Дай пять.
Глава 8
Мы все сонные, а я даже еще более сонный, чем другие, поэтому, положив голову Юстиниану на колени, я перестаю быть туристом и становлюсь человеком ко всему безразличным и усталым, а дальше вовсе засыпаю. Машина мягко щебечет о чем-то с асфальтом, и этот звук складывается в сон, где я и мои друзья в лодке, а вокруг недружелюбное, но красивое море. Мы сидим вокруг газового фонаря с ручкой в форме цветочного венка и говорим о тортах.
Я считаю, говорит Офелла. Что окружность торта должна равняться ее диаметру, умноженному на число Пи.
Ниса говорит:
И сливок побольше.
А Юстиниан говорит:
Сколько бы сливок мы ни добавили, нужно помнить, что торт и ситуация специфическим образом воздействуют на человека, и нам нужно использовать корицу, чтобы исследовать индивидуальные формы и условия подобного взаимодействия.
Я говорю:
Может просто съедим торт?
Неправильный ответ, говорит Юстиниан, а потом сталкивает меня за борт, и я падаю в море, глотая соленую воду. Тогда я понимаю кое-что очень грустное: это море здесь оттого, что моя мама плачет и не может меня найти.
Я открываю глаза с облегчением, какое всегда наступает после кошмара. Когда оказывается, что мир в порядке, а все страшное происходило только в твоей голове.
Только задумавшись я понимаю, что хоть из маминых слез не образовалось еще море, наверняка она плачет. А у нас нет ни единой идеи, как исправить проблему Нисы. Но это только пока.
Я замечаю, что меня расталкивает Юстиниан, ворчу нечто невразумительное, не вполне довольное, а он говорит:
Я терпел тебя некоторое время, потому что мы выглядим эпатажно, но ты отлежал мне ногу, просыпайся.
Когда я открываю глаза, то вижу, что мы выехали на поверхность и, вероятно, давно миновали Саддервазех. Дорога тянется вдоль красно-золотой, как будто осенние листья перетерли в песчинки, пустыни. Небо над нами неестественно синее, низкое и как будто старательно раскрашенное ребенком, который очень любит синий цвет, так любит, что ни облачка не оставил. Кондиционер работает вовсю, и все же я чувствую едва уловимый запах гниющей плоти.
Однако, кондиционер в машине Санктины явно приспособлен разгонять этот запах лучше, чем его коллеги в любом другом автомобиле.
Я ловлю взгляд Нисы в зеркале заднего вида, я вижу, как плоть слезает с ее губ, когда она говорит:
Да пошли они! Я серьезно! Я никогда к ним не вернусь!
Офелла закуривает явно не первую сигарету, пальцы у нее дрожат, но слушает она внимательно, монолог Нисы явно к ней обращен.
Да, я никогда не стану полноценной, как взрослые! Не закончу свою инициацию! Ну и ладно! Не больно-то и хотелось становиться частью этого общества! Я и так не собиралась убивать Марциана!
Я не улавливаю суть разговора, потому что застаю его середину, однако мне нравится, что убивать меня не хотят.
А что случится, если ты не вернешься в Парфию?
Когда я смогу пить чужую кровь, мне нужно будет опустошить донатора. Тогда я стану взрослой и возрастет моя связь с нашей землей. Наш народ может делать с Саддарвазехом удивительные вещи. Подземные города не только техническое достижение. Эта земля благоволит нам. Родители показывали мне пару трюков, но я вполне смогу жить и без связи с Саддарвазехом и всем моим дурацким народом. Когда мы все решим, я собираюсь больше никогда их не видеть.
Ты на всю жизнь будешь связана с Марцианом?
В общем-то, да. Наверное, позже я смогу пить и другую кровь, но пока Марциан жив, он будет для меня главным источником.
Я говорю:
Смотри, ты можешь жить так, а когда я буду старый и на смертном одре, выпить всю мою кровь и стать взрослой. Как тебе это?
Доброе утро, говорит Офелла.
Извините пожалуйста, я задремал.
Если слезешь с меня, я не стану требовать компенсацию за причиненный моему здоровью ущерб.
Я поднимаюсь слишком резко и едва на ударюсь головой о крышу машины. В прошлый раз она была открыта, но если бы так продолжалось сейчас, нам в лица летел бы острый песок.
О, все в порядке, Марциан, говорит Юстиниан. Извинись перед моим коленом, и мы в расчете.
Прости, колено Юстиниана.
Ниса и Офелла усмехаются. Их обеих немного видно в зеркале заднего видна, и на лицах их появляется выражение, которое у девочек со школы означает скепсис по отношению к мальчикам.
Два таких разных лицаживое и мертвое, и одинаковое выражение на них, надо же.
Мы уже решили куда едем?
Ниса мрачнеет, мотает головой.
Из пустыни. Это-то в любом случае. Дальше подумаем.
Мы молчим, а Ниса вдруг ударяет кулаком по рулю, вызывая негодующий рев клаксона.
Знаете, что самое обидное? Я теперь даже порыдать не могу из-за того, какие у меня дерьмовые родители, так что теперь мои эмоциональные проблемы усугубятся.
Офелла выбрасывает сигарету в окно, и она пролетает мимо меня, а потом падает на асфальт, чтобы навсегда там остаться.
По крайней мере, у нас есть машина, говорит Юстиниан. Можем устроить драматическую дорожную историю в поисках неведомого. Как вам эта идея?
Я все еще злюсь на тебя, ты в курсе?
Да, я понимаю. Вхождение во тьму и выход из нееинвариант всех трансформаций. Мы выйдем после этого обновленными, не переживай.
Ты вообще можешь быть серьезным?
Не ругайтесь, пожалуйста, говорю я. Нам нужно быть вместе.
Мы одни, в незнакомой почти никому из нас стране, и у нас есть только машина. Ну, у меня еще есть немного денег, которые здесь не принимают и книжка, с которой я не расстаюсь на случай, если мир уйдет в минус.
Перевернется.
Я прижимаю книжку к себе как игрушку, пробую на зуб уголок.
Мы хотим покинуть пустыню? спрашиваю я.
Да, говорит Ниса. Я рассчитываю сделать это до вечера. Я понятия не имею, куда мы поедем, но мы точно не останемся в Саддарвазехе. Скорее всего, едем к морю, в Гирканию. Там крупный курорт и большая текучка народа. Нас будет сложно найти. А потом улетаем обратно, в Империю. Здесь мне делать нечего.
Хоть страну новую увидели, говорю я. Отчасти я даже рад, родители будут счастливы, что я дома. Может, даже удастся не волновать их моей прошедшей поездкой в Парфию.
Мы найдем выход, говорит Офелла.
Вы все это твердите, но пока что я выхода не вижу, отвечает Ниса. А я говорю:
Если выхода не будет, мы останемся с тобой до конца. Потому, что ты наша подруга.
Думаю, если выхода не будет, вам лучше убить меня и спасти тем самым мир. Я прочная, но золото в сердце меня прикончит.
Я качаю головой.
Стой, стой. Никто не будет тебя убивать. Если черви приходят, когда ты страдаешь, то мы просто постараемся сделать тебя счастливой.
А потом я понимаю, как все это невероятно обидно. Санктина, наверняка, уехала и уговорила Грациниана уехать, чтобы Ниса испугалась, чтобы почувствовала себя брошенной, чтобы расстроилась.
Чтобы она плакала.
Наверное, всю жизнь мама Нисы училась делать ее несчастной. И в этом она сейчас преуспевает. Я подаюсь вперед, целую Нису в щеку, губы мои касаются влажной, превращающейся в ничто кожи.
Может поиграем в слова? преувеличенно радостно спрашивает Офелла, а пальцы ее нащупывают последнюю в пачке сигарету, и она ругается:
Я сдохну, если мы не найдем здесь заправку. А если найдем, я куплю целый блок имперских сигарет и буду курить их одну за одной.
Пока с тобой не случится того, что ты предполагала в случае, если мы не найдем заправку. То есть, все пути ведут к одному состоянию.
Так что, в основном потому, что Юстиниан противный человек, мы начинаем играть в слова. Тут я хорош, потому что отлично запоминаю вещи, даже такие непонятные мне, как гипербола, аксонема и осциллятор. А Юстиниан все слова заканчивает на "ия", и они кажутся одинаковые: экзальтация, революция, репатриация, репарация, глобализация, рецепция. Так что все очень радуются и даже аплодируют ему, когда он говорит "фиксатив", хотя, что это такое, никто не знает.
Офелле все время достаются слова, которые должны начинаться на "я", а сигареты у нее закончились, поэтому она едва сдерживается, чтобы не швырнуть чем-нибудь в Юстиниана. А когда решает, что все-таки сдерживается зря, оказывается что в бардачке только флакончик дорогих духов Санктины.
Возьми себе, если нравятся, говорит Ниса, когда Офелла подносит колпачок к носу, вдыхая аромат.
В этот момент машина, словно решив, что мы неуважительно и преступно относимся к вещам Санктины, останавливается. Рывок получается такой сильный, что я ударюсь головой о переднее сиденье, а Офелла роняет духи, их отбрасывает вперед, и флакон разбивается о лобовое стекло. Осколки со звоном падают, а янтарная жидкость покрывает мир передо мной. Все заволакивает амброй, ванилью и чем-то перчено-острым.
Офелла ругается, Юстиниан смеется, а Ниса с глазами, не выражающими совершенно ничего, включает дворники.
Они чистят снаружи, говорю я.
Упс, говорит Ниса безо всякой интонации. Точно же. Лучше и быть не может.
А через пару секунд нам приходится покинуть машину, чтобы не задохнуться, потому что с духами Санктины не справляется даже кондиционер. Мы выходим и попадаем прямо в объятья пустынного зноя.
Как считаешь, у твоей мамы в багажнике не окажется шестилитровой бутылки воды? спрашиваю я.
Скорее, там окажется труп, говорит Ниса. Она снова залезает в машину, сморщив нос проверяет что-то, вылезает.
Бензина полно, говорит Ниса. Но тачка сдохла.
Следующими будем мы, говорит Юстиниан.
Офелла открывает капот, сосредоточенно что-то рассматривает, явно понимая нечто мне недоступное. Ей не хватает сигареты в зубах, судя по ее нервным движениям не только для образа автомеханика, но и физически. Она выглядит смешно, и от контраста очаровательно. В милом платье и блестящих балетках, с руками, покрытыми машинным маслом и терминами, которые я даже повторить не могу, словно они сказаны на незнакомом мне языке.
Мне кажется, мой мозг даже отключается, когда Офелла открывает рот, и я только вижу, как розово блестят ее губы. Ниса щелкает пальцами передо мной.
Марциан!
Что? Машина не работает?
Офелла говорит:
Нет. И исправить без инструментов ничего нельзя.
Юстиниан говорит:
Ниса, звони в автосервис. Но так как нам не нужны свидетели, приехавших мы убьем, а с помощью их инструментов Офелла починит машину.
Что ты несешь? спрашиваю я.
Отпечаток медиа культуры, основанной на насилии.
Да плевать на тачку, говорит Ниса. Все равно ее пришлось бы бросить неподалеку от первого же города. Если нас будут искать, то по ней в том числе.
А потом Ниса пинает фару, и я слышу звон, и осколки, бриллиантово сияющие под солнцем, разлетаются, погружаясь в песок.
Давайте ждать попутку, говорю я. Но что воды нет все-таки жалко.
Даже от взгляда на солнце язык присыхает к небу. Жарко до невероятности. Я смотрю на пустыню, которая, кажется, не имеет ни конца, ни края. Такой золотой океан, состоящий из обжигающих капель. Рыжий и золотой заставляют небо синеть еще больше, и оно своим предельным цветом вызывает жажду. Офелла нервничает, что встретит змею или скорпиона, Юстиниан напевает детскую песенку о далеких краях, а Ниса снова и снова пинает машину, и однажды на бампере непременно образуется вмятина.
Мы явно далеко уехали от Саддервазеха, потому что навстречу нам ни одна машина не едет. В этом большом и пустом месте чувствуешь себя непередаваемо одиноким. Когда Ниса еще раз бьет бампер, я делаю шаг к ней, но меня останавливает Юстиниан.
Позволь мне, говорит он, а когда подходит к Нисе, на ладони у него сверкает фиолетовым преторианский нож. Ниса смотрит на него со злостью, но Юстиниан улыбается обезоруживающе и вгоняет нож в бампер машины. Я слышу шипение расходящегося под лезвием металла. А потом Юстиниан предлагает Нисе руку, словно она дама, которую он приглашает на танец. Ниса понимает его безошибочно. Она хватает Юстиниана за запястье, ведет его руку, заставляя втолкнуть лезвие ножа в металл. Железо плавится как масло от огня его души.
Ниса управляет рукой Юстиниана и вместе они калечат дорогую, безумно красивую машину Санктины. Мне кажется, они хотят ее на клочки разрезать, не меньше. Машина вскоре теряет свою форму, становится топорщащимися листами и полосами металла. Теперь не сказать, чтобы когда-то она была красивой или дорогой. Или вообще машиной.
Мы с Офеллой как раз видим первый автомобиль, способный нас подвезти. И вообще первый автомобиль за долгое-долгое время, кроме того, который калечат перед нашими глазами.
Наверное, водитель решает, что мы разберем на металлолом и его машину, потому что он не останавливается. Следующей попытки приходится ждать десять минут, но и второй водитель нас игнорирует.
Может, мы неправильно голосуем? спрашиваю я. Так же говорится про автостоп. Голосовать? А почему голосовать?
Офелла утирает пот со лба и говорит:
Понятия не имею, Марциан.
И мы пробуем снова, но у нас не получается опять. Тогда я снимаю с себя рубашку, стелю ее на обочине, и Офелла садится на нее, а я продолжаю голосовать правильно или неправильно, пока Юстиниан и Ниса распиливают машину преторианским ножом. Вернее, пока Ниса водит рукой Юстиниана, словно он первоклассник, которому она помогает с прописями.
Наверное, все вчетвером мы похожи на какой-нибудь абсурдный перфоманс Юстиниана. Мы странные. Многие так думают, потому что редкие машины пролетают мимо нас, даже не замедляясь.
Только одна останавливаетсястаренькая, красно-облезлая и с открытым кузовом, в котором трясутся коробки с консервными банками и прямо на солнцепеке спит какой-то тощий человек, которому я сочувствую, потому что, наверное, он уже ближе к жаркому, чем к нетронутому человеческому существу.
Юстиниан отшатывается, едва не падает. Он бледный, несмотря на то, как палит пустынное солнце и, кажется, если его тронуть, он будет холоднее Нисы.
Ниса обнимает Юстиниана, и он улыбается. Кажется, Юстиниан прощен, и я тоже этому рад. Затем Ниса подскакивает к машине, из окна высовывается водитель. Я иду обнимать Юстиниана вместо Нисы, чтобы он не упал, пока Ниса пытается договориться с водителем на живописном фоне развалин, в которые превратила машину своей матери. Водитель мне нравится. Растрепанный молодой парень с растерянной улыбкой, словно он что-то потерял, но может вспомнить, что.
Ниса говорит с ним на парфянском, и он отвечает ей что-то так, словно она спрашивает у него, в чем смысл жизни или почему западная философия строится вокруг категорий существования. То есть, он нервничает, смеется, выглядит растерянным, а говорит много. Я подхожу ближе, чтобы рассмотреть его.
Он до половины высовывается из окна самым неудобным образом. Я вижу, что одежда у него легкая и черная, такого же кроя, как у Санктины и Грациниана, только пуговицы и запонки не в форме солнца, а в форме птичьих черепков, маленьких и сделанных очень искусно. Каждая пуговичкаотдельная, крохотная птичья голова.
Это даже немного неприятно, но все равно красиво. Парень смуглый, глазастый, с чертами в целом симпатичными, но из-за странного выражения его лица, у него совершенно нелепый вид.
Я поддерживаю уставшего Юстиниана, и он пользуется этим со всей возможной расслабленностью, так что мы оба кренимся назад, и я говорю:
Осторожно! Мы должны произвести впечатление!
Тогда водитель вдруг неожиданно внимательно на нас смотрит, говорит с акцентом заметным, много сильнее, чем у Нисы:
Говорите на латыни?
Да, говорю я. Это наш родной язык. Мы из Империи.
А потом я понимаю, что, может, этого и не стоило говорить. Все-таки парфяне, наверное, нас не любят. Но парень выглядит очень доброжелательным.
Приятно познакомиться.
Но ни мы, ни он не представились, поэтому выходит неловко, как будто кто-то вырезал кусок диалога.
Пожалуйста, говорит Офелла. Подкиньте нас до ближайшего города! Прошу вас! Видите, наш друг от жары совсем дурной, она кивает в сторону Юстиниана.
А с машиной что сталось? спрашивает водитель.
Она плохо себя вела, говорит Юстиниан, едва шевеля языком.
Вот что, говорит водитель. Ближе всего здесь наша деревня. Я вас подкину туда, дам ночлег. А утром вы как-нибудь себе разберетесь. Может, оттуда кто поедет в город. А то вы далеко забрались.
Здорово! говорю я, и Ниса тоже что-то говорит. Наверное, то же самое, только на парфянском.
Девчушки влезут на сиденье, говорит водитель, и слово это странное, словно бы оно должно быть произнесено кем-то много старше него. А вы полезайте в кузов. Там, конечно, жарко, но тент наш сдуло в прошлую песчаную бурю.