- Все непросто, моя радость, - говорил Раду. - Особая природа связи между нами, большая цена, которую я заплачу, сделав тебя ведьмой - из-за всего этого я хотел бы быть уверен, что ты готова.
Габи снова заговорила об этом только через полгода, через полгода упорных занятий, в день своего семнадцатилетия.
- Я готова, - сказала она. - Я хочу, сейчас.
Раду посмотрел на нее странно, на секунду в его глазах будто бы скользнул и исчез страх.
- Моя радость, если мы сделаем это сейчас, твое тело больше не изменится. Ты навсегда останешься семнадцатилетней. Кроме того, колдун не может иметь детей, настоящих детей. Магия сохраняет его тело в том состоянии, в каком он ее получил. Наши тела не способны меняться и производить себе подобных. Может быть, тебе стоит подождать.
Габи показалось, что когда Раду говорил о детях, голос его стал печален, но она помотала головой.
- Хочу. Я готова. Я сейчас на пределе восторга от мира. Я хочу, чтобы все случилось, когда я такая.
Раду посмотрел на нее изучающе, а потом кивнул. Лицо его приобрело светлое, чуточку пугающее выражение.
- Пойдем, моя радость. Ты действительно готова, я полагаю.
Пока Раду вел ее в подвал, он говорил, что будет больно и страшно, но бояться не надо, страх может повлиять на Слово, которое ей придет.
О Слове к тому времени Габи читала очень многое, и все равно не представляла, что это такое. Каждый маг вместе с магией получал и Слово, его область действия, в которой он воплощал магию. Слово, она знала это наизусть, исходит из самого колдуна, составляет его самую главную суть, самую чувствительную и чувственную часть его души. Раду говорил: Слово это то, что воплощает тебя, а ты воплощаешь его в мир.
Еще он говорил, что Слово для колдуна, это очень личная вещь. Истинное, настоящее имя. На обычном языке о нем можно говорить, но дается оно на языке, который ни один колдун до сих пор не смог выучить полностью. И произнесенное на этом языке, оно дает истинную власть над его обладателем.
Слово Раду было Жизнь, но он никогда не говорил, как оно звучит внутри.
Они шли в подвал, сырой и темный. Здесь были пленники, которым Габи приносила воду и пищу. Здесь были результаты экспериментов, слишком дикие, чтобы можно было выпустить их в мир. Все было пропитано страхом и болью, и Габи подумала - дурное место для самого великого таинства в ее жизни.
Но пришли они не в одну из камер, спустились ниже. Здесь Габи никогда еще не была. Больше всего место было похоже на подземную пещеру с холодным, черным, никогда не видевшим света озером.
- Думаешь, это хорошее место? - спросила Габи.
- Думаю, это самое лучшее. Хотя многие считают, что место не так уж важно.
Раду посмотрел задумчиво куда-то поверх ее головы, а Габи в тот момент поняла, почему он привел ее именно сюда. Ей казалось, что камень у нее под ногами почти гудит, от чего-то древнего, сильного, пьянящего. Габи почувствовала, что Раду готовил это место, наполнял его магией, которой она не в силах была понять. Пока что.
Раду раздел ее сам, медленно и осторожно, как невесту, о которой долго мечтал. Габи не было неловко, в конце концов, ничего постыдного в обнаженности нет. Было страшно, и у нее дрожали колени.
Он повел ее к озеру, вода была холодной и щипалась. Раду зашел вместе с ней, не раздеваясь. На нем была простая крестьянская одежда: рубашка, пояс, жилетка и штаны, ничего торжественного, никаких мантий или мехов, которые он носил в особенных случаях. Колдуна в нем выдавал только золотой серп на поясе, который он носил с собой всегда. Его ритуальное оружие.
- Зачем это? - спросила Габи, стуча зубами от холода.
- Во-первых, вода - неотъемлемая часть любой формы инициации, радость моя. Во-вторых, обезболивающее.
- Будет больно? Что будет?
- Ты все увидишь.
Он держал ее в озере, пока тело не начало неметь, и только потом уложил на камень, казалось, еще более холодный, чем вода. Выглядело так, будто бы Раду никуда не торопится и ни о чем не волнуется.
- Когда уже? - зашептала она.
- Расслабься.
Он медленно оглаживал ее, касался груди, живота, ласкал ее пальцами, умело и нежно. Когда Габи почти забыла о том, зачем они сюда пришли, закрыла глаза, застонала, и голос ее отдался от стен, оглушая, она скорее почувствовала, чем поняла: сейчас.
И ровно в тот момент, когда должна была наступить кульминация и конец, вместо пика удовольствия, она ощутила удар, за которым сперва даже не последовало боли, только ощущение тепла в груди, разорвавшегося и вылившегося. Она даже не успела открыть глаза и увидеть, как Раду вогнал серп ей в сердце. Что-то кончилось и заполнилось темнотой, и все последующее Габи наблюдала со стороны, будто во сне, когда не знаешь, где ты есть и есть ли вообще. Она видела, как Раду вскрывает серпом ее плоть, разбивает кости грудной клетки и достает ее сердце, видела как первобытно и голодно он улыбается, но ни на секунду не подумала, что на этом все закончилось.
Вытащив ее сердце, Раду коснулся открытой раны, и сонное марево сменилось вдруг ощущением настолько удивительным, что Габи не помнила больше, что она такое и чем была. Весь мир оказался с ней, в ней. Она чувствовала его ток, как ток своей крови. Все до последней капельки принадлежало ей, она знала и понимала все, не было ни единой тайны, все оказалось открыто и так прекрасно, будто она взошла к Кетер, в секунду, вознеслась на колеснице, как Илия, была забрана с земли, как Инош.
Она знала, как чувствуют себя муравьи, она знала, о чем думают цари земли этой, знала, что есть жизнь и смерть, для чего они нужны. Знала все, видела все, и не было ничего красивее.
А потом будто блаженство стало исчезать, будто кто-то выдергивал ее, и это была боль, какую, наверное, испытывают при рождении и подобной какой нет больше никогда. Все исчезло, кроме одного, единственного слова на непонятном ей языке, загоревшегося внутри, обжегшего ее, как клеймо. Кроме Слова, и Слово это нельзя было по-настоящему перевести, но Габи уже знала, что примерно оно означает.
Уловка.
И знала, что за язык, на котором оно было произнесено, на котором оно загорелось в ней, заговорило в ней - язык мира.
Очнувшись, она кричала. Раду лежал рядом, бледный и обессиленный, совершенно беспомощный, как и она, а может и беспомощнее. В руке он все еще сжимал ее сердце.
- Добро пожаловать, моя хорошая, - сказал он, едва ворочая языком, а потом с трудом поднеся ее сердце к губам, вгрызся в него, как вгрызаются в яблоко.
Габи коснулась груди, недавно распоротой, и почувствовала только шрам, тонкий и длинный.
- Тебе со мной повезло, - сказал Раду, прожевав кусок ее сердца. - С моей магией, я смог залечить тебя быстро и хорошо.
Он снова вцепился зубами в ее сердце, а Габи почувствовала, как бьется у нее в груди магия.
***
Только через много сотен лет Габи понимает, еще в полусонном состоянии, с чем можно сравнить магию. Магия это будто бы трансплантированный орган, новое, искусственное сердце, через которое она чувствует мир. Новые, искусственные глаза, которыми она видит, как по-настоящему ярко и насыщенно все вокруг. Новые, искусственные легкие, которые раскрываются, как весенние цветы, навстречу сладкому-сладкому воздуху.
Нет большего счастья, чем получить орган, в котором ты так нуждаешься, очнуться живым и цельным.
Габи протягивает руку, чтобы нащупать Раду, но его не оказывается рядом. Может быть, ей приснилось? Может быть, он все еще путешествует по миру, пытаясь уяснить, что смысл жизни не война, наука и секс. А может, и это ей приснилось, и они втроем все еще в Италии, в бурном течении Новых Левых, протестуют против нормативной буржуазной культуры. О, в Красных Бригадах в избытке было всего, к чему они были причастны: жизни, смерти и обмана. Может быть, это вчера Габи кричала:
- Партия не работает, потому что является частью системы, против которой она борется! Нам нужны другие способы или идеи, братья, неважно будет это террор или символическое сопротивление!
Габи зевает, еще не до конца понимая, в какой точке времени и пространства находится ее сознание. В голове скручиваются слова, слова это всегда уловки и обман, весь язык один большой обман по ее части.
Окончательно будит Габи плеск воды в ванной. Открыв глаза, Габи понимает, что заснули они с Раду на диване в гостиной. Бодрийяр бодр и весел, Габи ему говорит:
- Вневременность и внепространственность есть вечность и вездесущность. Доброе утро, дорогой.
Габи надевает футболку, подростковую и цветастую, с рисованными мороженками разных видов и форм, идет на кухню и не торопясь делает себе кофе с пятью ложками сахара. В какой-то момент, плеск, доносящийся из ванной, становится очень уж сочным, и Габи идет проверить, не разучился ли Раду обращаться с водопроводом за время своих путешествий.
В ванной Габи застает картину, которую могла бы предотвратить, будь она чуть более расторопной. Вода переливается через край ванной, в которой плавает маленькая, тощая лесная куница, безуспешно пытающаяся достать лапкой до крана.
Габи, шлепая по воде, уже разлитой на полу, идет к крану, выключает его и садится на край ванной.
- Тебя постигли откровения, с которыми невозможно смириться, и ты решил утонуть? Или у тебя проснулась тяга к вандализму? Вчера шторы, сегодня ванная.
Куница выбирается из воды, устраивается у Габи на коленках, измочив футболку. Ее блестящие, черные глазки смотрят вполне осмысленно. Через некоторое время куница снова спрыгивает в ванную, начинает плавать от одного края до другого, будто в бассейне, а Габи слышит в голове голос Раду, отчетливо и привычно, как слышала его все эти десять лет, когда он рассказывал о чем-то особенно впечатляющем из того, что происходит на другом конце мира.
- Я решил принять ванную, но оказался слишком длинный, чтобы мне было удобно. У меня мерзли коленки, поэтому я решил сменить форму, но тогда я оказался слишком маленький, чтобы выключить кран. Ты все равно меня любишь, моя радость? А если и когда я стану недееспособным и блохастым зверем навсегда, ты выбросишь меня на неприветливые улицы Будапешта? Или ты будешь вывозить меня в парк и ждать, пока я буду охотиться на пташек?
- Подчас я хочу сыграть в того, кто не ждет; я пытаюсь чем-то заняться, опоздать; но в этой игре я всегда проигрываю - что бы ни делал, я всегда оказываюсь освободившимся точно в срок, а то и заранее. Именно в этом и состоит фатальная сущность влюбленного: я тот, кто ждет.
- Это положительный ответ?
- Нет, просто ни к чему не обязывающая цитата из Ролана Барта. В конце концов, я обречена на вечную жизнь, и мне нечем заняться, кроме псевдоинтеллектуальных игр с гипертекстом.
- Тогда помой меня, ладно? - безмятежно говорит его голос в голове, и Габи фыркает. Она ловит куницу, вынимает ее из воды и берет с полки шампунь с кокосовым запахом. Намыливая куницу, жмурящуюся от удовольствия, Габи говорит:
- Мы скучали по тебе.
И слышит его мурлыкающий голос:
- И я по вам, вы же мои девочки.
Раду - ее Учитель, когда-то он отдал часть своей души, чтобы дать ей магию, силу, жизнь, в конце концов. Связь между Учителем и его учеником совершенно особенная. Габи чувствует его, чувствует, когда ему очень больно или слишком хорошо, она может общаться с ним мысленно, как далеко бы они не находились друг от друга. Но самое главное, когда они рядом, становится тепло и спокойно, будто бы завершено.
Впрочем, когда-то это связь пугала Габи, особенно первое время, когда она начала замечать в себе повадки Раду, начала замечать, что говорит его словами, заимствует его привычки и движения.
Довольно скоро, это прошло, и все же до сих пор Габи ни на секунду не может забыть, что у нее внутри часть его души, как у него внутри часть души его собственного Учителя.
Куница дремлет, пока Габи намыливает ее шерсть. Теоретически Раду может превратиться в любое животное, в часть вечного круга жизни, но Габи никогда не видела его никем, кроме куницы. Заметив, что зверек не реагирует на ее движения, мирно задремав, Габи скидывает его в воду, смеется.
- Ты что с ума свихнулась, любовь моя?! - его голос в голове ужасно громкий, почти оглушает.
- Я не говорила, что не буду мстить за шторы.
А потом Габи слышит, как открывается входная дверь.
- Кристания, - шепчет Габи, смывая с куницы шампунь. Через несколько секунд Кристания издает душераздирающий визг.
- Сестрица! - верещит Кристания. - Твои чертовы ножницы! Черт бы тебя побрал и твои чертовы ножницы! Я на них наступила!
Да, вчера она бросила их где-то в коридоре, так и забыв подобрать.
Габи оставляет куницу барахтаться в мыльной воде, открывает дверь ванной. Кристания вертит на пальце окровавленные ножницы, из пятки у нее сочится кровь.
Ее бледная кожа, прозрачные глаза, светлые волосы и вздернутый нос, усыпанный веснушками, придают ей вид загробный, и в то же время очаровательный.
Кристания вполовину младше Габи, но выглядит лет на семь старше. Когда-то Кристания была богатой дочерью словацкого купца и мечтала заниматься медициной, но будучи девушкой, не могла исполнить это иначе, чем заняться колдовством. Она сама нашла Раду, и он оценил ее усердие. Кристания мечтала о магии жизни, но Слово у нее вышло совсем другое. Ее идея фикс - оживить мертвого, поэтому она и работает поблизости от морга, проводит при случае свои эксперименты. За четыреста лет она пробовала поднимать едва убитых, сшивать новое существо из многих и даже восстанавливать скелеты. Пока у Кристании не получилось ни единого раза.
Зато у нее потрясающе получается кое-что другое. Ее слово было Смерть, и она убивает, как богиня. У Кристании невероятный талант, она умеет множество вещей, связанных со смертью - от простой остановки сердца до подстроенного несчастного случая. Кристания умеет вызывать смерть физически и призывать ее, как проклятье. Но все это совершенно не то, чего она когда-либо хотела.
- Ну? - говорит Кристания, хрупкая, как куколка и злая, как собака.
- Что "ну"?
- Извинись, или я отделаю тебя так, что...
- Это если ты меня найдешь, - безмятежно говорит Габи, а потом добавляет. - И если вспомнишь об этом после того, что я тебе покажу.
Габи отходит, пропуская Кристанию в ванную, и та останавливается, как вкопанная.
- Раду? - шепчет она, глядя на куницу. Судя по всему, Раду что-то отвечает ей, но Габи не знает, что именно. Она выходит, не собираясь им мешать. Как бы ни были они близки с сестрой, Габи не стала бы вмешиваться в дела настолько личные, как встреча с Учителем.
Она возвращается на кухню, допивает свой остывший кофе и закуривает сигарету. Курить Габи тоже нравится оттого, что этого не делали в том месте и времени, где она росла.
Сладкий кофе Габи заедает сладчайшим шоколадом, и горький дым сигарет только делает вкус ярче. Минут через десять, когда Габи закуривает уже третью сигарету, раздается звонок в дверь, Бодрийяр надрывается в пении с новой силой, вообразив себя, вероятно, сторожевой канарейкой.
Кристания и Раду открывают дверь раньше, и, выбравшись в коридор, Габи видит довольно своеобразную картину. Раду, совершенно обнаженный и Кристания, еще крутящая на пальце окровавленные ножницы, дверь нараспашку, а за ней самый христианский из всех виденных Габи мальчиков: застегнутый на все пуговицы с крестом под воротничком и беззащитно-строгими глазами. Габи пролезает под руку Раду, смотрит на мальчишку, который открывает и закрывает рот, будто аквариумная рыбка.
- Здравствуйте? - подсказывает она.
- З-здравствуйте, - говорит он.
Габи легко ловит его взгляд, вглядывается в темную радужку, но видит не ее, а картинку перед глазами мальчишки. Скалящегося и голого Раду, Кристанию, с ее ножницами, саму себя в одной только длинной майке с мороженками. Габи изменяет все, что ей захочется, и вот Раду уже одет точно так же, как мальчишка: белая рубашка с застегнутым наглухо воротником и черные брюки, а Кристания и Габи в воскресных платьях, и никаких ножниц. Габи моргает, возвращая себе собственное зрение. Простые иллюзии делать легко, а держать только чуточку сложнее. Внутри разливается тепло ее Слова, и Габи жмурится от удовольствия.
- Простите, - говорит мальчишка шокировано. - Мне на минуту показалось, что...
Он протирает глаза, сглатывает.
- Это бывает, - говорит Раду. - Нереализованные желания и подсознательные страхи.