Но посол не внял. Вокруг него завивались эманации темной магии: тщательно и оригинально сработанное наваждение ненависти, как и следовало ожидать, без малейших привязок к магу-автору. Это недвусмысленно указывало на мага категории зероно даже Парьен не смог бы доказать, что его сотворил Паук Тхемши, а не Лерд Ледяных Баронств или, например, Седьмой Красный Дракон, а то и дух Ману Одноглазого.
Мы требуем справедливости! Именем Светлой, оскорбление, нанесенное Сашмиру в лице родов Русаахаджи и Лусааима, родственников самого Светлейшего Магаджубея, будет смыто лишь кровью. Сашмир объявляет Империи Долг Чести. Посол положил перед королем надушенный смертью листок и указал на Дайма. Единственная возможность избежать войныБусиг-да-хире
Бусиг-да-хире? Бедняга посол, когда он опомнится, ему самому придется совершить обряд, имя которого в переводе с древнесашмирского обозначает «расцветающие алым ирисом на белом льне внутренности». Этот обряд благородного самоубийства «во искупление», занесенный, как зараза, с островов Карум в глубокой древности, чаяниями Хисса прижился в десятке восточных государстви слава Светлой, так и не докатился до Империи.
Осторожно прощупывая наваждение, Дайм проклинал собственную непредусмотрительностьи остатки веры в человечность политиков. Листок, исписанный витиеватым убористым почерком, не скрывал печальной истории. Племянник посла, милый и не обремененный предрассудками Хусса, повесился этой ночью от «несчастной любви» того же происхождения, что и гнев сиба Русаахаджи. Юноша оставил слезливое и пафосное письмо в духе сашмирских эпосов с единственным смыслом «соединиться с возлюбленным Даймом, принявшим в залог вечной верности юношескую честь, в чертогах Светлой покровительницы любви, раз жестокая судьба не позволила этого сделать здесь». Несчастный мальчик поплатился за жизнью за чужие интриги, и виноват в этом только Дайм
Потом. Сокрушаться и жалеть птенцапотом. Если выживем. И никаких если. Ловушкадело рук Тхемши и его ученика. На Бусиг-да-хире они не рассчитывали, только отвлечь, потянуть времяхоть час, хоть полчаса: перехватить Шу, пока она уязвима. А вот не выйдет
Дайм перебирал нити заклинания в поисках хоть какого кончика.
немыслимое унижение! В нашем роду никогда не было возмущался посол.
Шисов лицемер! Забыл подумать о мальчике, когда подкладывал в постель влиятельным вельможам? Мага разума не обмануть невинным взглядомДайм прекрасно знал, для кого и когда раскрывались нежные губы и туманились страстью вишневые очи. Дайм бы рассмеялся, если бы куклой управлял не столь серьезный враг.
Не горячитесь, дорогой друг, ледяным тоном прервал посла король. Не думаю, что наш возлюбленный кузен Магаджубей одобрит столь поспешные ваши действия.
Проклятое наваждение! Не снимается нити сплетены слишком хитро. А времявремя уходит! Распутать клубок нужен час, да оно и само через час рассеется. Но в запасе нет и трех минут Сейчас Шу выйдет из защищенной комнаты, отправится в башнюодна!
Необходимо провести расследование. Мы всемерно осознаем глубину вашего возмущения и так же возмущены происками Мардук плел словесные сети, хоть ненадолго способные удержать посла от непоправимого: формулы объявления священной войны.
«Светлая! Помоги! на пороге отчаяния звал Дайм. Останови его останови ее»
Нити не поддавались, а сил разорвать ихне было. Не хватало совсем немного. Той самой пинты крови, отданной на ритуал, той капли, потраченной на сны. Замороченный сашмирец приближал ритуальную бойню, не понимая, что творит. Наваждение ухмылялось и скалило острые желтые зубы в седую бороденку, хихикало: «Выбирай, светлый! Мир или Шу? Война или смерть? Что бы ни выбрал, проиграешь».
Нити контуры связи символы и лишь один ключ. Настолько простой, что не обойтиили согласиться, или ждать. Всего час. Но Шу уже не будет
Последние секунды утекали. Вибрация подготовленной Рональдом сети жгла кожу. Источник звал Шу, сметал бархатной тигриной лапой ее сомнения и страхвместе с надеждой Дайма успеть, сотворить невозможное и переиграть мага-зеро. За зовом Источника Шу не слышала другой опасности, и готова была перейти линию заклинания: Дайм чувствовал отделяющие ее от смерти шаги, как последние удары собственного сердца.
Только один путь обещал отсрочку. Не войну и не смерть не смерть Шу.
Я готов. При звуке его голоса посол и король замерли. Если Сашмиру моей виной нанесено оскорбление, я смою его своей кровью
Он говорилмедленней, чем пески засасывают древнюю столицу Ирсидыи сливался с темным заклинанием, не обращая внимания на рвущую, обжигающую боль чуждой стихии. Он становился дрожащими в предвкушении нитями, он сам ухмылялся злорадно в жидкую бороденку и щурил узкие глаза: «Немыслимая удача! Щенок Дукрист попался на примитивную удочку!»
Он вибрировал узлами напряжения, скрипелключом, вставленным в скважину. Онключеще не повернулся до конца, не отпер замок. Лишь ослабил: магическое слово «если», точка пересечения вероятностей. И одна из этих вероятностей уже капнула кровью мага на белый лен, разомкнула цепь. Не совсем. Почти не тронуласлишком мал шанс, что оскорбление признает хоть кто-то, кроме помешанного посла. Но достаточен, чтобы при некотором везении Мардук продержался этот час. Даст Светлая, он сохранит для Империи мир, а для Сашмира, возможно, саму жизнь.
Я, Дайм Дукрист, сын Императора Элиаса Второго Кристиса, клянусь совершить Бусиг-да-хире в том случае, если Конвент признает меня виновным в оскорблении Сашмира. Именем Светлой!
Боль черной стихии прорвалась вспышкой света, оставив Дайма дрожащим и задыхающимся. Он еще не переиграл Паука. Он еще не остановил Рональдано Шу еще не шагнула за пределы комнаты.
Ваше Величество, прошу позволения покинуть вас и заняться организацией дознания, не совладав еще со срывающимся голосом, обратился к королю.
Разумеется, Ваша Светлость, кивнул Мардук.
Мы протестуем, Ваше Величество, начал возражать посол.
Но Дайм уже не слушал. Он почти бежал к Рассветной башне, выставляя на пути Рональда щит света. Шквал огня и смерти ударил, ожег новой болью. Темный давил со всей силой, вплетал все новые заклинания. Но Дайм держал щит, закрывая Шу и считая её шаги. До башни сто девяносто Вместе со счетом в мозгу билось: успел! Слава Светлой, успел! Дальше будет проще. Лишь бы хватило сил
* * *
Скорее, скорее! кололо нетерпение, подхватывал ветер за окном, звенели в унисон хрустальные подвески люстры и тикали настенные часы.
Скорее! подгоняло отчаянное биение сердца.
Шу не понимала уже, то ли она сама так хочет поскорее шагнуть в неизвестность, то ли это башня зовет ее. А может быть, она просто не могла уже различить, где она, а где Источник. Ноневажно! Ничто не важно, кроме безумства лиловых и синих вихрей, треска белых и голубых молний, сизых клочьев тумана, вцепившихся в подол, в рукава, в волосыи тянущих: скорее!
Она плохо понимала, почему Эрке стоит у двери, не давая пройти. Почему Баль держит ее ладони и твердит о просьбе Дайма. Ведь он сам сказалиди! Зачем ждать? Чего?
Еще немного, Шу, пожалуйста! Еще три минуты прорывался сквозь песни урагана голос подруги. Вспомни заклинание, Шу! Вот, посмотри сюда
Под носом очутилась раскрытая книга. Со страниц ее, прямо по муравьям рун, полз сиреневый туман, шептал: идем! Скорее!
Ты же хотела взять зверушку. Эрке снова совал в руки что-то ненужное и уговаривал, словно маленькую. И артефакт, Шу! Возьми ларец.
Шу не хотела отвлекатьсяголоса мешали слушать чудесные мелодии дождей и самумов, любоваться строгими линиями цунами и росчерками гроз. Но друзья были так настойчивы! Шу не хотела их обижать.
Давай, спасибо. Постаравшись улыбнуться, она взяла у Эрке мешок. Пора.
Не сейчас, Шу! Подожди, там опасно! Светлый не пускал ее. Дайм просил не выходить до половины десятого, ты же обещала!
Любимое имя на миг вырвало Шу из объятий штормовой грезы. Обеспокоенные лица друзей выплыли из облачной круговерти, а колба в руках Баль обожгла глаза сиянием Света.
О, чуть не забыла!
Шу осторожно, как величайшую драгоценность, взяла заключенную в стекло кровь мага. Почудилось, что в сосуде мифический эликсир бессмертия, густой и сладкий допьяна. Стоит лишь отпить глоток, и вся сила и жизнь Дайма перельются в нее
Внезапное понимание, что за сокровище доверил ей любимый, окатило ледяной волной ясности. Наваждение Источника отступило. Но осталось тиканье часов: обещала, обещала! И осознание опасности.
Готова. Шагнуть за край. Рискнутьжизнью, рассудком и душой.
Колба в ладонях пульсировала теплом живого сердца, шкатулка в мешке источала еле уловимые миазмы тлена, секундная стрелка отщелкивала последний круг. Дверь из комнаты светилась последней, призрачной, уже ненужной защитой. А за дверью
За край, за край, пробили часы.
И Шу шагнула за порог.
Следующего шага она не помнилаили следующей сотни шагов. А может, она и не шла вовсе, а летела рассветной дымкой сквозь нарисованные стены, обтекая бумажные фигурки людей. Опомнилась только в башне Заката, на втором этаже: свет в ладонях бился так горячо и остро, что боль проникла до самого дна, осветила дальний закоулок, где пряталась маленькая девочка по имени Шу. Алая боль смыла песчаные стены и растворила сказочных чудищ, оградивших ее от безумства реальностей, выплеснулась на белизну берега рунами: долг, дружба, любовь. Разум. Жизнь. Жгучим багрянцем под зажмуренными веками боль начертала: Дайм.
Сквозь забвение и покорность судьбе, сквозь патоку грез и сбывшейся мести она рвалась вверх, к родному голосу, зовущему: сюда, Шу! Наперерез бросались хищные тени с треугольными плавниками обид и сотнями игольчатых зубов страха. Десятки глаз стыдили, десятки голосов укоряли и грозилилипкими щупальцами тянули обратно, ко дну покоя и уютного незнания. Но Шу не останавливалась. Она рвала паутину наваждений в стремлении вспомнить, осознать себя
Она открыла глаза, вздохнулаглубоко, со всхлипом. Вокруг вихрились лиловые, синие и белые потоки. Словно художник налил в стакан краски и размешивалвсе быстрее и быстрее, так, что те почти выплескивались наружуа Шу смотрела на красковорот со дна. Оторвавшись от завораживающей красоты, она опустила взгляд на свет в ладонях. Шепнула: «Дайм? Ты здесь?» Вместо ответа розовые блики ласково погладили ее по лицу, скользнули прочьк мраморному диску, затем к лестнице наверх.
Да, я помню, уже в полный голос ответила Шу. Сейчас, Дайм. Иду.
Источник словно ждал ее слов: вихревые потоки немного утихли и отступили. Мир с громким хрустом встал на место или не совсем на место. Шу огляделась в попытке понять: что изменилось? Чуть ярче стали цвета или чуть вкуснее воздух? Чуть яснее переплетения вероятностейи чуть глубже корни причин? Хотелось остановиться, всмотреться, но горячее биение в ладонях напоминало: торопись! Пока помнишь себя, сделай что должно.
Она прижала левой рукой колбу к груди, вздрогнув от удовольствияпоказалось, что вместо стекла под ладонью крохотный детеныш пумы. Черный, мягкий, с шелковой шерсткой и светлой бирюзой глаз. Он урчал и ластился, обещая не выпускать острые когти, пока Шу не забывается. Она забеспокоилась, уловив страх звереныша. Потянулась мысленно к Дайму: где ты? как ты? Но зубки тут же вцепились в руку: не отвлекайся!
Как скажешь, светлый учитель, шепнула в настороженные черные уши и улыбнулась.
Еще один глубокий вздох От ног до макушки пробежала волна холодных, щекотных иголок: синий поток отделился от бешеной круговерти, протек по полу, мягко обвился вокруг лодыжек, влился в нее. Совсем чуть, словно пробуя и предлагая.
Хочешь поиграть? спросила Шу.
Поиграть! радостно откликнулся Источник, обсыпая ее разноцветными искрами с запахом фейской груши. Играть, хочу играть!
Давай поиграем. Вот с этим камешком, она указала на диск опалового мрамора, принесенный гномами. Можешь поднять?
Водный поток взвился смерчем, протанцевал к диску и подкинул его под потолок, словно фонтансухой лист.
А на последний этаж?
Весенней капелью зазвенел смехсо всех сторон, будто смеялась башня. Стены, пол и потолок стали прозрачным, словно вода. Камень взлетел, завис посреди верхней комнаты. Шу сделала шаг к лестнице, подняться вслед. Но, поддавшись веселью Источника, засмеялась, подпрыгнула, взлетелаили поплыла в плотном, как морские волны, упругом и прохладном воздухе, ухватившись за светящуюся синюю нить, одну из тысяч, пронизавших башню. Нить покалывала, дрожала и пела струной арфы. Показалось, что башня и есть арфа, только струны ее продолжаются за облака и небесный хрусталь, где мальчик и девочка играют в мяч, а чернильный океан лижет снежный песок, оставляя на берегу хлопья радужной пены.
Полетаем? обернулась девочка с лицом неуловимым и сияющим, как солнечный блик.
И сделаем фейреверк, вместе с ней обернулся брат-близнец.
Иди к нам. Поиграем вместе, голоса их сливались, манили переливами звенящих ручьев. Будет весело. Смотри
Антрацитовый океан заиграл весенним разноцветьем, взбугрился, потянулся к Шу. В глубине волны звезды танцевали эста-ри-касту: кружили, то удаляясь, то приближаясь. Одна из них притянула взгляд, приблизилась, увеличилась и оказалась земным диском с морями, горами и реками.
Восторг переполнял Шу. Руки тянулись потрогать острые иголки горных пиков, запустить в игрушечный океан лодочку из коры Захотелось рассмотреть поближеи показались города, дороги. Выросли из песчинок дворцы и дома, по улицам заторопились крохотные человечки.
Поиграем? снова раздался детский голос. Любишь бросать камешки?
Шу хотела уже согласиться, но ее отвлекла боль. Она опустила взгляд и засмеялась: крохотный кугуар, вздыбив шерстку, впился когтями в запястье. Розовая пасть смешно открывалась, показывая завитушку язычка, а хвостик торчал вверх, распушившись, словно ершик трубочиста.
Шши! зашипел звереныш и мазнул когтями по коже. Больно!
Показались алые капли, закружилась голова Перед глазами поплыло, мир раздвоился: на игрушечную землю наложился образ пыльной, заброшенной комнаты. Голос мальчика вдруг показался не таким уж теплым и добрыми совсем не детским. А камешек в его ладонисовсем не игрушкой
Шу! снова зашипел зверек. Вернись, Шу!
Нет, не хочу! крикнула она, не понимая, не хочет возвращаться или играть.
Хочешшшь, совсем другим голосом, пустым и холодным, шепнул мальчик.
Шу сорвало с места, закружило, понеслок нему, на него. Фигура мальчика приближалась, росла, в ускользающих чертах проступало что-то хищное. А в черных, как океан, глазах закручивались воронки смерчей: затягивали, отнимали волю. Знакомая тяжелая нега затапливала Шу, звала:
«Поддайся! Будет хорошо будет все, что ты захочешь. Власть? Вот она, перед тобой. Бери. Сила? Сколько угодно. Знания? Все, что только помыслишь, твое».
Смерчи засасывали, манилитам, внутри, всплывали и тонули вереницы образов-грез.
«Бери же!»голос божества взвился ураганом, сминая и разрывая остатки воли, обещая и угрожая.
Не хочу!
Она сопротивлялась лишь из упрямства, цепляясь за последнюю мысль: есть что-то еще. Сила, знания и властьмало. Слишком мало. Не может быть, чтобы не было ничего больше. Слишком страшно поверить, что этовсе.
Тебе мало? божество рассмеялось грохотом лавины. Чего ж ты хочешь, дитя? Скажи, я дам тебе.
Темная воронка надвинулась, всосала. Шу не успела испугаться, как упала посреди огромного, роскошно и вычурно убранного зала, полного людей. Прямо на трон.
Ваше Всемогущество, соблаговолите ли принять послов подбежал, мелко кланяясь, мажордом, удивительно похожий на графа Свангера.
Он что-то говорилсладко-льстивоено Шу не слушала. Вокруг нее суетились какие-то люди, знакомые и не очень, преподносили подарки, просили совета, молили о милости Каждое их слово откликалось узнаванием, маленькая обиженная девочка внутри кричала, топая ножками: хочу! Мое! И Шу кружилась в танце с иноземным принцем, подписывала помилование раскаявшемуся от ее мудрых речей мошеннику, указывала инженерам-гномам, где строить новый город, и снисходительно бросала служанке Ристане: «купи себе приличное платье!»вместе с горстью монет. А потом поднималась к себе в башню, где ждал прикованный к столбу Рональд. Нагой, беспомощный маг умолял о пощаде, но вместо милосердия получал раскаленное клеймо вора и рабский ошейник.
На побережье высадилась армия Марки! вбегал в ее покои раненый гонец и испускал дух, протягивая пакет с мольбами о помощи.
И Шу, милостиво прикончив темного, вылетала из окна башни, собирая по пути к морю тучи и ветры. Она сбрасывала в бушующие волны сонмы вражеских солдат и гнала обезлюдевшие корабли на штормовых волнах. Цунами захлестывало острова Марки, смывало деревушки и города, бурлящее море разверзалось, поглощая горящие дома и лесаи тысячи карумитов, кричащих в смертном ужасе А потом карумиты сменялись орками, и горели степи, сметая с лица земли людоедское племя, чтобы никогда больше орда не потревожила мирную Империю Шуалейды.
И отовсюду, со всех концов земли, к ней, владычице, стекалась магиясладкая и пряная, пьяная и веселая мощьпо ее слову воздвигались горы и поворачивались реки
Голова кружилась, весь мир умещался на ладони
Бери, рыжеволосый мальчик с бездонно-черными глазами протягивал ей круглый камушек. Ты же любишь играть.
Рука сама тянулась взятьи один камешек, и второй их так много на этом берегу, их приносят волны чернильного океана и девочка в стороне, что улыбается так грустнопусть она тоже играет! Давайте бросать камешки
Но рука застыла на полпути, чуть не дотянувшись до мальчишеской ладони. Что-то не пускало. Тянуло злилочто-то посмело помешать! Ей, всемогущей колдунье?!
Шу! в шипении темного прибоя послышалось имя. Шу?! И голос такой странно-знакомый и почему-то больно, и пусто, и словно слезы в горле
Мальчик с камешками в ладони подернулся рябью, словно отражение в озере. Задрожал, расплылсяи вместо него Шу увидела себя. Но нет! Онане такая! Это демоническое существо, костлявое, одетое лишь в магические вихри, с безумным лиловым светом в глазах, с седыми космами-тучами, с руками-молниями Светлая, как же страшно!
Стрррашно! отозвался рыком ураган, бросил в глаза горсть белого песка, ослепил. Шу зажмурилась и тут же почувствовала, как ее снова несет, крутит, швыряет в водовороте от кружения и тряски мысли вылетали из головы, казалось, сейчас вылетит само её имяи смерч выбросит её на неведомый берег беспамятной сломанной куклой. Она хотела ухватиться за что-нибудь. Открыла глазано не увидели ничего, кроме красковорота. Она растворялась в мельтешении, и даже сквозь зажмуренные веки видела цвета, смешанные прихотливыми полосами и пятнами, слизывающие шершавыми языками плоть и память
Белый. Черный. Белый песок, черное небо. Черный океан, белое солнце. Или наоборотона не понимала, чем белое отличается от черного. Не помнила. Не чувствовалани себя, ни песка, ни океана. Она была пустотой, и внутри нее выли бураныили она сама была бураном, и неслась сквозь пустоту
Шшу набегали волны на песок.
Ей казалось, что в этом звуке должен быть смысл. Какой? И что такое смысл? Может бытьболь? Вот это, что кажется единственно неподвижным и твердым в ускользающей пустоте? Боль, как точка в бесконечности?..
Точка точка преломления, шепнуло море. Боль, Шшу откатилось, замерло
Она схватилась за эту точку, за боль. Заглянула в нееи пустота раскололась от усилий. Забликовала точками-отражениями, словно о волны разбилось солнце, такое легкое, что океану не утянуть на дно. В каждой точке сиял кусочек цвета: синего, голубого, лилового. Каждый кусочек звал, манилтеплом или прохладой, шершавостью или гладкостью сотней, тысячью ощущений. Хотелось собрать их все, почувствовать каждое, насладиться отличием бытия от пустоты.
Шу навязчиво шумело в ушах. И так же навязчиво болела рука
Резкая вспышка боли смяла сверкающий океан и бросила Шу в лицо: «Вспомни!»голосом, от которого стало горько и сладко, и все кусочки собрались и сложились в знакомые, когда-то понятные знаки.
Жизнь. Сила. Власть. Разум. Знание. И еще один, тоже знакомыйдо боли знакомый знак. Шу силилась вспомнить, понять. Вглядывалась в золотистое мерцание до рези в глазах, сжимала виски до радужных пятен, танцующих эста-ри-касту
Снова помогло море.
Шу шу пенился прибой, оставляя на песке следы, словно от лап большой кошки. Щекотал босые ноги теплой бирюзой, пускал в глаза золотые зайчики.
Вспомнила голос, родной и драгоценный. Словолюбовь. Шепнула: «люблю». Покатала на языкевкусное, шелковое, как жемчужина. Повторила: «люблю!»и океан отозвался: «Шшу! Очнись, вспомни! Шу, любимая» Волны забурлили, взметая песок, плеснули в глаза, в рот, отняли дыхание. Лишь на миг: она не успела испугаться, как тот же голос произнес: «Не бойся себя, Шу. Не бойсялюби».
Любить? Слово-солнце, слово-тепло, слово-счастье лишь поверить, понять и принять. Так просто, боги, как же это просто! Шу смеялась от переполняющего счастья, подставляясь ласковым объятиям потоков, сама отвечала имнежностью, любовью. Жмурилась от удовольствия, и казалось, океан мурлычет и трется, толкается пушистым лбом в ладонь
Яркий луч пронзил волны и ослепил на миг. Встряхнув головой, Шу открыла глаза и встретилась взглядом с ясной бирюзой.
Дайм, она погладила звереныша, тот выгнулся и заурчал, горячо и щекотно.
Вокруг по-прежнему бурлил красковорот. Но теперь вся эта магия принадлежала ей. Её память, её род, её судьба. Ответственность: мир все так же лежал в ладони мальчика? Или в её ладони? Издали послышался бой часов. Один, два Шу насчитала десять ударов. Десять? О боги, время! Там же Дайми Рональд!
Только сейчас она заметила, что совсем иначе чувствует мир. Тоньше, полнее, яснее. Прозрачные паутинки вероятностей трепетали, расходясь веером от её рук. А Дайма она ощущала почти как саму себяи Дайму было плохо. Обессиленый, он еле сдерживал натиск темного, тратил неприкосновенный запас, расплачиваясь за ее безопасность годами жизни.
Первой мыслью Шу было: поделиться! Ведь теперь у нее столько силы, что хватит на сотню Рональдов. Но Дайм не позволил. Просто сказал: «нет». И Шу согласиласьне узнавая себя, упрямую до дури девчонку удивляясь: «это я так о себе думаю?»и тут же отвечая: «Но правда же. Упряма. Уперта. Была».
Прогнав прочь лишние мысли, Шу приступила к ритуалу. Отбросила книгу, вышвырнула на улицу сонную ворону, оставив только опаловый диск, ларец-мандарин и кусок тисового угля. Детеныш кугуара взобрался на плечо и одобрительно урчал, когда Шу утапливала магический круг посреди пола и рисовала знаки, сама до конца не понимая, что они означают.
Страницы мудрых книг вставали перед глазами, но теперь вызывали лишь смех и жалость. Зачем советы слепцов, как внуздать и подчинить радугу? Магистры были правы, что вместо трактатов писали стихи
Зверек на плече сердито зашипел: не останавливайся! Какие стихи? Хочешь застрять тут навечно?
Шу потерлась ухом о мягкую шерстку, вздохнулаи взяла в руки тепло мерцающий ларчик. Пора дать стихиям опору и якорь вне Источника: чужую магию. То, что не даст утонуть в самой себе, будет напоминать о внешнем мире. И как удачно, что Эрке принес темный артефактлучшая антитеза для Сумерек. И так удачно, что этот артефакт делал именно Рональд: если вплести в защиту его собственную магию, он не сможет ее преодолеть.
Уговорами Шу пыталась заглушить страх. Вещица в руках дрожала и гудела, как растревоженный улей, сквозь оранжевое свечение земли проступали агрессивные мазки черноты. Мелькнула мысльа может, ну её, эту шкатулку? Слишком опасно. Есть же колба с кровью Дайма В ответ на мысль звереныш потерся бочком, муркнул: давай, решайся скорее!
Нет уж! вслух ответила Шу. Если я испугаюсь его сейчас, то что будет потом?
И, шепнув «Благослови, Светлая!», открыла ларец-мандарин.
* * *
Пошел вон, Тюф, шикнул Рональд на скелет гоблина, прыгающий у ног.
Мелкая нежить обижено заскрипела и защелкала, но убралась в дальний угол, под стол с объемной картой континента.
В ладони Рональда росло, напитываясь чернотой, восьмилапое, с орлиным клювом и крыльями нетопыря туманное существо. Оставалось лишь задать гунт-вектор
Доброго дня, Ваша Темность, раздался от дверей приторный голос.
Рональд настороженно обернулся: светлый в доме темного? Дукрист сошел с ума или у него в рукаве восемь тузов?
Добрейшего, Ваша Светлость.
Поклонившись, как полагается по этикету, Рональд подправил сбитый сквозняком вектор, улыбнулся и, подняв готовую Химеру Безнадежности в ладони, дунул в сторону Закатной башни.
Дивная погода, не находите? ухмыльнулся Дукрист, выставляя перед собой папку со знаком Весов. Самое время обсудить несколько интересующих Конвент вопросов.
Призрачная химера свернула с пути, налетела на жемчужный щит Равновесия, и стекла разлитыми чернилами, отдавшись в кистях зудящей болью.
Несомненно. Располагайтесь, Ваша Светлость. Угодно ли лорнейского?
Благодарствую, поклонился Дукрист, выпуская несколько снежных нитей-разведчиков. Не откажусь от кофе. Из ядов предпочтительно хрушбаарский лист и каракуту. Не пробовали? Дивный букет.
О, как досадно, покачал головой Рональд, подцепляя белые нити черными и сворачивая в дулю. Из запрещенных ядов только желчь гарпии, но она отвратительно сочетается с кофе. Смею надеяться, Ваша Светлость удовлетворится кардамоном и ванилью.
Обмениваясь с лучшим врагом любезностями, Рональд разглядывал его изрядно истощенную ауру и не мог понять, на что рассчитывает светлыйего энергии не хватит продержаться и часа, не то что до окончания Шуалейдой ритуала.
Так что желает узнать Конвент? осведомился Рональд, жестом приказывая Эйты, бывшему ученику, подать кофе. Извольте сюда, к столу.
Если Ваша Темность не возражает, поговорим здесь. Дукрист коротким взмахом кисти подвинул кресло в полосу солнечного света у окна.
Как вам будет угодно, усмехнулся Рональд.
От него не укрылась некоторая натужность в жестах светлого. Экономит силы? Или хочет казаться слабее? Или же делает вид, что ему требуется прикидываться слабым, в надежде, что Рональд распознает притворство и посчитает его более серьезным противником, чем он есть? Демон знает, сколько петель лисьей хитрости накрутил этот интриган.
Пожалуй, Ваша Темность правы. Кардамон и ваниль весьма неплохи, одобрительно кивнул Дукрист, отпив глоток.
Ближе к делу, Ваша Светлость. Рональд стукнул пальцем по вышивке на отвороте рукава: жук ожил, расправил крылья и полетел вместо Закатной башни к гостю и растворился в сиянии папки. Опять жалобы? Вы же знаете мое уважение к Закону.
Азарт забурлил в крови: Дукрист готов на поединок! Ослабленный, на чужой территориилучших условий не бывает.
Дукрист же, словно не понимая, на что идет, достал первый листю.
Как всегда, ничего серьезного Конвент не припас. Лист за листом украшались пурпурными печатями: «Разобрано. В удовлетворении иска отказать». Светлый придирался, требовал доказательств, цитировал параграфы и подзаконные акты. Но папка пустела, а щиты истончались, отражая заклинанияРональд, не скупясь, отправлял в маркиза заготовленные впрок шпильки.
В Вашей Светлости пропадает редкостный талант кроючкотвора, усмехнулся Рональд, вынимая из корзинки со сластями сахарную птичку и оглаживая ее по крыльям. Среди стряпчих вам не было бы равных.
Ваша Темность льстит, кивнул маркиз. Думаю, один-два равных все же
Дукрист не успел договорить, как с рук Рональда взлетел траурный феникс и спикировал на врага, а острые перья устремились к Закатной башне. На месте светлого взвился и затрещал багровый факел. Злая радость взорвалась за ребрами, распирая торжеством: Победа! Оба, сразу!.. и оборвалась тяжелым комом досады. Черно-алые перья заметались, скрутились вокруг факела, с ломящим зубы скрежетом втянулись в огонь и опали пеплом.
Продолжим наше дело, Ваша Темность? с холодной вежливостью осведомился Дукрист, опуская оплавленную солнцем чашку на стол.
Разумеется, Ваша Светлость, не менее холодно отозвался Рональд.
Волна ярости готова была сорваться, раздавить соперника, но Рональд удержался: слишком рискованно выпускать чистую силу в единственный удар. Один Хисс знает, что еще припрятано у светлого в рукаве, хоть и выглядит опустошенным.
«Самонадеяный ублюдок! выругался Рональд про себя, загоняя неправильный страх куда подальше. Блеф тебя не спасет».
Он ударил простым, но действенным заклинанием одновременно со вспышкой пурпура на последней жалобе. Расколотая скорлупа огня обиженно зазвенела.
«Мечтай, паучий недогрызок», послышалось сквозь звон. Ехидно, устало и с привкусом тщательно скрываемого страха.
Вашей Темности холодно? осведомился маркиз, едва воздух между магами перестал дрожать и светиться. Не проще ли растопить камин?
От издевательской улыбки Дукриста ярость полыхнула с новой силой.
* * *
«Отличный способловля на живца!»подбодрил себя Дайм.
Ваша Темность не слышали последней поэмы шера Рустагира, «Жареная Камбала, или падение Ману Темного»? Изумительные стихи.