После выпуска Королевская Опера пригласила его в хор. Вскоре предложили дублерство во втором составе и он начал репетиции партии в «Лоэнгрине». Его проверяли, к нему присматривались, и перспективы были самые многообещающие. Каждому руководителю приятно оказаться первооткрывателем новой здезды и, если не открыто, то хотя бы полунамеками заявлять потом: «Это я его(ее) разглядел и вырастил!..»
Прошлое напомнило о себе малиновой гривой и узкой одеждой, когда он менее всего этого ждалРыжая, которой он лица-то почти уже не помнил, возникла на улице, словно вынырнув из-под асфальта. Была осень, листопад шуршал под ногами в тихий и солнечный день «бабьего лета», как тогда, когда они были школьниками и он шел к бабушке в больницу, а она увязалась с ним, и начался этот затянувшийся кошмар. Зачем была ей нужна эта игра? Он не понял этого тогда, не понял во второй раз, и теперь, когда она стояла прямо у него на пути и улыбалась призывной и одновременно невинной улыбкой, он опять этого не понимал. Ей не были нужны ни долговременные, ни мимолетные отношения с нимникакие, ни даже на одну ночь, это было яснее ясного, иначе эти отношения давно бы состоялись, но тогда зачем все это? Что за игра?! Ставка? Ставка в споре? Каком? На что? В чьем дурацком и преступном споре его сделали ставкой? Очевиднейшим образом, ставка была не на провоцирование близости, потому что она же сама каждый раз уходила, не доведя отношений до кульминации, тогда на что?!
Он узнал ее только потому, что она стояла посреди тротуара и люди обходили еенеподвижная фигура среди движущегося потока привлекла внимание. Она стала еще ярче, хотя прошлый раз ему показалось, что ярче некуда, но вышло, что есть куда. Короткий блестящий плащ, туго перетянутый в талии широким поясом, спутанная красная грива, ноги танцовщицы Первым порывом было развернуться и пойти в противоположную сторону, но, как бабочка на огонек, он дошел и остановился.
Привет, услышал. Давно не виделись.
Она улыбалась. Тогда он подумал, что у него не осталось для нее имени, что он слишком часто повторял его когда-то и он истерлось, и осталось только прозвище, не очень-то и замысловатое. Он почти ненавидел ее, но развернуться и уйти не смог. Сказал:
Да.
Она засмеялась. Она всегда легко смеялась, словно ей нужен был только повод для смеха, а смеяться одной на людной улице делового центра выглядело бы странно.
Как дела?
Хорошо.
Хорошо? Работаешь?
Да.
Где?
В театре.
О!.. Не хочешь со мной разговаривать?
Нет.
А пригласить куда-нибудь?
Зачем?
Ой, какой ты стал неприветливый! Ну, выпить что-нибудь, поговорить.
Не о чем разговаривать. Прощай.
Как во снеему казалось даже, что он двигается, как в замедленном кадреобошел ее и пошел дальше по улице, стискивая зубы и говоря себе, что ни в коем случае нельзя оглядываться, что Рыжая все еще стоит там и ждет этого момента, чтобы он оглянулся, что онакак Медуза-Горгона, и красные кудри ееэто змеи и, стоит лишь встретиться с ней взглядомпревратит в камень или испепелит на месте. Если она окликнетне останавливаться, а если догонитэто окажется не так страшно, не так сложнозначит, она слабее Она не окликнула, не догнала, он дошел до угла и свернул, хотя надо было идти дальше, и вздохнул с облегчением, наивно полагая, что вырвался из порочного круга.
Через несколько дней «бабье лето» кончилось и зачастили дожди. В тот субботний вечер он не был занят в спектакле и не пошел в театр. Противная стояла погода, из тех, когда хорошо сидеть дома. Он так и делалтопил камин и размышлял, что стоит, пожалуй, действительно провести отопление, чтобы дальние комнаты не отсыревали по углам, потому что топить все три камина ему некогда, и что этот дом он не бросит никогда, и та, что не захочет жить с ним в этом доме, не будет жить с ним нигде. По крайней мере, если не изъявит желания жить в этом доме. Этот дом был для него родовым гнездом, фамильным замком, крепостью, которую должно поддерживать в хорошем состоянии и при необходимости оборонять от врага, но не в коем случае не продавать и не бросать по той лишь причине, что купили другой дворец, где потолки выше и комнаты теплее. Он понимал, что эти его идеи смешны и наивны, и что вряд ли кто-то его поймет, но но каждый раз возвращался к тому же: «Это мой дом. Я не уйду отсюда.»
И тогда раздался звонок в дверь. Это было удивительно и странно: он никого не ждал и никто никогда не приходил без предупреждения, тем более в такой уже достататочно поздний час.
Рыжая стояла на порогемокрая, как мышь, даже красные кудри, казалось, распрямились. Она не выглядела уверенной в своей красоте и силе львицей, Медузой-Горгоной, наоборотвид у нее был какой-то даже слегка жалкий, и смотрела виновато.
Извини, залепетала. Я знаю, что не должна была Но у меня заглохла машина Тут, недалеко. А здесь нигде нет общественных телефонов. Я вспомнила про тебя Мне только позвонить
Ведь ты врешь, сказал он, все еще не двигаясь. Автомат через дорогу.
Он не принимает карточку. А мелочи у меня нет. Мобильник я уронила в лужу
Можно было бы выйти под дождь и проверить, правду говорит или врет. Но он отошел в сторону, пропуская ее:
Ну да, у тебя все на карточках
Потом, спустя месяцы, он подумает, что Рыжая, наверное, могла бы стать артисткой: она безупречно сыграла роль. Долго тыкала пальцем в кнопки телефона, словно руки замерзли так, что не слушаются. Потом наконец дозвонилась до аварийной службы. За эти несколько минут с нее натекла на пол небольшая лужа. Она приоткрыла дверь, сняла туфли и выплеснула из них за порог воду. Мокрые ноги с трудом втискивались в мокрые туфли. Ее было почти жаль. Нельзя было допускать этой мысли, надо было продолжать ненавидеть ее, и он понимал, что если сейчас предложит ей переодеться в спортивный костюм, то кончится тем, чем кончается в кино, и Рыжая уйдет утром, а потом будет делать вид, что ничего не случилось но он подумал: «Вот ведь дура несчастная, еще простудится», и принес ей чистое полотенце:
На, утрись. Выглядишь ужасно.
Та и правда скукожилась в углу прихожей, неловко вытирая волосы и одежду, избегала встречаться с ним взглядом, словно и правда чувствовала себя виноватой.
Он только тогда понял, что застыл, глядя на нее, когда очнулся от этого оцепенения, словно ангел-хранитель вздохнул над ухом, и первой мыслью было: «А что она вообще делает на этой улице? Отсюда далеко до центра, далеко вообще до всегоОткуда и куда она едет?»
Подошел к телефону и набрал код проверки последнего набранного номера. На дисплее высветился номер телефона его родителей, которым звонил на днях. Положил трубку и повернулся к ней:
Ты когда-нибудь говоришь правду? Хоть кому-нибудь? Ну, так что с твоей машиной? Или ничего?
Рыжая стояла, прижавшись к стене и смотрела исподлобья странным агрессивным взглядом:
Ты взялся меня проверять? Почему ты мне не веришь? Я думала, мы друзья
Вот насчет этого ты ошиблась. Но, по крайней мере, до сих пор мы не были врагами. Значит, это все розыгрыш? И нет никакой поломки?
Ты ничего не понимаешь! крикнула она вдруг, и глаза ее заблестели. До сих пор ничего не понимаешь! Я ехала к тебе! А ты!..
Она распахнула дверь и выбежала под дождь, хлопнув этой дверью за своей спиной так, что едва не ударила его по лицу, потому что он кинулся следом, на несколько секунд замешкался с захлопнувшимся замком, но звук включившегося с первой попытки идеально отрегулированного автомобильного двигателя не только остановил его, но и отбросил назад. Сквозь пелену дождя мелькнули красные сигнальные огни, желтый свет передних фар высветил водяные струи, машина рванула с места и исчезла.
Острожно, словно боясь нашуметь, он закрыл дверь и прижался к ней спиной. Не было аварии. Она не вызывала аварийную службу. Она приехала специально, чтобы Он выбежал под дождь, к телефону-автомату через дорогу: аппарат был исправен и расчитан как на монеты, так и на карточки. Когда вернулся обратно, вода текла с ручьем теперь уже с него, но он не замечал этого. В голове звенело: «Зачем, зачем этот цирк?! Почему не прийти и не сказать: «Я хочу быть с тобой. А ты?» Пусть даже на час, но так и сказать: «Я хочу быть с тобой один час. Ты согласен?» Скорее всего, я поступил бы так же, как поступил, или же нет не знаю но это было бы честное предложение одного взрослого человека другому» Словно не было всех этих лет, ссор и разлук, и непонимания ее поведения, и она не была насмешливой стервойта новогодняя ночь была вчера, ион уже был безоглядно уверен в этомон сам виноват, что не понимает ее
Он быстро переоделся и вывел машину из-под навеса под дождь. Соображать начал уже послеминут через пять езды по мокрым улицам по направлению к центру города. Зачем он ехал и, главное, куда? Догнать Рыжую было смешно даже надеяться: ведь он не знал ни номеров, ни даже марки ее машины, да и время было уже безнадежно потеряно. Зачем же было нестись куда-то? Она сама пришла и сама ушла, он не звал ее и не прогонял, ничем не обидел ее, даже если бы хотелпросто не успел. Он сбавил скорость, голова начинала остывать. Не в ней было дело, а в нем самом. Она играла им, как избалованный капризный ребенок новой игрушкой, со смехом наблюдая, как послушно он реагирует на движения ее рук, подобно кукле-марионетке, и бросила бы вскоре, когда ей надоело бы дергать за ниточки. Что за игра? Или же действительно имеет место ставка? Об этом страшно было и думать, он предпочел бы даже алкогольную или наркотическую зависимость Рыжей и как следствиенелогичность ее поступков, но не оказаться ставкой в чужом споре на деньги или иную выгоду, объектом насмешек. Ведь он всегда был объектом насмешек, как правило, скрытыхпосле того давнего конфликта в школе смеяться над ним открыто не решались, а в консерватории и без него хватало чудаков, там была другая атмосфера, там не смеялись друг над другом, но ведь Рыжая не училась там, среди талантливых личностей, живущих искусством, и вообще неизвестно, училась ли она где-нибудь после школы. Чем она занимается? Собственно, если спокойно подумать, то она достаточно примитивна и далеко не умна
* * *
«Маленькое черное платье» итальянской длиныдо середины колена, когда практически любые ноги выглядят стройнымипокупка этого гениального изобретения Коко Шанель пришлась в тот вечер как нельзя кстати. «Интуиция, как всегда, не подвела меня, когда я укладывала его в сумку, размышляла Маргарита, глядя в зеркало и нравясь себе. И ни одна надутая тетка не догадается, что куплено оно на местном рынке, а не в бутике Бриллиантов у меня пока нет, ну и ладно. Отсутствие всяких украшенийтоже своего рода стиль»
Идти в театр без цветов было неловко. Хотя никакой особой неловкости Маргарита не испытала бы, но так уж она была воспитана мамойтеатральным человеком. Но носить в руках цветы весь первый акт, потом антракт?.. Ведь и завянуть могут
Чтобы не сиять на всю улицу, она надела и затегнула на все пуговицы длинный плащ, в котором прилетела из своей нежаркой страны. Вызвала такси и попросила водителя заехать сначала в цветочный магазин, а потом уже ехать в Ла-Скала, и желательно, чтобы это было по пути.
В цветочном магазине выбрала одну еще не полностью раскрывшую бутон кремовую розу на длинном стебле. Магазин оказался не из дешевых и производил доставку заказов в любое время суток и по любому адресу.
Тогда И она положила на прилавок уже приготовленную записку. Ла-Скала, сегодня, ко второму акту, четвертый ряд партера, тринадцатое место
«Иметь много денег, сказала сама себе, усаживаясь в ожидавшее ее такси. Это приятно!..»
Она была одна. Без бриллиантов, без цветов. Черное платье. Каблуки. Блестящие, как из рекламного ролика, хорошо уложенные волосы. Зеркала отражали неожиданно вытянувшиеся ноги и выпрямившуюся спину, и она не вздрагивала уже, как совсем еще недавно, пугаясь: «Ой, какая классная тетка, на меня похожа»
Зал был полон, поскольку главную партию вел какой-то известный баритон, имя которого ничего Маргарите не говорило, поскольку раньше она этого имени не слыхала, но программку взяла, вспоминая опять же мамино воспитание: всегда брать программки в театрах и хранить их потом, как святыню. А в опере программка может оказаться полезной хотя бы тем, что узнаете, о чем идет речь на сцене. Содержание «Травиаты» Маргарита знала еще с университетского курса Истории Итальянской Оперы. Музыкального слуха у нее не было, в музыке она не разбиралась, плохо запоминала мелодии и с трудом узнавала оперные партии, и то, если долго слушала их по нескольку раз, хотя от долгого слушания ей надоедала любая музыка Но за последние пол-года ее самоуверенность выросла до невиданных размеров, и теперь она не смутилась бы заявить честно, что не разбирается в музыке, хотя делать подобные заявления в Италии и уж тем более в Миланеэто, по меньшей мере, не тактично Но всегда оставался козырь: «А на скольких языках говорите вы? Сколько вы написали книг? А каковы ваши сбережения?.. Я говорю на четырех европейских языках, написала три романа, а сбережения мои таковы, что лучше бы вам и не знать, а то, не дай Бог, плохо станет» Правда, в Европе вопрос о зарплатах и сбережениях является дурным тоном и грубым вторжением в личную жизнь. Зато владением несколькими иностранными языками можно как раз неслабо ударить итальянца по самолюбию
А итальянская операэто всегда хорошо, как и русская.
Оркестр отыграл увертюру. Маргарита думала о том, что место досталось не оченьслишком близко, условности театрального реквизита, декораций, резкость грима на лицах актеров будут портить впечатление. Занавес не понимался. Публика проаплодировала, оркестр замолк. По залу пролетел шепот. Проаплодировали еще раз. На этот раз из складок занавеса вышел на аванс-сцену человек во фраке. Шорох в зале усилился. «Баритон неожиданно заболел, спектакль отменяется»с досадой подумала Маргарита. «А розу придется дарить себе»
Человеком во фраке оказался администратор театра. Он обратился к залу с речью, из которой следовало, что исполнитель главной партии действительно не может выступать по состоянию здоровья, но администрация театра надеется, что уважаемая публика не окажется разочарована заменойхотя имя дублера никому не известно, и этоего первое выступление в главной партии в Ла-Скала, да и вообще в Италии тоже практически первое Тем, кто захочет покинуть театр, приносятся извинения и будут возвращены деньги за билеты, но те, кто останутся, право же, не пожалеют, и потом всегда смогут говорить, что наблюдали восхождение новой звезды
«Чтоб вас холера побрала!» досадовала Маргарита. «Давайте уж скорее хоть кого-нибудь, а то я засну сейчас после напряженного трудового дня»
К концу первого акта она думала о том, что не разбираться в оперной музыке имеет свои положительные сторонылюбое исполнение нравится, разочарованияникакого, поскольку не знаешь, с чем сравнивать. Кроме того, знаменитый баритон, так неожиданно заболевший, блистал на подмостках уже десятка полтора лет, а значит, ему уже наверняка «за» сорок. И хотя театрэто условности, и резкий оперный грим может изменить лицо почти до неузнаваемости, в том число и скрыть возраст, но все равноесли актеру сорок или даже больше лет, а он исполняет партию двадцатилетнего, то это заметно. Хотя, если хорошее исполнение, то подобные мелочи просто не замечаются
На неожиданного дублера уставился весь зал. По окончании первого акта похлопали довольно бодро, но так, чтобы помнил: «Ты еще никто, парень, мы тебя не знаем, вот послушаем, что ты дальше сможешь»
В антракте Маргарита бродила по театру, наслаждаясь одиночеством и молчанием, когда впервые за несколько дней не нужно было говорить десять-двенадцать часов подряд почти без перерыва и сразу на двух языках. В фойе раздавали новые программкис вписанным от руки именем исполнителя главной партии, которое не было даже отпечатано: наверное, они вообще на него не расчитывали, а ухватились, как за соломинку, в последний момент: Алессандер Магнус, Стокгольмская Королевская Опера. О дублере отзывались положительно, хотя недоумевали, пожимая плечами: неужели не нашлось итальянца? Конечно, он хорош, и акцента почти не слышно, и вообще, почему он до сих пор прозябает в дублерах, но все-такинеужели не нашлось итальянца?! «Это же два имени», удивилась Маргарита. «А где же фамилия?.. Впрочем, «Магнус» может оказаться также и фамилией»
Глухой пень из брянского леса, и тот понял бы, что исполнитель партии Альфреда очень хорош. Кроме голоса и исполнительского мастерства, он обладал молодостью и хорошей внешностью, и резкий оперный грим выглядел на этом лице досадным недоразумением, единственным оправданием которого служила необходимостьчтобы лицо на сцене не выглядело бледным пятном. Театрне кино, тут другие приемы, полные все тех же условностей, но все остальные исполнители на сцене были актерами, а он был Альфредом, которого хотелось убить за бестолковость и одновременно было жаль. К концу спектакля, и без того сентиментального, зал совсем расчувствовался. Когда актеры вышли на поклон, публика встала, аплодируя стоя. Швед растопил лед ревности и теперь срывал заслуженные овации. Он был счастливс четвертого ряда это было хорошо видно. «Ну, подумала Маргарита, Не стоять же мне в очереди на вручение цветов?! И что-то никто не торопится»