запасной выход,в техническую галерею, опоясывавшую оранжерею, а последняя, пятаяв небольшую комнатку, большую часть которой занимал массивный аппарат, напоминавший помесь солярия с древнеегипетским каменным саркофагом. Этот аппарат назывался sec, от слова "second", "второй", что означало то ли "вторую жизнь", то ли "вторую реальность". На русском он именовался как "цек", а для меня, естественно, стал цакомбез гвоздей и довольно удобным.
Чтобы воспользоваться цаком, надо было раздеться догола, натянуть на себя специальную сбрую, важной частью которой являлась сменная накладка типа памперса, и надеть шлем. После этого достаточно было забраться внутрь, и автоматика сама закрывала цак, заполняла его особым желеобразным веществом и поднимала вертикальнокак ни странно, из всех человеческих чувств труднее всего было обмануть вестибулярный аппарат.
Цак создавал полноценную фантомную реальностьнастолько натуральную, что ее практически невозможно было отличить от настоящей. Причем, если в кино можно было только наблюдать за разворачивающимся в виртуальном пространстве действом, то внутри цака человек становился его активным участником, получая всю соответствующую гамму ощущений.
Вообще-то, этот саркофаг считался небезопасной штукой: на фантомную реальностьяркую, насыщенную событиями и эмоциями, можно было "подсесть" не хуже, чем на наркотики. Кроме того, частое и длительное пребывание внутри цака практически неизбежно приводило к шизофрении: бедняга просто переставал различать настоящий и выдуманный мир. Поэтому во многих странах использование цаков в развлекательных целях запрещалось, а владельцев нелегальных аппаратов преследовали еще более сурово, чем в прежние времена наркоторговцев.
Нам виртуальная реальность требовалась, в основном, для закрепления определенных навыков. Так, например, на мой цак, помимо всего прочего, была установлена программа обучения стрельбе из гауссовки. Однако время от времени и под строгим контролем Мартина нам позволялось использовать их и в целях психологической разгрузки.
Длительное пребывание шестнадцати человек в достаточно обширном, но все же замкнутом пространстве сложно и само по себе. А еще все мы были молодыми здоровыми парнями с соответствующими потребностями. Между тем, идею о разнополом составе экспедиции психологи зарубили на корню, а гомосексуализм считался в двадцать третьем веке легким психическим отклонением, которое в большинстве стран цивилизованного мира вылечивали еще в подростковом возрастена страх сохранившимся в этом мире адептам "голубизны" и прочим "общечеловекам".
Конечно, можно нагрузить человека работой и прочими обязанностями до полного "нестояния", но... зачем? Специальные программы цака, которые в иных условиях считались бы запрещенными и нелегальными, давали нам возможность время от времени сбросить пар и получить удовольствие.
Пользовался ли я цаком в этих целях? Да, пользовался! И больше эту тему поднимать не намерен.
Но при всем при этом жили мы все-таки в космическом корабле, и это, безусловно, ощущалось. Абсолютно все предметы предписывалось держать в закрытых шкафахна тот случай, если вдруг откажут гравикомпенсаторы и исчезнет тяготение. По той же причине вся мебель прикреплялась к полу, и даже стул у письменного стола отодвигался в сторону по специальным рельсам и шарнирам. В каждой комнате в особом отсеке находился разложенный скафандр, в который можно было самостоятельно упаковаться за восемь секунд. В шкафчиках и рундуках размещались аварийные наборы с воздушными баллонами, водой, пайками, фонарями, запасными аккумуляторами и инструментами. Конечно, случись какая-либо настоящая космическая катастрофа, мы, скорее всего, и "мяу" сказать не успеем, но эти предосторожности все же давали определенное чувство защищенности.
Громкий сигнал будильника прервал мои размышления. Сердце словно с размаху ухнуло куда-то вниз. Начался обратный отсчет, подготовка к старту вышла на завершающую стадию.
Главная рубка "Одиссея" напоминала мне пульт управления Ровенской АЭС, где я как-то побывал во время пресс-тура. По крайней мере, у меня она вызывала именно такую аналогию. Всю стену большого зала занимал огромный щит управления со множеством индикаторов, экранов, шкал, схем. Под ним на широком столе размещались переключатели, массивныечтобы случайно не нажатьпрямоугольные клавиши и кнопки. Как ни странно, в двадцать третьем веке все это не считалось анахронизмом. Хотя в быту обычно применяли компактные и удобные виртуальные клавиатуры, а большинство команд на корабле отдавалось мысленно с помощью усилителей биотоков, привычное "железо" все равно использовалось наравне с самой хитроумной электроникой.
Мое место первого пилота находилось почти в центре громадного пульта, перед рядом обзорных экранов. Справа от меня сидел Мичиёши-Миша, слеваЭрик, отвечавший за двигательную группу. За нашими спинами, на небольшом возвышении в центре рубки, находилось рабочее место капитана корабля, но пока оно пустовало. Коржевский, сидя в очках-инфоре с наушниками на голове у станции связи, еще не завершил переговоры с Землей. Судя по выражению его лица, последние указания из центра управления полетом не вызывали у него особого удовольствия.
Ожидание становилось немного гнетущим, и чтобы успокоиться, я начал рассеянно наблюдать за тем, как Эрик в крайний раз проводит диагностику оборудования. В принципе, меня/Константина не готовили как специалиста по гравитационным двигателям, но, тем не менее, нажимать на нужные кнопки и отдавать команды я умел и поэтому понимал, чем он сейчас занимается.
Правда, при этом возникало странное чувство раздвоенности. Знания Константина я воспринимал как продолжение своих старых, но именно с гравитационными технологиями произошел очень необычный феномен. Я не только осознавал, что это такое, но даже мог бы сдать в любой момент экзамен по этой дисциплине, но... был бы ничего не в состоянии объяснить своему современнику из двадцать первого века. В то время, когда я провалился в будущее, в мире просто еще не существовало понятийного аппарата, который мог бы описать это явление, да и сама теория гравитации была очень несовершенной и, конечно, не учитывала те знания, которые ученые получили позднее.
Очень неточно и приближенно я мог бы сказать, что гравитация представляла собой не взаимодействие, а фундаментальное свойство пространства-времени. При этом, универсальная гравитационная постоянная, введенная в научный оборот в начале XIX века, на самом деле постоянной не являлась и могла при определенных условиях принимать различные значения, в том числе, и отрицательные. Локальные изменения напряженности гравитационного поля были определенным образом связаны с вращательным движением. Так что, можно сказать, изобретатели всяких торсионных полей в мое прежнее время не были так уж не правы, просто в своих теориях они зашли куда-то не туда...
Внимание!раскатился под сводами зала голос Коржевского.Начинаем предстартовую подготовку! Экипажу доложить о готовности!
Быстро, но без суеты я надел на голову шлем со стеклянным забралом, похожий на тот, что носил во сне, где был пилотом истребителя. Несколько секунд на загрузку программы усилителя биотоков, и меня охватило уже привычное, но донельзя удивительное чувство. Я сидел перед пультом управления космического корабля и в то же время словно сам был этим кораблем, все еще прикованным к планете мощной гравитацией, но уже просыпающимся и, можно сказать, потягивающимся мощными плечами.
Видя на компьютерном экране перед собой отчет о состоянии различных систем корабля, я одновременно чувствовал их, будто это были глаза, пальцы или мышцы исполинского организма, частью мозга которого я был. В моем нынешнем восприятии корабль воспринимался мною словно атлет, готовый к старту и только ждущий команды, чтобы рвануться вперед.
Доложив о готовности, я передал эстафету Мише, затем наступила очередь других членов экипажа. Предстартовая проверка занимала добрую четверть часа, но у меня не было времени скучать. Корабль просыпался, его системы одна за другой включались в работу. Он уже напоминал не спортсмена на стартовом поле, а проворачивающий винты лайнер, все еще связанный с причалом последним швартовом. Исполинская мощь переполняла его, но была покорна малейшему движению человека за штурвалом.
Принято,как-то буднично откликнулся капитал, выслушав последний рапорт.Ключ на старт!
Есть ключ на старт!
Я откинул специальную крышку посреди пульта и провернул большой красный переключатель на два оборота. Рядом со мной Эрик вжал в панель управления тугую клавишу.
Корабль вздрогнул. Где-то глубоко в его недрах с басовитым гулом раскрутились роторы антигравов, создавая отрицательное гравитационное поле. И Земля, повинуясь извечным законам природы, начала отталкивать корабль от себя с ускорением, равным ускорению свободного падения,девять и восемь десятых метра в секунду за секунду. Ровное дно высохшего соленого озера, космодромные постройки, рыже-бурые горы сначала медленно, а затем все быстрее стали проваливаться внизточнее, это мы поднимались все скорее и все выше.
Наш "Одиссей" уходил с Земли. Уходил без громовых раскатов, без огненных факелов ревущих двигателей, без многократных перегрузок. Уходил молча, но неуклонно, словно сама Земля запускала его в дальний полет.
Одна минута, полет нормальный. Скоростьноль пятьсот восемьдесят восемь, высотасемнадцать и шесть,слышится в наушниках голос Миши.
Мы еще не летим, мы падаемпадаем вверх. На экранах медленно, пока еще медленно удаляющийся пейзажсеро-песочная пустыня, пересеченная голыми грядами невысоких гор, с блестящими пятнами высохших озер.
Возможно, нашему кэпу стоило бы сказать в момент старта что-нибудь... историческое. Но все за нас уже сказал Юрий Гагаринпервый, тот, кто проложил человечеству дорогу в космос. С тех пор прошло уже двести пятьдесят шесть лет, но мы все равно еще стоим на его плечах.
Две минуты, полет нормальный. Скоростьодин сто семьдесят два, высотасемьдесят и пять...
Земля уже далеко внизу, из-за этого наша скоростьчуть больше километра в секундупочти не ощутима. Мы в мезосфересвоеобразной мертвой зоне, куда нет ходу ни атмосферным, ни космическим летательным аппаратам. Сюда не поднимется на своем гиперзвуковике наш земной человек Лешка Лобанов: на этой высоте слишком мало воздуха, чтобы питать двигатели, и нет опоры крыльям. Но и космический челнок может лишь проскочить этот слой, иначе со своей суборбитальной скоростью он просто сгорит, как сгорают здесь метеоры, называемые падающими звездами.
Мы тоже здесь не задержимся, но гравитационный двигатель, единственный из всех, способен держаться неограниченно долго на любой высоте. Не знаю, кого мы должны благодарить за антигравитацию, но тот, кто это сделал, подарил людям не только звезды, но и весь мир...
Три минуты, полет нормальный. Скоростьодин семьсот пятьдесят восемь, высотасто пятьдесят восемь и шесть...
Три... Уже три минуты мы в полете. Третье ноября 2217 годаможет быть, люди потом назовут этот день началом новой космической эры. Как четвертое октября 1957-го. Удивительно, я родился всего через десять с небольшим лет после первого прорыва в космос и еще помню, как со стартов ракет начинались телевизионные выпуски новостей. И вотя за пультом управления кораблем, который проложит первую дорогу от Земли к звездам. Вы, те, кто перенесли меня сюда! Сегодня я в первый и, наверное, последний раз поблагодарю вас за то, что вы сделали! Устроенная вами буря с кровью оторвала меня от корней, но она все же наполнила паруса космических странствий!...