Морган хмыкнул и шагнул вперёдсперва не слишком уверенно, но быстро приноравливаясь к качке. Он шёл, пальцами одной руки касаясь стены, а другойперебирая водоросли. Примерно на полдороги буро-зелёная масса раздалась в стороны, и из темноты выкатились кольца щупалец. Двигались они плавно, красиво, и блестели застенчиво, совершенно по-девичьирозовым нежным отливом по густой влажной черноте. Поддавшись порыву, Морган легонько пожал одно из упругих щупалец и улыбнулся глазу в глубине зарослей. Тот смущённо моргнул, и щупальца исчезли.
Коридор вильнул и упёрся в большой зал; стены его терялись в полумраке. С высокого потолка, затянутого водорослями, свисали гроздья фосфоресцирующих жемчужин. Народу за столиками было не так уж много, едва ли восьмая часть занятаМорган разглядел четыре парочки, одну компанию престарелых джентльменов за партией в домино да с десяток одиночек, по большей части лепившихся к барной стойке. На противоположной стороне от неё располагалась почти пустая сценалишь микрофон покачивался на тонкой изогнутой ножке и несколько инструментов ютились в чехлах у стены.
Одного гостя, впрочем, он узнал сразу.
Привет.
Привет, заулыбался фонарщик и похлопал по стулу рядом с собой. Думал, не придёшь уже, чадо.
Я тоже так думал, признался Морган, расстёгивая парку. Но сказать нет провожатому было совершенно невозможно.
Великан широкой ладонью огладил фонарь на стойке.
Молодчина, Чи! похвалил он сердечно. И постучал ногтём по стеклу:Погулять не хочешь? Девичий силуэт качнулся из стороны в сторону и заалел. Ну, дело твоё. А ты, чадо, не стесняйся, угощайся. И не робейя тебя звал, я за тебя и плачу, а значит и веселиться ты должен, как я веселюсь, и он добродушно рассмеялся.
Морган тоже невольно улыбнулся, задирая голову, чтобы смотреть ему в глаза, но тут послышался недовольный женский голос, низкий и красивый, как у оперной певицы:
Угощаться? Ещё неизвестно, буду ли я ему наливать. Он напугал Кетхен.
Я не напугал, возразил Морган машинально. Вертящийся стул заело, а повернуться корпусом не давали жёсткие подлокотники. Я поздоровался. Она милая. А её зовут Кетхен?
Её тоже зовут Кетхен, загадочно уточнил голос. Только она пошла за своим рыцарем-видением не в огонь, а в воду. Большая глупость, на самом деле.
Стул наконец со скрипом провернулся.
Барменша пристально смотрела на Моргана, облокотившись на стойкуточнее, положив на неё грудь.
Назовёшь меня прелестной ледиотрежу яйца, сухо предупредила барменша, неуловимо напомнив при этом Кэндл.
Не буду, покорно согласился Морган, призывая на помощь всё своё обаяние. Только если леди-пираткой. И если вы не скажете, как к вам иначе обращаться.
Барменша расхохоталась. Она и впрямь походила на пираткуромантическая белая блуза, кожаный жилет, тёмные бриджи со множеством карманов и сапоги до колена. С одного плеча свисал коричневый китель, расшитый мелкими блестящими раковинами. Пышная русая коса толщиной в руку спускалась до самого пояса, а пальцы были густо унизаны массивными перстнямитак, что кастет показался бы детской игрушкой.
Самое удивительное, что при этом барменша вовсе не выглядела массивнойростом едва ли с Моргана, а может, и меньше, да и талия тончайшая.
А глаза сияли жутковатой волчьей желтизной.
Можешь называть меня Шасс-Маре. Так зовут это место, а не меня, но тоже сойдёт, любезно разрешила она. Ладно. Так и быть, на первый раз прощаю. Но больше ручонки не распускай, я своих девочек не для тебя берегу.
Понял, кивнул Морган, инстинктивно отзеркаливая позу Шасс-Маре и облокачиваясь на стойку. Фонарщик лихо хлопнул его по плечу:
Ну, вот и славно, вот и познакомились. А теперь заказывай давай. Говорю ж, угощаю.
Морган только вздохнул. После загулов с Кэндл у него образовалась стойкая идиосинкразия на это угощаю. Обычно оно означало, что сейчас его будут поить всякой гадостью, и отказываться нельзя.
Шасс-Маре обладала дьявольской проницательностью.
Не рискуешь пить в незнакомом месте? спросила она с прищуром. Правильно. Но у меня можешь не бояться Ну, ладно. Ты думай пока, а я другими делами займусь. Ты-то что будешь, Громила? обратилась она к фонарщику. Как обычно?
ХмОн, казалось, задумался, и от растерянности стал больше размером. Барный стул подозрительно треснул. Нет, сегодня не надо. Смешай-ка мне тихий вечер в горах.
Летний?
Летний, но со льдом.
Хороший вкус, усмехнулась Шасс-Маре и, отлепившись от стойки, направилась к бару.
Сперва она достала бутыль с чем-то прозрачным, искрящимся, лиловато-голубоватым и налила треть бокала. Затем плеснула из медной фляжки тяжёлого, густого, зелёногожидкость сразу опустилась на дно. С нижней полки достала коробку с чёрным порошком, понюхала, скривилась и поставила на место, а следом извлекла такую же, только внутри были неровные коричневые кристаллы, вроде леденцового сахара. Их она положила всего несколько штук, но в бокале они раздались и заполнили почти всё тёмно-зелёное дно. Удовлетворённо прицокнув языком, Шасс-Маре сыпанула щепотку мелкого цветного порошка, а затем накапала немного вязкой серебристо-молочной жидкости, очень лёгкой, зависшей почти под самой поверхностью. Напоследок добавила льда и небрежно отправила бокал к фонарщику по стойке.
Тот сцапал его своей громадной рукой, поднёс к лицу и с наслаждением втянул воздух. Потом отпил немного коктейля через трубочкуи блаженно зажмурился.
Вкусно? поинтересовался Морган.
Очень. Славно, длинно вздохнул фонарщик. Эх, мастерица, что с неё взять Ты сам понюхай, только не пей. Мне она крепко делает.
С некоторым опасением он придвинул к себе бокал и принюхался. Морской аромат на мгновение исчез, словно его и не было, а всё существо Моргана вдруг заполнилось ощущением лёгкости, словно он провалился в детство, когда можно было в сиреневых сумерках бежать с холма, и не существовало ни хлопот, ни заботлишь небо, россыпь звёзд, узкий серп луны над горизонтом и ломанная линия гор, а ещё
Экий ты нежный! необидно расхохотался фонарщик, отбирая бокал. Гляди-ка, с одного запаха унесло. Нет, сестрёнка, налей-ка ты ему чего помягче.
Шасс-Маре задумчиво почесала подбородок.
Может, чистого?
Морган поперхнулся вдохом:
Нет, чистого мне не надо. Мне бы что-то лёгкое. От чего нет похмелья и последствий.
Без последствийпротянула она. Без последствий проходит только то, что было. А как ты относишься к пряному?
Вину? Хорошо, осторожно ответил Морган. Глинтвейн люблю. Чем больше специй, тем лучше.
Взгляд у Фонарщика торжествующе вспыхнул.
Ага. Я ж говорил.
Иди ты, ругнулась Шасс-Маре. Сама знаю.
На сей раз она отправилась не к бару, а в подсобку, но вернулась быстрои с бутылкой золотисто-вишнёвого цвета. Содержимое было под стать: густое, тёмно-красное, с искристыми отблесками. Пахло летом, имбирными кексами и ещё чем-то давным-давно знакомым, но забытым.
Язык защипало от одного аромата.
Шасс-Маре достала коктейльную рюмку на высоченной ножке, но очень маленькую, и наполнила её почти до краёв. Затем бросила туда ложку мелкого колотого льдаи протянула Моргану.
Держи. Но пей мелкими глотками.
Он оглянулся на полутёмный зал; посетители сейчас представали видениями, призраками. Силуэты стариков, играющих в домино, отчётливо просвечивали. Луна за окном мягко покачивалась в такт волнам.
Морган закрыл глаза и сделал маленький-маленький глоток.
Было не пряно. Было сладко.
Он хорошо помнит момент, когда мир выворачивается наизнанку.
Фффшуххпадает отрубленный бутон; на лезвии канцелярского ножа остаётся зелёный сок.
Новому летуодиннадцать дней, ему самомудвенадцать лет, а Сэм лишь немногим старше. Она в бледно-розовом платье до коленаиз такой тонкой и нежной ткани, что подол, кажется, можно пальцем порвать. Ноги у неё загорелые и длинные, как в рекламе крема от солнца. Жарко до одури. Сэм впихнула ему в руки свою вельветовую куртку и пакет с виноградом, а сама несёт огромную коробку с пирожными.
Сегодня в гости должны прийти Льюисы, и Донна с утра пропадает на кухне. Не хватает только десертов
То есть не хватало.
Фффшууххсо свистом рассекает лезвие воздух. Разлапистый зонтик болиголова планирует на дорогу; трубчатый стебель срезан по косой.
Морган, да прекрати ты! Откуда ты его вообще взял?
Он бурчит что-то себе под нос. Сэм не слушает.
Дома вернёшь на место, или
Отцу скажешь? невинно интересуется он.
Сэм прикусывает язык.
Моргану скучно. Жара комом стоит где-то в горле, от вельветовой куртки чешутся руки, и хочется стащить из пакета хоть пару кислых виноградин. Но вместо этого он молча плетётся за сестрой. Не потому что желает этого, а потому что дома ещё скучнее.
Фффшуухопадает головка пиона, рассыпая нежно-розовые, как платье Сэм, лепестки.
Лезвие зелено от разводов.
А потом Сэм словно вмерзает в воздухтолько пышная юбка по инерции вздувается колоколом.
Морган поднимает взгляд.
В конце улицы стоит собакаи скалится. Огромная, чёрная, лохматая, со стоячими ушами. Затем она вдруг пригибается к землеи бросается бежать навстречу ему
Нет, к Саманте.
И Морган успевает подумать: У Сэм такое тонкое платье.
И ещё: У неё красивые ноги.
А больше он ничего не успеваетпросто выскакивает на дорогу перед Сэм, наматывая куртку на руку, и сердце колотится в горле, ещё немногои заполнит рот, и кислотным плевком размажется по брусчатке.
Собака несётся широкими скачкамии, приближаясь, точно выдавливает из Моргана страх.
Скачоки пропадает комок в горле.
Скачоки проясняется взгляд, обостряется вкус.
Скачоки тело становится лёгким.
И нет уже Морганаесть звенящая пустота, напряжённая, как пружина. Опасная.
Он едва успевает вскинуть руку, защищая горло, и собака жаркой пастью вцепляется в вельвет.
Морган резко выдыхаети бьёт.
Один раз, выдвинутым на полную лезвиемпо чёрным глазам. Второйв горло. И лезвие обламывается совсем коротко, и он снова бьётв шею, раз, другой, с нажимом.
Сочится кровь. Её очень, очень много. Собака выпускает изжёванный вельвет, отскакивает, трясёт головой, путается в ногахи заваливается на брусчатку, подёргиваясь.
Морган отступает; вельветовая куртка падает.
Рука у него странно изогнута, но боли ещё нет.
Морган сжимает нож.
Сэм бледная, и глаза у неё мокрые. Коробка с пирожными лежит у ног.
Позвони маме, спокойно просит Морган.
Сломанная кость срастается два с половиной месяца. Всё это время ему снится чёрный монстр с собачьей головой и напряжённая пустота вместо тела.
Он скучает по ней.
Теперь привкус во рту был пряным, островатым, и действительно походил на глинтвейн.
Так вот какой ты на самом деле, прелестный белобрысый ангелочек.
Шасс-Маре сидела на стойке, по-индийски хитро вывернув ноги, и смотрела на него в упор. Фонарщик держал на сгибе локтя его парку, а аккуратно свёрнутый шарф лежал между двумя опустевшими бокаламииз-под летнего вечера и загадочного пойла вишнёвого цвета.
Задолбали с этими ангелочкамихриплым, низким спросонья голосом пробормотал Морган. Ангелочки-хренгелочки Меня зовут Мо
Договорить он не смог: Шасс-Маре гибко наклонилась и прижала холодный палец к его губам. Глаза её сияли чистым закатным золотом.
Т-с-с. Не разбрасывайся своим именем. Имя даёт власть. Ты не знаешь никаких законов, а поэтому тылёгкая добыча. Особенно для того ублюдка. Он ведь не как мы с Громилой, нет. Он из того племени. Из старого.
Тихо ты! шикнул на неё фонарщик. Чи беспокойно заметалась за стеклом, пульсируя всеми оттенками болезненно-лилового. Рано ещё ему знать. Ты, чадо, как? Живой? обратился он к Моргану. Жёлтые глаза сияли немного тусклее, чем у Шасс-Маре, но всё равно завораживали.
Морган с трудом выпрямился и прислушался к ощущениям. Тело затекло, словно после первого глотка из бокала прошло несколько часов. Мысли немного путались. Но в целом ему было хорошо, даже более чем: по венам бродил ещё отзвук той напряжённой пустоты, эхо адреналиновой вспышки.
Совсем как в детстве.
Я в порядке, признался он. Голос на сей раз прозвучал совершенно нормально. А что это было за вино? И я правильно понял, что вы могли видеть мои сны?
Не вино, а память, белозубо усмехнулась Шасс-Маре и ловко спрыгнула на пол, но уже в зале, а не за барной стойкой. И это были не сны. А видели мы только отражение в бокале, и не спрашивай больше ни о чём. Поднимайся, красавчик. Я тебя провожу. Скоро утро, а у тебя сегодня долгий день выдался.
Спорить Морган не стал. Хотя сейчас он не чувствовал себя уставшим, всё равно уже было пора возвращаться. Дома наверняка всполошились из-за сработавшей сигнализации, а когда выяснили, что он ушёл куда-то без телефона и никого не предупредил, то наверняка запаниковали ещё больше. В конце концов, воспоминания о нападении в парке были слишком свежи.
Пока он застёгивал парку, фонарщик негромко обратился к Шасс-Маре:
Так какой у тебя вердикт-то будет, милая?
На милую она, как ни странно, никак не отреагировала. Впрочем, и звучало это ровно так же добродушно и по-свойски, как чадо или малец по отношению к Моргану.
Согласия не даю, коротко ответила Шасс-Маре.
Фонарщик выгнул кустистые брови:
Не по нраву пришёлся?
По нраву, вздохнула она, отводя взгляд в сторону. Ещё как понравился. Поэтому и нет. И если ублюдок из башни против, то пусть попробует выбить из меня согласие силой. И, клянусь, ему это станет дорого.
Не серчай, улыбнулся Фонарщик и потрепал её огромной рукой по голове. Шасс-Маре поморщилась, но не оттолкнула его. Ты девчушка славная, да и часовщик тоже неплох. Авось сдружитесь.
Тебе легко говорить, у тебя есть Чи, сквозь зубы процедила Шасс-Маре. Фонарь на столе обиженно мигнул зелёным и притух. А у меня никого.
Так и у него тоже, вздохнул великан. Вам бы помиритьсянет, лаетесь, что те две собаки. А я должен
Потом договорим, перебила его Шасс-Маре и, вцепившись пальцами Моргану в руку, потащила его из зала. Фонарщик только и успел, что махнуть на прощание. Вот трепло Не слушай его.
Я не слушал. Слишком спать хочется, дипломатично соврал Морган, следуя за ней. Лучше скажи мне вот что. Насчёт имёнэто серьёзно?
Водоросли, почти целиком затянувшие коридор, расступились. Шасс-Маре скосила взгляд.
Более чем. Говоришь кому-то своё настоящее имяотдаёшь себя в полную власть таким, как мы. Есть ещё правила: не открывать двери на стук, не бродить на улице после полуночи, не искать встречи с тенями, не танцевать под луной босиком Много чего.
Они выскочили на порог. Морган тут же накинул капюшон: после сладкого сна в тёплом морском воздухе мороз на улицах Фореста казался нестерпимым. Небо ещё не посветлело, однако полоска между домами, там, над самым горизонтом на востоке приобрела особенный оттенокболее сияющий и лёгкий, а звёзды побледнели.
Спасибо за совет, искренне поблагодарил Морган. По всему выходило, что он уже трижды облажалсякогда назвал своё имя часовщику, когда представился фонарщику и когда сунулся после заката в потайной сквер. Слушай, а что Уилки от меня надо?
Уилки? Шасс-Маре нахмурилась.
Типу с часами.
А, ему, расслабилась она и неопределённо качнула головой:Лучше бы ты этого не знал. Выбрось из головы. Соблюдай правила, и он тебе ничего не сделает Ну. Может быть. Звучало это не слишком обнадёживающе, и Моргана передёрнуло. Вспомнилось тихое Помолчи, юноша. И просто поезжайи собственная абсолютная покорность затем. Носи с собой горсть рябины на всякий случай, только выкладывай, если ко мне соберёшься.
Рябины? Моргану стало немного смешно. Как в сказке? А против теней она помогает?
Не знаю, досадливо отмахнулась Шасс-Маре. После войны всё спуталось. Везде слишком много железа. А первыми просыпаются злые чудесаОна посмотрела на растерянного Моргана, и взгляд её потеплел. Не думай об этом. Не твои заботы. Хочешь спросить о чём-то ещё?
Вопросов у Моргана было мореи в первую очередь о тенях, о безликих, и о затерянных фрагментах города. Но с губ слетело почему-то совершенно другое.
А что пьёт Уилки, когда сюда приходит?